Меня спасет неприятие самого себя, подумал я.
Мое достоинство — ненависть к себе.
Я вспомнил строчку, наверно из Библии: «Чтобы спасти свою жизнь, ты должен потерять ее!» Кто бы ни был автор — он прав. Чтобы жить по-новому — надо умереть.
Чудовищнее Парамаунт-Билдинга зданий нет! Часы на его башне показывали без десяти час. Я остановил такси.
Предполагать, что Гвен все еще ждет меня, было нелогично в последней степени. И все-таки я надеялся, что ждет. Ведь она, думал я, такая же, как и я! Мы различны в частностях, в основном же — как одно целое. Она такая же неприкаянная самопожирательница, затерянная на улицах нации одинаковых улиц. Она будет дома и будет ждать меня.
Так оно и было. Автомат двери в подъезде открылся через секунду после того, как я нажал кнопку ее квартиры. Дверь самой квартиры тоже была открыта для меня. Гвен сидела в кресле и вязала. А на софе лежал и читал «Спорт Иллюстрейтейд» мужчина, которого она представила мне как Чарльза.
— Я получил образование инженера, — говорил Чарльз. — И, соответственно, это — большая подмога. Как вот сейчас. Я занимаюсь созданием сети маленьких сухих химчисток, по типу прачечных самообслуживания. По-моему, дело стоящее, а, Гвен?
Гвен никак не отреагировала, будто и не слышала. Он повернулся ко мне.
— Мне хотелось бы показать вам одну, если найдете время.
Я сидел одеревеневшим истуканом. Выражение лица — сплошная загадка.
— Я в Нью-Йорке ненадолго, — сказал я.
— В этой области химчистки — следующий шаг. Вы так не думаете? — Он повернулся к Гвен. — А твое мнение? Нет?
Сосредоточенность Гвен над процессом вязания была достаточна, чтобы создать напряжение для освещения всей комнаты.
— Ответа не последовало, — подытожил Чарльз и рассмеялся. — Я страшно рад, что мы наконец встретились. Гвен молчит про вас. Но я люблю держать карты открытыми. Знаю, что вы были когда-то близки… — Его голос затих.
— Как-то… — сказал я, ожидая, что он закончит.
— Но вы ведь знаете Гвен. Видите — все молча. Гвен!
Спицы раздраженно звякнули.
Чарльз обернулся ко мне.
— Иногда кажется, что она не слушает, — сказал он. — Но проходит время и выясняется, что она помнит каждое слово, даже то, что уж и сам забыл.
Я изучал Гвен. На лице появились легкие тени напряженных морщин. Глаза напоминали глаза ребенка, который отчаянно хочет получить что-то запрещенное и не намерен отступать от задуманного. Она взглянула на меня из-под ресниц и снова опустила глаза на вязание.
— Эй, Гвен! — сказал Чарльз. — А выпить-то гостю? Забыла?
Гвен молча встала.
Я присмотрелся к Чарльзу. Хорошо сложен, косая сажень в плечах, объемен в груди, мускулы слегка оплыли — так бывает, когда атлеты бросают спорт. Он напоминал — мог даже сойти при случае — Хаггерти, атташе Эйзенхауэра по вопросам печати. Пиджак он снял, а галстук оставил. В нагрудном кармане рубашки торчал пенал с разноцветными карандашами и миниатюрная линейка. Зажим из золотой цепочки крепил галстук к рубашке.
Гвен не забыла, что и из каких бокалов я пью. Она протянула мне, не глядя, напиток и вернулась к вязанию. С близкого расстояния я увидел, что линия от ее носа ко рту и линия ото рта к подбородку соединились. Она изменилась в худшую сторону. Морщины.
— …Но я уже перебрал лимит времени. — Чарльз рассуждал о чем-то другом, я не слышал начала. — Точный расчет по времени — это все. Впрочем, вы лучше меня знаете эти тонкости, поскольку кое-чего достигли. А мне на помощь пришла Гвен и подбросила идею о химчистках самообслуживания. Гвен, помнишь?
Молчание. Три машины, застрявшие в снежной буре.
— По правде говоря, — снова завел бодягу Чарльз, — я думал, что если мне посчастливится встретиться с вами, то я попытаюсь получить бесплатный совет. Мне необходим фирменный знак и девиз для сети моих будущих химчисток. Надеюсь, что это будет именно сеть. На большее или другое я вряд ли способен.
— Были ли наметки?
— Несколько. Но Гвен не одобрила — сейчас мне даже неудобно вспоминать их.
— Ну почему же? Пользуйся случаем.
— Чего ты хочешь, Эдди? — вступила в разговор Гвен.
Наступило молчание. На этот раз невыносимо гнетущее.
Я не ответил.
— Эдди, какого дьявола тебе здесь надо?
— Хотел видеть тебя.
— А я не хочу. Если честно, то… Убирайтесь оба!
