Цветы
Прижимая к себе скрипку, как автомат, с которым он не расставался почти четыре года, стоя в выцветшей военной гимнастерке со следами погон, Анисим Дробинцев чувствовал себя одиноким в большом холодном зале, хотя рядом с ним толпились такие же мальчишки, только все они — в гражданской одежде.
Анисим ждал и боялся, когда раскроется белая с золотом дверь и чужой голос вызовет его. Он знал, что провалится на экзамене, хотя до войны он был неплохим учеником в музыкальной школе. На фронте, в ансамбле, он исполнял далеко не классические произведения и, конечно же, растратил свою небольшую технику.
— Дрожишь, — услышал он у себя за спиной, повернулся и увидел высокого черноволосого мальчика с закрученными, как пружинки, волосами.
— Чего? — посмотрел на него Анисим.
Тот, окинув беглым взглядом приземистую сильную фигуру Анисима, сказал:
— Тоже на струнный? А тебе с твоей комплекцией лучше бы в духовики.
Анисим хотел отойти в сторону, но черноволосый, приветливо улыбаясь, удержал его:
— Ну, ты не обижайся, есть у меня дурацкая манера лезть в чужие дела. Как тебя зовут?
— Аниська, — неожиданно для себя выговорил Анисим имя, которым его называли в армейском ансамбле как младшего.
— Аниська! Похоже на ириску. А меня — Игорь, зови просто Горя. Ты, значит, на фронте был? — с завистью спросил Игорь, глядя на медаль «За оборону Ленинграда». — Я бы тоже пошел, но у меня другое… Хорошо, не будем об этом. Поступим в консерваторию, станем друзьями. Ты, я вижу, настоящий парень.
— Надо еще, чтобы взяли.
— Возьмут! Кого же им брать? Жить будем вместе в общежитии. Может быть, у тебя собственная площадь?
— Нет, временная прописка.
— Я на птичьих правах у тетки.
Белая с золотым дверь отворилась, длинная плоская старуха по-птичьи прокричала:
— Брагин!
И он легко и весело пошел навстречу своей судьбе.
Анисим побаивался за своего нового друга. Слишком он был уверен в себе, начальство не любит таких. Не прошло и десяти минут, как Игорь счастливый, с гордо поднятой головой появился в зале.
— Ну? — спросил Анисим.
— Виктория!
Анисима вызвали последним. Его держали долго.
Когда Анисим вышел, Игорь кинулся к нему и, тряся его за плечи, спрашивал:
— Говори! Ну же говори, дубина?
— Сказали «идите».
— Салют! Если говорят «спасибо» — твое дело плохо, а если «идите» — можешь спать спокойно.
Так началась их студенческая жизнь.
Скоро они уже знали все друг о друге. Игорь в детстве жил с родителями на Васильевском. Отец профессор географии, и дед был профессором, и прадед тоже. Можно подумать, что все они родились профессорами. Мама, что скажешь про нее, — красивая женщина.
— Как это? — не понял Анисим. — Она же мать.
— Конечно, но, знаешь, есть такие женщины, для которых главное быть красивыми. По вечерам она часто уходила к подругам, отец сидел в кабинете, играл на рояле.
— У вас и рояль был?
— Самой лучшей фирмы. Отец играет, а я приткнусь где-нибудь на диване. Как-то, когда отца не было дома, я пробрался к нему в кабинет, сел за рояль и стал играть. Трудно было, ноги до педалей едва достают, как на взрослом велосипеде. Я увлекся и не заметил, что появился отец. Когда я кончил играть, он подошел ко мне, взял за плечо и сказал:
— Играешь?
Я испугался.
— Прости, папа.
— Играй! — сказал он.
Я сыграл все, что у него слышал. Вскоре меня отдали в музыкальную школу. Началась война, все мы уехали в эвакуацию, в Ташкент. Ты был там?
— Нет, я нигде, кроме Ленинграда, не был.
— Будешь! Мы с тобой, Аниська, еще весь свет объездим. Ташкент красивый город. Там тоже люди голодали. Не веришь? На базаре яблоки, дыни, виноград. За них тысячи просили или вещь отдай. Мы, в общем-то, прилично жили, все-таки отец профессор, мама сбывала на базаре свои золотые штучки. Ну, а потом они оба заболели и умерли от брюшняка. Меня тетка забрала, бухгалтерша, сестра отца, она с нами в эвакуацию поехала. Женщина обыкновенная, только музыки не выносит, говорит, что она ей на печень действует. Мне это не помешало, меня скоро в музыкальный интернат взяли. Ну, хватит! Рассказывай про себя.
— Нечего говорить.
— Не скрывай! Ты — как теткин сундук с замком.
