Когда она мне позвонила, я сразу понял, что это она. А кто же? Я ее прямо спросил:
— Ну что, женимся, да? А то у меня связь короткая: в любой момент Телеком обрубит. Ты мне уже понравилась. Тебя, вообще, как зовут?
Зовут ее Света, она с Украины, здесь у мамы в гостях. Мама — простая русская баба, но замужем за местным немцем — значит, не простая. Дочке через три месяца уезжать на Украину. Ее уже не удочеришь — переросток, да немец и не собирается. А Светка хочет остаться с мамой, но надо за кого-то зацепиться. Например, за меня. Любовь и все прочее гарантируется.
Эх, чертово колесо! Светка показала меня своей маме. Я был в джинсах и лаковых туфлях, галстук взял напрокат у соседа, сказал, что иду в суд. Он поверил.
Мама и дочка мне понравились. С немцем мы поговорили за Германию. О чем еще можно говорить с немцем в присутствии двух русских баб? Он жаловался, что «евро» совсем разорит Дойчланд и придется ехать в Испанию на заработки. Я испугался. Да не за Дойчланд. Вдруг Светка передумает здесь остаться, на Украине-то будущее всегда светлее, — и поскорее увез ее в Голландию, на праздник… русской зимы. И весь наш путь снял на пленку скрытой камерой: туда и обратно. Весь фильм я за рулем, только за рулем. За окном ночь, ни хрена не видно. Рядом спит Светка, и мой голос за кадром: «Мы подъезжаем к немецкой границе, мы проехали голландскую границу, мы на автозаправке у Амстердама, позади Амстердам, впереди Дойчланд. Здравствуй, родина!». Все шепотом, чтоб Светку не разбудить. Классный фильм, ничего лишнего.
Сегодня уже две недели, как мы вместе. Свадьбу назначили на май, есть время разобраться в чувствах. Ей. Мне разбираться не в чем, какие у меня чувства? Никаких. Кроме самых нежных. Но я скептик, я не люблю, когда мной пользуются, тем более бесплатно. Поэтому у Светки сейчас пробацайт. Должен я ее проверить на вшивость или нет? Так я ее каждый день спрашиваю:
— Ты меня хочешь?
— Конечно.
— А что ты хочешь больше: меня или Германию?
— Игорь, ты мне не веришь? Давай тогда поедем жить на Украину, но после регистрации. Хочешь?
— С тобой, — говорю, — все ясно. Можешь считать себя уже новой немкой. А на Украине мне не жить, я там приговоренный.
До свадьбы еще три месяца, но сегодня меня не трожьте, сегодня я выходной. Я жду два «письма» из Франкфурта-на-Майне, поэтому меня нет дома. Ни для кого, для Светки в первую очередь. Я в командировке.
Звонок по «хэнди». Это мои «письма».
— Халло! Кто? Светка? Чего ты еще не спишь? Приехать тебя убаюкать? Каким образом? Я под Франкфуртом. Под каким? Под Майном. Срочный рейс. Сейчас грузят машину. Слышишь, как ее грузят, слышишь? Нет, ночью я не поеду, у меня куриная слепота. И не замерзну: я купил тебе классную куртку, перфект! Ту, что ты хотела всю жизнь. Ты что, не помнишь, какую ты хотела? Такую, с жеваной кожей, с молнией от воротника. Как раз твой размер, на себе примерял. Все сошлось. Я и сейчас в ней, греюсь. Тебе понравится, не понравится — выбросишь. Все! Меня зовут оформлять документы.
Могу я быть в командировке? Законно. Жизнь продолжается! Пусть привыкает!
Immer Dreck, immer Scheisse! Всегда — дрянь, всегда — дерьмо!
Я, как на море побуду, после все волны во сне вижу. После грибов только прикрою глаза — под ногами грибы скрипят. Машины снятся всегда. И после моря, и после грибов. Такие мульки во сне вижу — «Формула-1»! И все мои. Бабы снятся редко, только к ишиасу. Как с ними полночи во сне протрахаешься, наутро точно голову от коленок не оторвешь.
В последнее время сплю, не сплю — глаза сами закрываются, и во весь экран Вилли Юргенц с метелкой. Темно, вроде осень, листья с деревьев сыплются. Присмотрелся: то не листья, а марки. А он их метлой гребет и бормочет:
— Immer Dreck, immer Scheisse!
— Вилли! — шепчу. — Итить твою мать! Какая ж это шайса? Это валюта, греби ее до кучи.
А он на метлу обопрется — в одной рубашоночке, обязательно в шляпе — и ноет:
— Все — шайса! Война будет. Вон корни вверх стали расти, все плитки на дорожках во дворе посрывали. Клещ — зверь! Круглый год сосет немецкую кровь. А куницы бенцин. Вчера ведро из подъезда украли. Наверное, руссы. Цап-царап! Всегда — цап-царап!
Тут я обычно просыпаюсь. Не могу такое даже во сне слышать. Вилли — трепло странное. Ну кому уперлось твое ведро? Кто из русских сейчас ходит по выбросам, кроме тебя?
