— Можешь ты себе представить, насколько это было увлекательно оказаться среди люден, говорящих на разных языках, исповедующих разные религии, принадлежащих к разным национальностям и расам, но объединенным одним: искусством? — Вопрос прозвучал риторически, ибо она была слишком захвачена этой идеей для того, чтобы дожидаться ответа. — Это Вавилонское столпотворение было устроено намеренно, чтобы создать некий микрокосм мирового сообщества. И куда бы ты ни пошел, всюду звучала музыка. Днем и ночью. Помню, в сумерках звучало нежнейшее сопрано, какое мне доводилось слышать, голос блуждал между хижинами и пел колыбельную из «Порги и Бесс».
— А как ты там оказалась?
Отвечая на этот вопрос, она попыталась обратить его в менее личный, говоря будто бы не о себе, а о лагере: защитный механизм, выработанный у нее с детства. Туда нельзя просто записаться: нужно пройти собеседование и представить рекомендации. Но мне посчастливилось познакомиться с людьми выдающегося таланта.
При этом Барбара не сочла нужным объяснить ему, что искать такую среду ее заставили любовь к книгам, насмешливое негодование матери, постоянно застававшей дочку в постели с фонариком, в то время как давно уже было пора спать, заявление библиотекарши, что ей больше нечего порекомендовать девочке этого возраста. А потом — рождение первого рассказа. То, как без усилий, сами собой, слова появлялись в сознании, всплывая из неведомой глубины, из источника, который она не могла определить. Ей никогда не забыть испытанного тогда буйного восторга. Когда приходили слова, она ощущала себя частью чего-то большего, нежели собственное «Я», проводником некой высшей творческой силы.
Ей помнилось страшное смущение, испытанное в тот день — было это в седьмом классе, во время лабораторной по химии, — когда неожиданно вошедший директор поздравил ее с опубликованием рассказа в журнале для домохозяек. Что было для нее полнейшим сюрпризом: бабушка передала этот опус в редакцию, не сказав ей ни слова. Одноклассники, все до единого, уставились на нее с недоверием, быстро сменившимся насмешкой. Оказавшись выставленной напоказ, она отнюдь не обрадовалась, ведь репутация «писаки» никак не вязалась с усердно культивировавшимся ею образом компанейской девчонки. В тот момент ей больше всего хотелось испариться из химической лаборатории, но, к сожалению, этой реакции не произошло.
С того дня, не желая прослыть «белой вороной», она никому не рассказывала о своей склонности к сочинительству и не предлагала журналам своих рассказов. Но писать не перестала: только это позволяло ей ощущать полноту жизни. Неопубликованные рассказы прятались, но сохранялись, как сохраняются воспоминания. Учитывая все это, не стоило удивляться тому, что в семнадцать лет она нашла место, где могла встретить людей, приверженных тем же ценностям.
— Знаешь, тогда мы все страшно боялись ухудшения политической обстановки… Хрущев, Карибский кризис, и все такое. Нам всем не давала покоя ядерная бомба. Ты носил значок «Долой Бомбу»? Я носила. — По правде сказать, она и не думала, что у Пола когда-то был подобный значок, а сейчас сомневалась в том, что ее следующая мысль будет воспринята с одобрением, однако не удержалась от того, чтобы поделиться ею с мужем. — Мне представлялось, что даже если политиканы ухитрятся взорвать весь мир, Интерлокен останется островком жизни. Ну, как в «Потерянном горизонте»… — она любила этот роман Джеймса Хилтона и упоминала не впервые… — Что он станет зародышем новой цивилизации, основанной на ценностях, которые позволят построить идеальное общество.
— Так вот, — спохватившись, Барбара вернулась к сути своего рассказа, — там мы с Шэрон и повстречались. У нее был самый яркий музыкальный талант, с каким я когда-либо сталкивалась. А играть она могла часами. Бывало, я просто начинала грезить… Ну понимаешь, это такое чувство, будто ты куда-то плывешь? — Последняя фраза прозвучала как вопрос, потому что они еще только начинали жить вместе, и ей часто хотелось удостовериться в том, что муж ее понимает. — Я засыпала, но перед тем как заснуть, слышала прекрасную музыку. Она встречала ночь звуками фортепиано.
— Откуда у нее такая привычка?
— Это не привычка, а… Барбара замялась, подыскивая подходящее слово, — а настоящая страсть. Ты бы видел ее за игрой, видел бы выражение ее лица. Она воспаряла, переносилась в иные сферы. Надеюсь, она сыграет для нас, — заключила Барбара и тут же поправилась: — Уверена, что сыграет.
