При всем при том у Божко нет и намека на «одесскую экзотику», на пресловутый «одесский юмор».
Может, и скромное, но, на мой взгляд, важнейшее место в книжках занимает лирика. Конечно, то, что она дана в контрапункте с «соц-артом», ее определенным образом усиливает, укрупняет, но эта лирика хороша и сама по себе. Думаю, не мне одному захочется запоминать и бормотать такие вот бесхитростные строки:
«Не относись ко мне так строго, / я просто воздух, ты — вода. / Я полюблю — так не надолго, / и разлюблю — не навсегда».
Или: «Вдоль Одессы сотни луж / (да кто ж их считает). / Спит моей любимой муж / и горя не знает. // Спит любимая моя. / Кошка спит Маруся. / Спит Одесса за окном. / Только я верчуся…».
Или: «пригласи меня на ужин / на картошку с иваси / я давно тобой контужен / только ты не пригласишь».
Или, о художниках: «Мы пили все, что из бутылок льется, / и сердцем становились все нежней. / Как мало нас в колоде остается — / непризнанных козырных королей».
И о поэтах: «Но все мы ангелам равны, / когда нахлынет вдохновенье / и ринутся в одно мгновенье / слова в корявые стихи. // Тогда нас тронуть не моги — / в минуты эти роковые! / Тогда мы кони скаковые. / Тогда мы счастливы вполне, / как конь на вздыбленном коне».
P.S. подборка стихотворений Игоря Божко появится в «Новом мире», надо полагать, еще в этом году [45] .
А л е к с а н д р В е л и ч а н с к и й. Пепел слов. М., «Прогресс-Традиция», 2010. Том 1, 712 стр. Том 2, 384 стр.
Александр Величанский родился в 40-м и умер, едва успев отпраздновать свое пятидесятилетие. В настоящий, можно сказать, юбилейный двухтомник вошел практически весь внушительный корпус стихотворений поэта.
Величанский не просто писал стихи, а сочинял цельные книги, каждая со своейпродуманной композицией, сквозной тематикой, образными и стилистическими особенностями. За четверть века он создал свыше двух десятков таких книг. В 1989 — 1991 годах большая их часть вышла в издательстве «Прометей» за счет автора и спонсора Д. А. Орлова — всего 7 выпусков, в некоторых под одной обложкой по нескольку книг. Последний сборник «Вплоть» (1991) был опубликован уже посмертно. Все эти книги, равно как и небольшое избранное «Времени невидимая твердь» (М., «Современник», 1990), стали уже библиографической редкостью.
В первом томе представлены все книги, составленные самим Величанским, и досоставленная уже после смерти поэта книга «Вплоть». Во втором томе — стихи, не включенные автором в книги издательства «Прометей».
В кругах поэтического андеграунда 60 — 70-х годов Величанский был фигурой приметной, некоторое время «числился» за «СМОГом», но в стихах вырабатывал свою самостоятельную манеру, свою поэтическую философию. Об этом — в обстоятельном предисловии, а вернее сказать, эссе «Зрячий звук» Владислава Кулакова:
«То, что сейчас кажется очевидным, вовсе не являлось таковым 30 — 40 лет назад. Наоборот, эскапистская стратегия игнорирования советского абсурда выглядела совершенно естественной и единственно возможной. Лианозовская „барачная” поэзия и некоторые аналогичные опыты в Ленинграде воспринимались как радикальный авангард, а то и вовсе как политическая сатира, не имеющая прямого отношения к высокой поэтической традиции. Тем не менее Величанский с самого начала отвергает эскапистский языковой пуризм <…> решительно открываясь навстречу советской языковой убогости и ущербности, а значит, и шуму времени. Величанскому важен звук — ничего не попишешь, раз уж звук у этого времени такой».
Кулаков, кажется, несколько абсолютизирует ту сторону поэзии Величанского, которая близка ему как исследователю. В наследии поэта — в частности, в его лирических миниатюрах — немало «вневременного» и, в общем-то, более или менее приемлемого для советской цензуры и редактуры. Еще в 1968 году состоялась публикация стихов Величанского в журнале «Новый мир» — в последнем номере, подписанном к печати А. Т. Твардовским. Эта публикация осталась в советское время единственной — не в последнюю очередь, полагаю, по причине бескомпромиссности самого поэта, его нежелания иметь дело с унизительной журнально-издательской советской кухней.
