Обидно!
Биргитта, прижав руку к груди, хватается за столб светофора. Сука! Кажется, сейчас она блеванет, да, вот он подкатил, пузырик пустоты, знакомый предвестник поднимающейся из желудка рвоты, вот он расширяется в горле, заставляя открыть рот. Расставив ноги, она нагибается, но сквозь дурноту в ее мозг прокрадывается совершенно трезвое недоумение. Что это за чертовы лодочки у нее на ногах? И где ее собственная обувка?
Маргарета считает, она вырубилась тогда начисто — это по глазам было видно. Дудки, кое-что из вчерашнего Биргитта помнит. Как, например, она несколько часов провалялась, отяжелевшая и почти бесчувственная, на своем матрасе, не в силах ни встать, ни заснуть, а рядом на полу храпел Роджер. Как под вечер заварилась какая-то склока — видите ли, она — Биргитта — отказалась принести еще пива. Точно. Все так и было. И тогда она — вспомнить и то приятно! — выпихнула этого паразита, эту тухлую креветку в прихожую, а после открыла дверь и вышвырнула на улицу. До чего же клево получилось! Зашибись! Пусть знает — Биргитта помыкать собой не позволит, сроду ни у кого не была под каблуком. Однажды писали про нее в газете, что она — наркокоролева Муталы, и это была правда, во всяком случае, в то время. Нет, она никогда не была убогой наркоманкой, из тех, что за дозу лягут с кем угодно, — она сама сдавала карты, сама вершила свою судьбу. С таким настроением она вышла в город и наткнулась на Коре, старого ширялу, рыскавшего в поисках рогипнола, и с ним потащилась с одной хазы на другую. В одном месте они встретили какого-то хрена с тачкой, и вся компания — Коре и Сессан, она сама и Челле Рёд — прыгнули в машину и погнали на какую-то тусовку к черту на кулички. В Норчёпинг. Ясное дело, в Норчёпинг — нынче-то утром она проснулась в Норчёпинге и именно в Норчёпинге находится теперь. А среди ночи какая-то Минни-Маусиха стибрила ее кроссовки и была такова. Чтоб ей ноги отморозить, чтобы у нее пальцы отвалились, как ледышки, как только она разуется. Зараза. Вот она, рвота.
Биргитта нагибается вперед, и ее выворачивает так, что от асфальта отлетают брызги, из глаз текут слезы, но она все-таки заметила, как женщина, ожидавшая у светофора зеленого света, панически отскакивает в сторону. Фу-ты ну-ты, задавака хренова!
Там всего-то ничего, у нее в желудке только и было, что бутылка пива. Биргитта прислоняется к столбу и, на секунду закрыв глаза, пытается напомнить себе, что она практически трезвая. Выпила всего бутылочку пива, а стошнило ее просто от усталости и оттого, что болит живот. Зараза. Вот бы теперь оказаться дома, лечь на матрасике и чтобы поблизости стояло пивко. И лежала бы она там, и лежала бы, и даже пальцем бы не шевелила, а только смотрела бы в потолок.
Нет, домой, домой! А Маргарета, кикимора чертова, ее туда отвезет. Сама ведь обещала, так что хрен у нее получится отмотаться!
Биргитта снова пристально вглядывается в другую сторону улицы, но та вздымается и ходит ходуном, как пол в комнате смеха, ну и плевать, ей это по фигу. У нее всегда голова кружится, когда тошнит.
Оклемаемся через пару минут, а пока можно постоять, держась за столбик, как будто она — добропорядочная фру Свенссон, которой вдруг сделалось нехорошо, но хватает культуры подождать, пока дадут зеленый.
Хотя кого обманывать? Себя только. Другим и в голову не придет, будто она — добропорядочная фру Свенссон. Вон сколько свенссонов этих столпилось на переходе — три тетки, два дядьки, и все сбились в кучу подальше от нее. Покамест они старательно не обращают на нее внимания, делают вид, что никак не дождутся, когда светофор переключится. Еще немного, и вся орава примется хором насвистывать, только бы изобразить, что они ее не видели и не слышали.
— Крысы вонючие! — бросает Биргитта вполголоса и усмехается, заметив, как по сбившейся кучке пробегает дрожь. Боятся: все пятеро решительно уставились прямо перед собой, но тетки поприжимали к себе сумочки, а дядьки сунули кулаки поглубже в карманы.
Биргитта, хихикнув, ищет в кармане сигареты. Чего всполошились? Съест она их, что ли?
