— Оставьте его, ребята, от слез ему полегчает.
Устремив взгляд в высокое небо, он всхлипывал:
— О господи! О господи!
Люди вокруг качали головами, говорили:
— Все в воле Аллаха.
Он смотрел в небо, словно хотел до дна, глоток за глотком, выпить его синеву.
— О господин мой Ахмед ар-Рифаи[23], помоги мне!
Кто-то удивленно протянул:
— Похоже, он помешался.
В грустном молчании люди ждали, пока Абд ас-Саттар успокоится.
Как бы там ни было, он все равно любит ее. Сабрин умерла. Умерла и похоронена в четверг тринадцатого апреля. Кто умирает в четверг — праведник. Всю первую ночь на его могиле горит белая свечка. Так говорят люди. Но люди много чего говорят. Некоторые считают, что Сабрин заслужила то, что с ней случилось, и что он, Абд ас-Саттар, — настоящий мужчина.
Повитуха сказала:
— Поздравляю! Дочка! Как назовешь?
Он долго думал, потом поднял голову.
— Назовем ее Сабрин.
Вошел в комнату к жене. Таз с водой. На полу кровь. Плач ребенка. Маленький кричащий комочек. Он взглянул на все равнодушно и вышел. Единственное, что его тогда заботило, — где раздобыть четверть фунта, которые нужно уплатить повитухе. Снял галабею, вывернул, — повитуха велела носить ее наизнанку, пока Ситтухум не родит, — снова надел, пошел в лавку:
— Дай четверть фунта, Абуль Фатух, взаймы до конца месяца.
— Ладно, припишу к счету.
В ночь, когда умерла Сабрин, он был в поле, за хутором. В полночь, в тот самый миг, когда отлетела ее душа, почувствовал в груди пустоту. Он обратился с мольбой к ночи, к ее звездам, ее мраку и молчанию. И ночь и звезды сказали: все ни к чему, раз умерла Сабрин.
Абд ас-Саттар стоит на середине моста. Там, вдалеке, Дамисна, его родная деревня. Там его родственники, друзья. Он переселился на хутор с тех пор, как стал работать караульщиком у хаджи аль-Миниси. Каждую ночь, и в будни и в праздники, он обходит хутор и поля и ничего не боится. А ведь он отвечает за все. Когда созревает пшеница, он должен стеречь ее не только от воров, но и от огня. Случается, смочат тряпку керосином, привяжут к хвосту собаки, подожгут — и выпустят собаку в поле. Пшеница вспыхивает сразу. Люди выбегают из домов в чем попало, женщины полуголые, с распущенными волосами. Глаза широко раскрыты. Вглядываются — где горит. Определив, на чьем участке пожар, расходятся по домам, предоставляя огню довершить свое дело.
Когда зазеленеет хлопок, Абд ас-Саттар должен следить за тем, чтобы его не подпортили, не повыдергивали маленькие кустики с корнем. Он ходит по краю поля. Хлопок колышется под ветром, шуршит. Абд ас-Саттар кричит:
— Кто там?
На скотном дворе телят — без счета. Хаджи Хабатулла кормит их не клевером, а специальными кормами, которые привозит большой грузовик из Кяфр Авана. Телята эти не видят солнца. Вода в помещение им накачивается насосом из большого резервуара. Телят тоже охраняет он, Абд ас-Саттар. Ведь их могут отравить, подсыпав под прикрытием ночной темноты яду в резервуар. Такие вещи случаются, если хозяину решится отомстить кто-нибудь, изгнанный им с хутора, недовольный отведенной ему очередью на полив, обделенный при расчетах. Случаются и из-за более мелких причин, из-за совсем пустячных обид. Делаются такие дела обычно ночью и с величайшими предосторожностями.
Абд ас-Саттар — хороший сторож. Уже много лет на хуторе не совершалось ничего подобного. Волки, лисы и гиены знают его голос. Даже самолет, пролетающий в полночь, — иногда Абд ас-Саттару представляется, что и его он стережет, пока тот не скроется за горизонтом. А вот Сабрин не устерег, не уберег от хутора аль-Миниси, от Сафвата аль-Миниси.
Абд ас-Саттар скручивает новую цигарку, шагает медленно, вглядывается в темноту, вслушивается в тишину.
— Ас-салям алейком, Абд ас-Саттар.
Голос этот не принадлежит ни одному из жителей хутора. Абд ас-Саттар настораживается.
— Ва алейком ас-салям.
Человек подходит, здоровается за руку. Это караульщик из Дамисны. Некоторое время оба молчат, шагая рядом.
— Как поживаешь? Рады видеть тебя на хуторе.
Если бы не ночь, все хуторяне уже знали бы о его приходе и догадались бы о причине. Позор! Абд ас-Саттар чувствовал беду еще с вечера, когда прощался с Адхамом. Уже тогда он ощущал какую-то особенную непонятную тоску.
— Спасибо. Да благословит тебя Аллах, Абд ас-Саттар.