Сначала мне не пришло в голову, что этот звук донесся из соседней комнаты. Мало ли квартир в доме? Гвен встала, открыла дверь, которую я поначалу и не приметил, и закрыла ее за собой. Из той комнаты раздавался плач ребенка.
Неужто про этот сюрприз намекал Чет?
Я взглянул на Чарльза. Здоровяк улыбнулся и пожал плечами.
Дверь открылась. На руках Гвен был малютка.
— Как насчет того, что я сказала?
Чарльз встал.
— По-моему, лучше нам…
Появление на сцене ребенка меня шокировало. Я сидел не двигаясь, потягивая бурбон, и думал — чей же он?
— Я остаюсь, — сказал я.
— Чарльз!
— Да, дорогая.
— Ты проводишь гостя?
— Да, провожу.
Она закрыла дверь. Чарльз подошел ко мне. Он был очень силен.
— По-моему, нам лучше… — сказал он очень мягко.
— Я бы хотел сначала допить бокал.
Гвен снова вышла из-за двери. Она пересекла комнату, взяла из пакета синюю стопку пеленок, надорвала бумагу, выхватила одну и обернулась к нам.
— Чарльз! — строго произнесла она. — Сегодня я хочу остаться одна. Назад не приходи. — Затем повернулась ко мне: — Извини, если мои слова прозвучали грубо, Эдди, но сегодня иначе не получается. До свидания.
Она закрылась в соседней комнате.
Последние ее слова, обращенные к Чарльзу, — «Назад не приходи», давным-давно могли бы послужить мне сигналом — мол, «потеряв» Чарльза, возвращайся. Но сегодня я в этом сомневался.
Чарльз надел пиджак и шляпу.
— Теплоход отплывает, — сказал он.
Он подошел ко мне, мягко взял бокал из руки и осторожно поставил его на стол. Чарльз был крупнее, чем его брат Чет.
— Напротив дома есть шикарный бар, — сказал он. — Я куплю вам выпить. Там и поговорим.
— Не знаю, что за собака ее укусила! — сказал он мне в баре, заказав выпивку. — Правда, она очень чувственная девчонка. Я имею в виду, что ее периоды очень коротки — 28 дней. Да вы знаете!
— В таком случае она должна быть как раскаленная сковородка!
— Хм! — потупился он. — Вам лучше знать!
Мне показалось, он покраснел.
И ребенок у Гвен от этого типа? Ну не странно ли?
Пришел официант с двумя бокалами. Чарльз пил «Александере».
— За встречу! — сказал он. — И чтобы не покидала нас удача.
— Ага, — поддакнул я, — ты имеешь в виду неудачу?
Мы рассмеялись.
— Нет, — ответил он. — Я не имел это в виду. — Он оглядел меня. — Извините, что так гляжу на вас. Я много о вас думал. Когда встречаю удачливых в делах людей, всегда стараюсь понять, как им это удалось. Вы платите налог по высшим категориям, я знаю, и работаете вы там, где сами выбрали, — вот что самое важное. Всегда уважал пишущих людей! Особенно тех, кто пишет тексты песен.
Он парень не дурак — тоже вогнал меня в лужу.
— Любишь ходить на танцульки? — спросил я.
— Еще как! А как вы догадались? Попадание в десятку! И все же? Интуиция? Обостренная чувствительность? Гвен говорила мне, что вы — медиум.
— Она имела в виду — психопат.
— Нет, она так не говорила. А вы, гляжу, еще и шутник.
— Почему ты так на меня глядишь?
— Инстинктивно вы мне нравитесь. Странно, не так ли? При всем при том, что мы оба завязаны на Гвен, я восхищаюсь вами!
— Восхищайся лучше кем-нибудь другим.
— И снова вы правы. Из-за легко возникающего восхищения у меня было много неприятностей. Я подвержен дружбе. Думаю о людях всегда хорошо. И люди этим пользуются. А вы знаете, что очень долго я думал, что любой, кто улыбнется мне и пожмет руку, — мой друг. Но я перестал быть «легковерным американцем». Так меня называл Чет. Я научил себя быть подозрительным. Это не в моей натуре, но что поделать. Здесь сложности — не начать подозревать слишком рано… в общем, моя точка зрения следующая: в жизни надо разрешить одну проблему — внутри себя попробовать стать чувствительным, снаружи — жестким. Чтобы быть самим собой.
— Чей ребенок?
— Ее.
— Да, но чей?
— Я не знаю.
— И никогда не спрашивал?
— Если захочет — расскажет.
— Тебе что, даже неинтересно?
— Гвен не любит болтать языком.
— Может, он — твой?
— Вы не поверите, но до сих пор у меня с Гвен не было сексуальных отношений.
— Но ты же ночуешь у нее.
— Иногда ей не хочется быть ночью одной.
— Ты спишь в той же комнате, что и она?
— Иногда. Я сплю на раскладушке. Той, что в углу стоит. А теперь угадаем, как вы об этом узнали?