Анисим подумал, что нехорошо таиться от друга. Медленно расставляя слова, он говорил:
— Родился в одна тысяча двадцать шестом году. Отец Савелий Маркелович работал сталеваром на Кировском. Мать служила табельщицей там же. Была еще сестренка Аня с тридцатого года рождения. Отец хотел, чтобы я тоже был сталеваром — прочная профессия, мать настояла отдать в музыкальную школу — говорили, у меня хороший слух. Как ударила война, отца забрали на фронт и скоро убили. Матери удалось, чтобы меня взяли воспитанником в военный ансамбль. Потом блокада — мать и Аня умерли с голоду.
Нервное, подвижное лицо Игоря застыло, пока он слушал Анисима.
— Вижу, Аниська, ты много хватил.
— Война. Всех придавила.
— Да, — вздрогнул Игорь, будто вступил ногой в холодную воду, — но художник должен испытать несчастье.
— Несчастье? Зачем?
— Он должен узнать не только радость, но и горе, все, чем живут люди, иначе он будет пуст, как барабан.
На первом и втором курсах Игорь и Анисим шли, как говорится, нога в ногу, у них были одинаковые отметки и по специальности и по общим предметам. Игорь схватывал все на лету, Анисим добивался упорным трудом. Они сходились во вкусах, во взглядах на жизнь, только Анисим не одобрял, что Игорь увлекался девчонками и одна влюбленность быстро сменяла другую.
— Нельзя же так, — сурово, будто он был лет на двадцать старше, говорил Анисим. — Ты же растратишь себя на пустяки.
— Любовь — это не пустяки. Любовь — это счастье. Без любви художник не может жить.
В начале третьего курса Анисиму, как фронтовику и сыну погибшего солдата, дали ордер на комнату.
— Так, — сказал Игорь, — разводимся.
— Что ты! Будешь у меня жить.
— Нет, — засмеялся Игорь, — если у мужчины появляется комната, там сразу появится женщина. Тут уже дружбе конец.
— Брось! — сдвинул брови Анисим. — Я не ты.
В жакт друзья пришли вместе. За столом паспортистки сидела молоденькая девушка с прямыми русыми волосами, которые все время падали ей на лоб. Откидывая их, она поднимала голову, и тогда открывалось милое лицо с яркими глазами.
— Добрый вечер, бон суар, как говорят мои друзья в Париже, — с шутливой изысканностью поклонился Игорь.
Девушка, не обратив на него внимания, спросила Анисима:
— Вы к нам въезжаете?
— Я, — положил он перед ней документы.
Она, внимательно просмотрев их, сказала:
— Приходите в среду, в шестнадцать ноль-ноль.
— Скромная, — сказал Анисим, когда они с Игорем вышли на улицу.
— Ромашка.
— Как это ромашка?
— Милая и простая. Такие женщины опасны. Женишься, нарожает она тебе кучу детей. Рано на себя хомут надел.
— А что, лучше, как ты, птичкой с дерева на дерево порхать, на дорожке воробушком зернышки клевать? — мрачно спросил Анисим.
— Воробушком?! — яростно взорвался Игорь. — Посмотрим, кому воробушком чирикать, а кому соловьем петь.
Друзья поссорились. Они все еще продолжали жить в общежитии, потому что Анисим и Нелли, ставшая его женой, ремонтировали комнату, запущенную в войну. Игорь и Анисим страдали от размолвки, но никто не хотел первым протянуть руку.
Занятия в консерватории шли своим чередом. Трудолюбие Анисима ставили в пример, об Игоре все говорили, что это талант, но он не обращал внимания на похвалы, ему дороже всего было всегда правдивое слово Анисима.
Однажды Анисим подошел к Игорю и сказал:
— Послушай, Горька, дурость все это, дураки мы. И Нелли так считает.
— Нелли! — улыбнулся Игорь. — Она у тебя не только красивая, а и умная. С женщинами это редко бывает. Слушай, — засмеялся он, — а ты не боишься, что ее отобьют. Какой-нибудь фрукт? Она ведь красивая.
— Не боюсь, — очень серьезно сказал Анисим, — она мне на всю жизнь.
— Так, значит, — скривил губы Игорь, — свили гнездышко.
— Не гнездышко, а дом. Он каждому художнику нужен, и тебе тоже.
— Нет, художник должен быть свободен.
— Ладно, хватит болтать. Приходи сегодня в восемь. Адрес помнишь?
— Как первую любовь.
Игорь пришел ровно в восемь и принес букет роз, на который он потратил немалую часть стипендии. В комнате был накрыт стол, на диване сидела неумело причесанная Нелли в единственном своем нарядном платье.
— Это тебе, юная супруга, — поднес ей цветы Игорь.
— Ну, зачем вы, — застеснялась Нелли, неловко взяв букет.
— Какое там «вы», — засмеялся Игорь, — мы ведь, наверное, ровесники? Впрочем, у женщин возраста не бывает.