Все стало для него странно чужим и далеким: все отодвинулось куда-то: хутор, Дамисна, Ситтухум, Занати и Сабрин, три фунта, которые он получает первого числа каждого месяца, ржавая винтовка, десять патронов.
Они подходили к мосту. Абд ас-Саттар замедлил шаг, пропуская караульщика вперед.
— Пожалуйста.
— Спасибо. Дело в том…
Он недоговорил. Абд ас-Саттар достал коробку с табаком, протянул караульщику.
— Угощайся.
— Благодарствую.
Снова наступило неловкое молчание.
— Дело в том… Омда тебя требует.
— Зачем, не знаешь?
— Право, не знаю, брат.
Сделали еще несколько шагов. Абд ас-Саттар ведь не настоящий караульщик, хоть и получает столько же, сколько они, — три с половиной фунта. Он выучился писать только свое имя. О мире знает лишь то, что к западу лежит Дамисна, за ней — Этай аль-Баруд, самый прекрасный город в его глазах. А в Даманхуре он уже не бывал. Для него солнце заходит за Этай аль-Барудом.
— Пойду скажу отцу-хаджи.
Побоялся оставить хутор, не предупредив.
— Они велят, чтобы ты шел немедля.
Абд ас-Саттар зашел домой, позвал Занати:
— Покарауль, пока я вернусь. Скажи хаджи Хабатулле, я скоро. Омда требует меня в деревню.
Звезды в небе полны печали. Кругом в полях все тихо. Лишь изредка нарушит тишину собачий лай или песня — где-то вдалеке едет на осле человек и поет. Зато без умолку квакают лягушки, трещат цикады, журчит вода в канале.
— Там маамур [24] и доктор. Пошли на кладбище.
Абд ас-Саттар удивленно заморгал ресницами, испугался. Дело касается Сабрин. Не проронил ни слова. Лучше молчать. Ночь тоже молчит. Заметил на земле собственную тень. Догадался — луна взошла. Молча продолжал идти вперед, в Дамисну. Там на кладбище сорок дней назад похоронена Сабрин.
Сабрин в пеленках. Красный комочек, Сабрин в субботу идет с матерью на базар. Сабрин ждет его на пороге, когда он возвращается с винтовкой поужинать перед ночным дежурством.
— Папа пришел, папа пришел.
Стоит перед ним маленькая, ласковая, теплая. Он берет ее на руки, целует. Сабрин собирает овечий помет, делает из него лепешки, продает в субботу на базаре в Никля аль-Инаб. Сабрин поет в бескрайних полях. Поет про любовь, про надежду, про печаль. Упрекает время, что тянется так медленно, жалуется на долгую разлуку с любимым. Идет, и все смотрят ей вслед.
Однажды ясным вечером, когда в воздухе была разлита сладкая истома, пришел к ним в дом Абуль Гит аль-Миниси.
— Добрый вечер, начальник караула.
— Добро пожаловать.
Они уселись вдвоем в чистой горнице. Абд ас-Саттар впился глазами в лицо гостя.
— Хочу породниться с тобой, начальник караула.
Ситтухум испускает крик радости. Сабрин в смущении уставилась глазами в потолок. Абд ас-Саттар глядит на нее с нежностью.
— Значит, не знаешь, зачем меня требует омда?
— Ей-богу, не знаю. Должно быть, что-то насчет покойной.
В сером лунном свете отчетливо вырисовывается на земле его тень. Теперь, когда взошла луна, он ясно понял свое положение, полностью осознал, куда и зачем идет.
Наконец показалась Дамисна. Им нужно пересечь ее из конца в конец. Слава Аллаху, хоть ночью. Абд ас-Саттар ускоряет шаг. Вот и двор омды, все здесь ему знакомо. Тоска в душе растет. В доме омды им сказали, что он с маамуром и врачом ушел на кладбище.
— Крепись, Абд ас-Саттар. Это прокуратура расследует причины смерти Сабрин.
— Аллах не выдаст. Кому что известно? Никому кроме нас троих, меня, Ситтухум и Занати.
Стараясь придать голосу твердость, Абд ас-Саттар отзывается:
— Нет бога, кроме Аллаха.
Горько улыбнулся. На лице выступил холодный пот.
Пришли на кладбище. Он издалека увидел Сабрин. Она лежала на каменной плите могилы. Вокруг стояли маамур, омда, врач, несколько караульщиков и могильщик. Горел фонарь с закопченным стеклом. У Абд ас-Саттара подкосились ноги: врач ланцетом взрезал саван. Что было дальше, он не помнит — он кричал, метался, плакал, грыз землю.
— О милосердный, где твое милосердие?
Его отвели подальше, туда, куда не доносился запах тления.
— Сабрин умерла, Абд ас-Саттар.
Он ничего не ответил тогда жене. Ситтухум громко плакала. Собрались жители хутора, узнав о случившемся. Конторщик поехал в Этай аль-Баруд, привез саван, принадлежности для обмывания. Принесли микрофон. Шейх стал читать Коран. Пришел хаджи Хабатулла аль-Миниси, сочувственно пожал руку:
