— По-моему, никто ничего делать не обязан, — сказала она и снова улыбнулась — спокойно, глядя вдаль, туда, где улица разделялась на шоссе, которое вело к станции, и дорогу, уводившую в Долинку. — А где ты живешь? — добавила она, словно решив переменить тему.
— Стена в стену с Блетчли. Или наоборот, — добавил он. — Блетчли живет стена в стену со мной.
Она кивнула и некоторое время шла молча, улыбаясь, словно это показалось ей забавным, а потом сказала:
— По-моему, над Йеном зря смеются. Потому что он такой крупный. А он куда умнее, чем про него думают. — Она нахмурила брови и прищурилась, как будто вспомнила пример, доказывающий эти скрытые качества Блетчли.
— А! Он такой толстокожий, что ему все нипочем, — сказал он, больше чтобы поддразнить ее.
— Ну, толстая кожа ни от чего не спасает, — сказала она и замолчала.
Они прошли мимо чуть подсвеченных магазинных витрин, мимо въезда в гараж и перешли на другую сторону. Слева была маленькая католическая церковь, к которой почти примыкал дом священника, за ней перестроенный каменный особняк, где помещался клуб консерваторов-унионистов.
— Что ты делаешь по вечерам? — спросил он.
— Дома сижу, — сказала она. — Мать почти каждый вечер работает, а мне надо приглядывать за сестренкой. Раза два в неделю я езжу к знакомым в Бейлдон. То есть к дяде. Мы там раньше жили.
— А твоя мать что делает? — спросил он.
— Служит в баре. «Герб Стэвингтонов». Знаешь?
Он мотнул головой. Казалось, одна взрослая женщина рассказывает про другую.
— Ну, а сегодня вечером ты свободна? — спросил он.
— Еще не знаю, — сказала она. — Но наверное, смогу освободиться. Попрошу соседку. Она разок-другой соглашалась посидеть у нас, когда мне нужно было уйти. — Ее лицо вдруг стало озабоченным, уголки глаз опустились, брови привычно насупились, губы сжались. — А куда ты хочешь пойти?
— Ну, например, в кино.
— Столько времени у меня не будет, — сказала она.
— Так пойдем погуляем.
— А где тут гуляют? — Она поглядела на него.
— Где хочешь.
— Я же тут ничего не знаю, — сказала она.
— Ну, так я могу тебе показать кое-какие красивые места, — сказал он.
— Только к дому не приходи, — добавила она. — Я тебя встречу на углу. В семь будет удобно?
Он смотрел, как она идет по узкой улочке между двумя рядами маленьких кирпичных домов, двери которых открывались прямо на тротуар. Она не оглянулась. Где-то в середине улочки она остановилась, достала ключ, толкнула дверь и вошла.
Когда он подошел к углу, она была уже там. Она зачесала волосы назад и завязала их лентой. Ее темно-зеленое пальто, решил он, перешло к ней от матери. Оно доставало почти до лодыжек, до аккуратно подвернутых белых носков. Туфли у нее были на низком каблуке — те же, что и раньше, подумал он.
— Через поселок нам лучше не ходить, — сказала она. — А то встретим кого-нибудь, кто знает мою мать. Она сегодня работает, так что я долго гулять не могу.
Они повернулись и, засунув руки в карманы, пошли на юг, в сторону станции. Там, где шоссе разветвлялось, он после некоторого колебания повел ее к Долинке.
Они прошли мимо освещенных газом окон Шахтерского клуба, мимо кинотеатра и за последними домами начали спускаться в сумрачную туманную низину — к газовому заводу и отстойникам.
— Воздух тут не то чтобы душистый, — сказала она и засмеялась.
— У тебя есть велосипед? А то мы могли бы куда-нибудь съездить, — сказал он.
— Нет, — сказала она и покачала головой.
— Я обычно беру велосипед отца, — сказал он. — Только ему это не очень нравится. Он ведь на нем на работу ездит.
— А где он работает? — спросила она равнодушно, глядя на дальние поля.
— В шахте.
Едва он упомянул про отца, ее интерес угас.
— А куда ведет эта дорога? — сказала она, когда они начали подниматься на противоположный склон.
— Далеко, — сказал он. — В Стокли. В Брайерли. В Монктон. — Он показал на деревья у заброшенной шахты слева от них. — Если хочешь, пойдем туда, — добавил он.
— Ладно, — сказала она. — Вообще-то я не слишком люблю ходить по дорогам.
Он нашел пролом в живой изгороди и придержал ветки. Мелькнули ее икры над белыми носками, обтрепанный край пальто.
Он повел ее между темными буграми заросших отвалов.
— А тут сыро? — сказала она, нагибаясь и проводя рукой по траве.