А было времечко, когда ей очень даже нравилось, как от нее шарахаются свенссоны, это наполняло ее горделивой удалью. Как тогда, в канун Иванова дня, когда целая кавалькада летела из Муталы в Манторп, с «крайслером» Дога в авангарде. Сама она сидела рядышком с Догом, на ней были новенькие белые джинсы и приподнимающий грудь, совсем как у Брижит Бардо, — бюстгальтер под розовой блузкой. Такая хорошенькая! Она прикрыла начесанную гриву розовой косынкой и затянула концы на подбородке. А как только дом Старухи Эллен скрылся из виду, она тотчас вытащила полы блузки из джинсов и завязала их узлом на талии. Когда она потягивалась, то был виден пупок, поэтому она подняла руки как можно выше и замахала, увидев Дога, который ждал ее в своем «крайслере» в нескольких кварталах от дома Эллен. Дог не сумел сдержать улыбки. Ого! Обычно он держался с ней строго. Особенно вначале, после первого раза.
Они поехали через Мьёльбю, даже завернули в центр, хоть это был и крюк, — вереница из восьми огромных машин устремилась с окраины на Рыночную площадь. Поначалу их почти никто не заметил: солнечные улочки были тихие и по-воскресному безлюдные, хотя дело уже шло к полудню, и праздничных шестов установить еще нигде не успели. Городок казался таким чистеньким, будто Эллен с Кристиной в диком припадке чистоплотности прошлись с тряпками по всему Мьёльбю, словно Кристина причесала все газоны и подстригла их маникюрными ножницами, а Старуха собственноручно выскребла фасады домов и спрыснула каждый березовый листок серебристым лаком.
Ближе к центру народу стало побольше, магазины еще не закрылись. Только левая рука Дога лежала на баранке, правая же небрежно и недвусмысленно покоилась на спинке Биргиттиного сиденья. Он не обнимал ее — только давал понять, что эта девчонка, вторая Мэрилин Монро, принадлежит ему. Биргитта откинулась назад, чтобы касаться затылком его руки. Вот это жизнь, и так должно быть всегда. Если и есть Царствие Небесное, то там вечно длится утро накануне Иванова дня, когда летишь в сверкающем кабриолете через паршивый городишко, слыша, как на полу и заднем сиденье побрякивают бутылки, летишь, точно зная, что ближайшие сутки обещают такой кайф, что чертям станет тошно.
Но чего-то все же не хватало, и Дог, разумеется, сообразил, чего именно: он включил встроенный в «крайслер» маленький проигрыватель, купленный Биргиттой в «Люксоре» по льготной цене для персонала, и врубил полную громкость. Кавалькада въехала на мост через Свартон, и знакомый, чуть вибрирующий голос загремел над водой:
Well since my baby left me
I found a new place to dwell
it's down at the end of Lonely Street
at Heartbreak Hotel...[25]
От этого голоса весь Мьёльбю словно бы застыл и прислушался. Крестьяне на Рыночной площади, отведя взгляды от овощей и фруктов на прилавках, незаметно придвинулись поближе к своим жестянкам с деньгами, мужчины в новеньких летних рубашках, покашливая и хмурясь, обозревали улицы, покуда их расфуфыренные жены в перманенте и бежевых поплиновых плащах, остолбенев, стояли вокруг с картонными лоточками первой клубники в руках, забыв засунуть ее в кошелку.
Биргитта и Дог сидели в своей открытой машине с непроницаемыми лицами, как им и полагалось по рангу, но остальные из их компании уже пооткрывали бутылки и немного разогрелись. Опустив стекла в машинах, они гроздями вывешивались наружу, горланили и пели, кричали и хохотали. Дог, глянув в зеркало заднего вида, заметил, что вся орава уже одолела мост, тормознул и встал на площади.
Биргитта и Дог вышли первыми, Дог, захлопнув дверцу, подбросил ключ сантиметров на двадцать вверх и поймал его немыслимо элегантным жестом, Биргитта стащила с головы косынку, поправила прическу, и они пошли.
— А можно мне мороженое? — сказала она и прижалась к Догу, продев свою руку ему под локоть. В тот день он тоже был очень хорош: искусно уложенный и набриллиантиненный кок на лбу и новая черная куртка из блестящего шелка. Он выписал ее по почте через торгующую врассылку фирму «Голливуд» в Стокгольме и ждал с нетерпением много недель, пока куртка не прибыла наконец под самый канун Иванова дня. С орлом на спине. Ни у кого из раггаров во всем Эстергётланде не было куртки с орлом на спине.
— А хуле, — ответил Дог и вытащил бумажник. Биргитта встала на цыпочки возле киоска с мороженым, сзади слышались громкие голоса и хлопанье дверей — остальные тоже вылезли из машин, — но она знала, что все свенссоны на рынке уставились на нее. На нее и Дога.
Дог тоже это сознавал, что было видно даже по его позе, когда он, наклонившись, заглянул в киоск, швырнул крону и сказал:
— Одно «Top Hat!»
Биргитта положила руку ему на спину:
— А сам не будешь?
Дог фыркнул:
— Еще чего! Бабьи сладости... А может, хочешь еще и клубники?