«Милый Пол, — размышляла она, — он ведь совершенно меня не знает, просто не представляет себе, во что ввязался. Впрочем, может, оно и лучше». От нее не укрылось, что в обществе ее друзей Пол частенько чувствовал себя неуютно. Сам он говорил, что находит их непохожими ни на нее, ни даже друг на друга, хотя это лишь подогревало его желание познакомиться с ними всеми, в первую очередь с самыми близкими. Надо полагать, ему хотелось уразуметь, на какой же женщине он женился. «Женился совершенно необдуманно», — промелькнула у нее мысль, стоило только вспомнить об их знакомстве.
Про Пола говорили, что он прямодушный, умный, честный, настойчивый, целеустремленный — не человек, а просто ходячий набор добродетелей. «Отличная партия», — как неизменно отзывалась о соседском сыне ее тетушка, заводя речь о том, что Барбара уже в том возрасте, когда пора обзаводиться семьей. Друзья по колледжу называли таких, как он, «правильными» и, считая это слово синонимом занудства, предпочитали с ними не общаться, однако Барбара обожала новые знакомства, заводить которые теперь, через пять лет после окончания учебы да еще и занимаясь канцелярской работой, удавалось не слишком часто. Так и вышло, что любопытство пересилило предубеждение, и она согласилась на свидание с незнакомым молодым человеком, который сразу же произвел на нее впечатление своей целенаправленной энергией и спокойной решительностью. К тому же Барбара уловила, что при всем различии интересов Пола притягивает ее увлеченность, чем-то схожая с его собственной.
— Все-таки мне хотелось бы знать, что же так сблизило тебя с Шэрон. Уж во всяком случае не привычка музицировать, — промолвил Пол, добродушно подтрунивая над женой, за время их долгого путешествия ни разу не сумевшей напеть даже простенький хит, не исковеркав мелодию.
— Ты прав, определенно не это, — так же шутливо отозвалась она и, уже серьезным тоном, продолжила: — У нашей дружбы более солидный фундамент, чем музыка… — Барбара замешкалась, не зная, стоит ли утомлять мужа философией, которую он может и не одобрить, но все же довела свою мысль до конца. — Мы сошлись на приверженности той идее, что высочайшие достижения человечества — это произведения искусства, а, стало быть, культивировать искусство — высшая цель общества.
Пол предпочел оставить это высказывание без комментариев.
— Знаешь, — сказала Барбара, — она лет на шесть старше меня, но ее уму и жизненной энергии позавидует кто угодно из молодых. Вот увидишь, она тебе понравится.
— А как давно, ты сказала, Шэрон и Джо женаты?
— Около трех лет. В последний раз мы виделись с ней на ее свадьбе. Раньше Шэрон писала мне два раза в неделю, присылала подробнейшие письма с описанием всех уроков: и которые брала и которые давала. Но после замужества у нее, наверное, стало меньше свободного времени, во всяком случае теперь письма приходят реже, и, — она снова помедлила, подыскивая верное слово, — сделались какими-то механическими.
— Должно быть, она обрадовалась, узнав о твоем приезде.
— Хочется в это верить, особенно после того, как я заставила тебя сделать такой крюк, — отшутилась Барбара, хотя на самом деле замечание мужа снова пробудило в ней усиливавшиеся с каждой милей недобрые предчувствия. Когда она позвонила Шэрон из аэропорта Сан-Франциско, чтобы сообщить о своем предполагаемом визите, реакция подруги показалась ей более чем сдержанной, хотя тогда пребывавшая в радостном возбуждении Барбара приписала это неподготовленности и удивлению. Но теперь к воспоминаниям об этом звонке добавлялось удручающее впечатление от безжизненной окружающей местности, что в совокупности усугубляло тревогу. Казалось непостижимым, как Шэрон, с ее утонченной чувствительностью, может жить в подобном краю. Барбара считала, что для творческой натуры требуется соответствующее жизненное пространство, и подобное место никак для этого не подходило.
Как раз к тому времени, когда ей сделалось совсем тоскливо, показался крохотный городок, мимо которого, следуя на высокой скорости, они едва не проскочили. Барбара поразилась его безликости, отсутствию даже намека на индивидуальность: каждый дом и по архитектуре, и по размеру казался повторением соседнего. Создавалось впечатление, будто вдоль автострады хаотично разбросаны элементы огромного конструктора. Им пришлось довольно долго ездить от здания к зданию в поисках номера 39, поскольку ничем, кроме номера, эти скучные сооружения одно от другого не отличались и не несли отпечатка личности живших в них людей.
