Забеспокоился о книгах Софьи Николаевны не один Мелин, но и Кирилл. Однако, не обнаружив в глубине своей души особой привязанности к умершей, он устыдился своих упований заполучить ту или иную книгу за любую цену. Он успокоился, отвратившись от этого живого, почти детского, нетерпеливого желания, неуместного в данном случае. Он корил себя уже за то, что почти с радостью предвкушал возможность порыться в книгах и бумагах Софьи Николаевны, как в тех случаях, когда получал доступ в архивах к материалам, сокровенным для него по тем или иным причинам.
Осень была в самом разгаре. В день похорон светило солнце. На старом кладбище тесно от высоких и низких оград, от больших надгробных плит и памятников из черного и белого мрамора. Женя искала глазами Кирилла и увидела его лишь в последний момент, когда все стали расходиться. Сколько лет не виделись, а он даже не поздоровался как следует. И Женя не подошла к нему. Что-то удерживало их на расстоянии. Все направились к выходу, к машинам и автобусу, а он стоял один у свежей могилы, уставившись на пронизанные солнцем желтые листья берез. Затем спустился к озеру и пешком побрел в город.
Родители Жени решили поставить на могиле Софьи Николаевны памятник из белого мрамора. Что памятники стоят дорого, не имело значения, так как остались сбережения Софьи Николаевны.
Всё она оставила Жене. Рукописи и всякого рода материалы, кроме семейных, следовало передать в Архив литературы и искусства. Однако непосредственно Кириллу Софья Николаевна ничего не завещала. Это показалось Жене странно. Почему тетя допустила столь явную несправедливость к нему? У Жени шевельнулось давно забытое детское чувство жалости к Кириллу за то, что он ненастоящий племянник. Вся научная литература из ее библиотеки - это как раз для Кирилла, а для нее - зачем? И Алеше совершенно ни к чему.
После похорон Женя не скоро выбралась на Суворовский разбирать вещи и книги тети. Она все тянула, отговариваясь перед родными особой занятостью. Но в сущности она прислушивалась к внутреннему голосу, который говорил ей, что тетя жива, она сидит у себя в своих вечных трудах, а не дает о себе знать, потому что заработалась, как оправдывалась она обыкновенно. Разобрать ее вещи, все вывезти и сдать ее комнату - значит навеки лишиться и этой иллюзии, от которой нет никому вреда, а Жене, забывшись, думать, что тетя жива, было так хорошо, как почему-то не думалось никогда раньше.
Но тут выяснилось, что надо срочно освободить комнату. Женя созвонилась с Кириллом.
Он стоял на улице, когда подъехала Женя. Она мало изменилась, нашел он, все ее повадки были еще совершенно девичьи, то есть ничего дамского, как сказали бы во времена Чехова. Даже спешка и нервность, кажется, благотворно действовали на ее красоту, более совершенную, чем когда-либо. Кирилл узнал прежнюю Женю, но лучше и красивее, чем в его воспоминаниях. Сердце его замерло и застучало: тук-тук-тук. «Ого!» - сказал он себе. Он почти не понимал, о чем толковала ему Женя, пока они входили в квартиру, открывали дверь в комнату Софьи Николаевны.
Хозяйки нет. И совсем не так, как бывает, когда человек выйдет и отсутствует какое-то время. Ее не было, зато каждая вещь, будь то книга на столе или шторы на окнах, будь то картина, - все вещи вместе спешили напомнить: «Мы - Софья Николаевна!»
Эту жизнь, онемевшую, затаившую дыхание, они должны разъять и разрушить. Зачем? Когда они сами едва ли способны создать лучший мир?
Кирилл присмирел и только разглядывал книги, не решаясь их трогать. Женя всплакнула. И тут подъехали ее родители и Андрей. Они увезли на машине вещи, именно вещи, а книги трогать Женя им запретила. Алексей Мелин не приезжал.
Женя сходила в магазин, чтобы приготовить ужин. Работа затягивалась, а Кирилл не хотел пойти куда-нибудь перекусить. Он весь ушел в бумаги и книги. Казалось, он мгновенно прочитывал всякий исписанный лист, и работа спорилась бы, если бы он не брал в руки редкие книги, листал, не в силах отказать себе в этом. Он так радовался, что Женя сама брала в руки какое-нибудь редкое издание и рассматривала, с улыбкой слушая его восклицания и комментарии.
Настал вечер. Кирилл продолжал работать.
Женя опустилась в кресло и во все глаза глядела на Кирилла. Ведь так же среди своих бумаг и книг ночи напролет просиживала Софья Николаевна. Кирилл показался ей взрослее, крупнее, и чувствовал он себя как дома.
Женя вскочила на ноги, подошла близко к окну, - шторы с карнизов были сорваны: взошла луна, и множество освещенных окон немо перемигивалось меж собою и луной, полной и яркой.