У Вилли душа добрая, но подлая. Бывает добрая, но подлая душа? Бывает. И на «е» бывает, и на «я» бывает. Так и с Вилли. Только я в свою квартирку въехал, сижу на полу, музычку слушаю, счас, думаю, послушаю, буду «стенку» собирать, может быть. Я ее у одной немецкой старушки купил. Она в Испанию подалась, к сыну, так все свое барахло — под метелку. И такой порядок: купишь стол — стулья в подарок, купишь люстру — к ней торшер, «стенка» идет с тумбочкой под телевизор, шторы — с окнами…
Я ей сразу сказал:
— Мадам! Не будем так усложнять. Я забираю все. Все, что в подарок.
По глазам вижу: согласна. Но старый же человек, говорит не то, что думает:
— Юноша! Я вам немецким языком объясняю: подарок только с покупкой. Купите «стенку», получите прекрасную тумбочку под телевизор. О’кей?
— О’кей, о’кей! Я согласен, но я как бы беженец, русская сирота, у меня денег — только на вашу прекрасную тумбочку. Я имею другое предложение: я куплю тумбочку, а вы подарите мне «стенку». Какая вам разница? Кстати, вы в какого Бога веруете? И я в того же. Если вы не против, я готов купить у вас торшер вместе с люстрой и этот красный шкаф с кухонным гарнитуром. Вы меня понимаете?
— Майн Готт! Этот красный шкаф — настоящий макогони. Антик! Я его меньше чем за тыщу даже подарить не могу. А кухонный гарнитур остается будущим квартиросъемщикам. Они должны сделать ремонт сами, и за это получат кухонный гарнитур. Alles klar?
— Шон гут, шон гут! Шкаф и гарнитур я оставляю вам. Дарите их кому хотите. Макогони не мой стиль. А с тумбочкой вопрос решен?
— Я, право, не знаю, что скажет сын…
— Он что, тоже беженец? Подумаешь, что скажет сын. Главное, что скажет Бог.
— О! Бог скажет: es tut mir leid, старая ты дура! Aber Ok! Abgemacht!
Сижу на полу, музычку слушаю, счас, думаю, буду дареную стенку собирать. Я, когда ее разбирал, не пометил, что к чему, от радости. Так что будут проблемы при сборке. Стук в дверь. Вилли! Немножко пьян, но держится хорошо, только рубашка из штанов полезла. А, плевать. Ему плевать. Он — на своей земле.
Поглядел на мою «стенку», в разобранном виде она еще лучше смотрится, как цветной лом!
— О! Поздравляю! Ты купил все новое…
Поначалу я даже испугался. Вдруг социаламт услышит, вдруг у его вождя хэрра Золи такой «стенки» нет?
— Вилли! Все новое — хорошо забытое старое. Ты просто забыл, где эту стенку видел.
— Это совсем не важно, Иго! Ты весь день работаешь, ты должен выпить со мной кофе. Погоди.
Прибегает с горячим кофейником и целой миской недобитой посуды: чашки, блюдца, фужеры всех времен и народов, в цветочках. И в зубах чекушка пива — это для себя.
— Сейчас я тебе налью, — бормочет Вилли и выливает полкофейника прямо на мой новый стол: чашку-то он еще не поставил.
— О, это маленькая катастрофа! Не бойся, все будет о’кей.
И ладошкой сливает кофе мимо чашки на пол.
— На, пей!
— Вилли, ты немножко пьян. Я сам бывший алкоголик, я тебя понимаю. Иди спать.
— Но я же принес тебе подарок. Вот.
Вилли, чуть не плача, ставит на пол миску со стеклом.
Ах ты, господи! Чуть было не прогнал человека с подарком. Это безобразие: уйдет — унесет.
— Тогда сиди тихо. Сиди и смотри.
С третьей попытки Вилли попал задницей на стул.
А через три дня подъезжаю я к нашему паркплацу. Хочу припарковаться, а некуда. Во всю ширину — чей-то «фолькс» с прицепом. Что за шайса? И так той жизни на одну заправку, так тут еще и стать некуда. Пришлось бросить машину у соседского гаража. А это строжайше нельзя. Но ведь и меня кинули. Значит, можно. Какого хрена?
А тут из заднего дворика нашего дома выходит такая охапка дров! Такие гладкие, свежие дрова на двух ножках. Дрова дошли до прицепа и туда свалились. А над ножками показалась голова Вилли.
— Я пилю дрова соседу для камина. Большой заказ! Мы немножко заняли твое место. Никакой паники, за все отвечаю я. Иди домой, камарад. Как кончим, позову.
— Ладно, Вилли, зови. Кончать вам не перекончать.
Вилли прибег через час, весь в опилках, шляпа под мышкой и совсем трезвый.
— Иго! Что ты не идешь? Там соседка выскочила, орет, что не может выехать из своего гаража. Спрашивала, чья машина. Я сказал, что твоя. Такая злая тетка!
Я туда. Тетка действительно злая, хоть вешай табличку «Не подходи — укушу!». Ее гараж, ее грунтштюк, ее Германия! Я говорю:
— Halten Ordnung, bitte! Я не спорю, все ваше, но херр Вилли тоже занял мое место своими дровами. Он сам сейчас все объяснит. Вилли, сукин сын! А где Вилли?