— Я подстелю тебе куртку. — Он снял куртку и положил ее на землю. От сырости его сразу пробрала дрожь.
Склон был обращен к поселку. Прямо под ними за деревьями смутно виднелись отстойники, болото и темный силуэт газгольдера. Огни поселка тянулись до террикона и копра, над которым поднимался беловатый столб дыма. Дальше за шахтой неровные цепочки огней обрисовывали теперь холм с церковью и старым господским домом.
Он сел рядом с ней.
— Я тут играл, когда был маленьким. — Он показал вниз. — Давным-давно. У нас была хижина. Мы прятали в ней еду и всякие вещи. И еще устраивали ловушки для тех, кто на нас нападал.
— А кто они были такие? — спросила она. — Которые нападали.
— Да они же так ни разу и не напали.
Она засмеялась, откинувшись назад, и расстегнула пальто. На ней была блузка с юбкой.
— Лучше сядем на него, — сказала она. — Оно больше твоей куртки, и тебе теплее будет.
— А! — сказал он. — Мне и так хорошо.
Но она все-таки встала, сняла пальто и расстелила его на земле между ними.
— Тебе нравится твоя школа? — спросил он.
— Ну ее, — сказала она. — Я все равно в будущем году брошу учиться. Мне надо идти работать. Мама развелась, ты, наверное, знаешь, а отец ей алиментов почти не платит.
Она сидела, подтянув колени к подбородку, обхватив их руками, и покачивала головой. Ее глаза были рассеянно устремлены вниз, на туман в темной Долинке.
— А что случилось с вашей хижиной? — спросила она.
— Не знаю, — сказал он и тоже посмотрел на Долинку. — Развалилась, наверное.
Она откинулась назад, легла, опираясь на локоть, и поглядела на него снизу вверх. Ее лицо пряталось во мгле, темные глаза были почти неразличимы, рот стал темной полосой. Это словно была уже не она, не она прежняя.
Он прилег рядом, и она, выпрямив руку, опустила голову на пальто.
Он почувствовал под ладонями тонкую материю блузки.
Она приподняла голову. Их губы беззвучно сомкнулись.
— А у тебя много девочек было? — спросила она, когда он наконец отодвинулся.
— Да нет, — сказал он. — Не очень.
Она улыбнулась. Ее лицо у его плеча повернулось, остались только одни глаза, поблескивающие в темноте.
— А почему ты спросила?
— Ну, ты так обнимаешься, — сказала она.
Она снова закрыла глаза, приподняла лицо, и, притянутый этим движением, он прижался ртом к ее рту.
Ее язык скользнул между его губами.
— Действует? — сказала она и прибавила, осторожно отодвинув голову: — Ну, там, и вообще.
У его пояса заерзали пальцы, и через секунду он почувствовал, как по его животу скользнула холодная ладонь.
— Нравится? — сказала она и добавила: — Дай руку.
Он ощутил мягкую гладкость кожи, потом шершавость.
Он оцепенел, словно пригвожденный к земле. Она еще глубже засунула язык ему в рот и тихонько стонала, подергиваясь всем телом.
В кустах выше по склону послышалось какое-то движение, она замерла, потом отодвинула голову.
— По-моему, за нами подглядывают, — сказала она. — Ну и пусть. Что нам, тут полежать нельзя!
Они отодвинулись друг от друга и лежали, глядя вверх. В кустах было тихо.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала она. — Мне все равно уже пора, — добавила она. — Я ведь только на час ушла.
— А мы еще увидимся? — спросил он.
— Когда захочешь. Мне удобнее всего по средам и еще по четвергам. Я тогда обычно захожу к подруге.
— А в другие дни я мог бы встречать тебя на остановке, — сказал он.
— Да, конечно, — сказала она без особой охоты.
Она подняла пальто, он куртку. На секунду она прижалась к его плечу.
— Мы всегда можем найти какое-нибудь удобное место, — сказала она и, закрыв глаза, придвинула к нему лицо, а потом пошла по тропке, которая вела между заросшими отвалами к шоссе. На склоне над ними скользнул смутный силуэт.
— Тут, наверное, всегда кто-нибудь бродит, — сказала она. — Слишком близко от поселка.
Они выбрались на шоссе и до первых домов шли обнявшись. Перед первым фонарем она опустила руку, а когда они вошли в круг света, повернула голову и нахмурилась.
— Посмотри-ка, — сказала она. — У меня все в порядке? — Она застегнула пальто, поправила носки и, улыбаясь, ждала, пока он ее оглядывал.
— Два-три пятна на спине, — сказал он.
— От травы? — сказала она.
— Глина, — сказал он.