- Сколько раз так заглядывала к нам луна, пока я жила здесь, а не помню, - сказала Женя интимно зазвучавшим голосом.
Стало вдруг тихо.
- Да, природа нас окружает больше, чем мы думаем, - сказал Кирилл, подняв голову. - Урбанизация и тому подобные вещи - все это с преодолением, разумеется, крайностей, та же природа. Для меня и город наш, и даже Эрмитаж - та же природа.
- Кирилл, вы не женились?
- Вы мне уже задавали такой вопрос, - усмехнулся Кирилл.
- А... ваша влюбленность в меня... давно прошла?
- Этого вам не надо знать, - отвечал он шутливо и вместе с тем строго.
- Но почему?
- Здесь все обстоит не совсем так, как вы представляете. Вы были в моей жизни и останетесь.
- Как это?
- Это почти то же самое, что означают ваши вопросы. Вы помнили обо мне. Моя жизнь вам небезразлична. Так же отношусь и я к вам. Мне это почему-то дороже, чем если бы я был вашим мужем.
- А нельзя это назвать платонической любовью?
- Я думаю, нет. Ведь так я отношусь не только к вам, так я воспринимаю природу, искусство, жизнь. Помните, у Блока: «Твое лицо мне так знакомо, как будто ты жила со мной. В гостях, на улице и дома я вижу тонкий профиль твой...»?
- Это поэзия.
- Да, поэзия... Как сказал один художник, светлая гостья в часы раздумий... Почему же ваш образ не может быть поэзией, созданием нашей жизни, со всеми ее плюсами и минусами?
- Значит, вы помнили обо мне?
- Да.
- Поэтому перестали бывать у Софьи Николаевны?
- Не совсем. Просто я не умею обхаживать женщин, тем более старушек, для которых даже чисто внешняя воспитанность не пустой звук.
- Ах так! Мне спать захотелось.
Женя задремала в старом кресле. Всю ночь Кирилл тихонько двигался, садился и бесшумно листал бумаги... Просыпаясь, она улыбалась ему и снова засыпала. Совершенно проснулась уже при солнечном свете. Кирилл не сомкнул глаз.
- Много еще осталось?
Он показал рукой на два шкафа. Порядочно.
- А время у вас есть?
Он кивнул и с некоторым смущением спросил, что он может взять себе на память.
- Что хочешь, - улыбнулась Женя.
- Нет, Женя, я серьезно.
- Понимаю. Вы очень серьезный человек.
- Такова воля Софьи Николаевны?
- Такова моя воля!
- Понятно, - сказал он, и было видно, как он огорчился.
- Что? Что случилось, Кирилл? Я сказала что-нибудь не так?
- Ну, я понял, моего имени в завещании нет. Это естественно. И оставим это.
Он обиделся на Софью Николаевну.
- Кирилл! Ты прекрасно знаешь, что большая часть этих книг, в особенности журналы, мне не нужны. Я отдам их тебе. То же самое сделала бы и Софья Николаевна, если бы ты не исчез из ее жизни. А исчез ты из-за меня. Если хочешь, это приданое твоей принцессы! Из сказки.
Женя обрадовалась: как хорошо она придумала! Но не тут-то было. Кирилл усмехнулся:
- Что вам не нужно?
Женя наскоро приготовила чай и помчалась на работу, обещав, впрочем, вскоре вернуться.
К полудню самый предварительный разбор бумаг Кирилл закончил. Среди массы рукописей, среди массы выписок на трех языках были тетради с дневниковыми записями, были письма, а среди последних - и письма дяди Кирилла, которого он никогда не знал, - все это требовало долгого и кропотливого изучения. Хорошо бы все это оставить у себя на время, рассуждал Кирилл. Но, даже сдав в Архив литературы и искусства, по завещанию, он мог в них на досуге рыться. Да и вся библиотека Софьи Николаевны, заключая в себе лишь малую толику книжных сокровищ, доступных ему в крупнейших книгохранилищах мира, представляла лишь соблазн личного свойства: иметь под рукой у себя на книжной полке - это, конечно, мечта...
Когда Женя приехала, Кирилл расхаживал по заставленной связками книг и папок комнате, рассеянный и грустный.
- Кончено? - спросила Женя.
Кирилл кивнул.
- Что вы отложили себе?
- В будущем году должна выйти книга Софьи Николаевны «Заметки о лирике». Название скромное, а это будет уникальное исследование о структуре лирического стихотворения.
- Вы хотите сказать, что отложили себе не изданную еще книгу?
- Да.
- Вы смеетесь надо мной?
- Ничуть.
- Теперь я знаю, - сказала Женя с ласковой решительностью в голосе и во всех своих движениях, - как поступить. Сейчас придет машина. Мы все это погрузим и увезем к вам, Кирилл! Ни слова больше!