Вряд ли есть смысл цитировать здесь стихи — капитальный двухтомник вряд ли можно репрезентировать двумя-тремя, а хотя бы и пятью цитатами. Издание, как я уже говорил, представляет практически весь корпус оригинальных стихов Величанского, и хотелось бы надеяться на выпуск в обозримом будущем еще одного тома, куда вошел бы немалый корпус переводов, статьи, возможно — что-то из уцелевшего эпистолярного наследия. Не помешали бы и развернутые биографические сведения. Нельзя не отметить прекрасный дизайн и полиграфическое исполнение двухтомника, но жаль, что богатая иконография дана без пояснительных подписей.
P.S. Даже те, кто никогда не читал стихов Величанского, наверняка знают наизусть одно его стихотворение: «Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…»
Н а т а л ь я Г о р б а н е в с к а я. Круги по воде. М., «Новое издательство», 2010, 84 стр.
Н а т а л ь я Г о р б а н е в с к а я. Штойто. М., «АРГО-РИСК», 2011, 64 стр.
«Как в лесу за ланью / спешит олененок, / дуракавалянью / учимся с пеленок» — поэтическому «дуракавалянью» Горбаневская и раньше отдавала щедрую дань, но две новые маленькие книжицы — это штойто ! Даже не знаю, у кого еще встретишь такую веселую, азартную и, главное, совершенно непринужденную, начисто лишенную какой бы то ни было нарочитости словесную игру.
«Глубокоуважаемый/ вагоноуважа… / катаючись трамваями, / не сесть бы на ежа, // не скушать бы ужа, / c угрем нечайно спутав, / пока углем беспутным / не греется душа, / пока она трамваями, / одевшись плотью, ездит, // пока в бесснежном мареве / глядит себя без лести / и, да, без снисхожденья, / претензий и обид / себя она глядит, / и этот скорбный вид / в парах самосожженья // заслуживает нашего / молчания, да-да, / и ты ее не спрашивай: / зачем? почем? куда?»
Пришлось привести полностью это очаровательно укладывающееся в одну сбивчивую фразу стихотворение — стихи Горбаневской (как и большинство лучших, на мой вкус, образцов современной поэзии) отличаются именно высокой целостностью высказывания. Стихотворение может топорщиться во все стороны самыми разноприродными образами, сведенными воедино, кажется, лишь стохастикой речевой стихии, фонетическими завихреньями — но воспринимается как неразложимое целое, «гештальт». Из таких стихов трудно вытащить на обозрение отдельную яркую метафору, отдельную чеканную формулу; такой способ поэтического говорения выглядит в определенном смысле «бедновато», но это благородная бедность.
В коротком и с виду непритязательном «стишке» Горбаневская, собственно, ухватывает самую сущность поэзии, произрастающей из веселой, можно сказать бессмысленной детской «кричалки» и упирающейся в самые что ни на есть последние вопросы — лукаво, впрочем, сниженные «базарным» словечком «почем?».
«Выхожу с Восточного вокзала / и с восточным распростясь морозом. / Заумь — безумь, я уже сказала, / но она же, если хочет, розумь, // но она же мотыльком по розам, / утюжком по грёзам поизмятым, / вопреки угару и угрозам, / вопреки таблеткам сердцемятным, // вопреки самой себе… О заумь, // о Котаумь с зелеными глазаумь, / так дерзайся, только не слезайся / с поезда, где едешь в виде зайца».
Здесь немало любопытного, начиная от возможных читательских реконструкций «сюжета», но меня занимает и радует другое. Заумь… котаумь… глазаумь — этот веселый «футуристический» кунштюк, видимо, показался автору недостаточно самоироничным, несколько — в соседстве с одическим «О» и розами-грёзами — «котурновым», потому в топку иронического словотворчества подбрасываются два новых полешка — псевдопросторечные «дерзайся» и «не слезайся». (Надо ли говорить, что поезд, приходящий на Восточный вокзал, — это такой вполне реальный железнодорожный состав, а «на котором едешь в виде зайца» — пресловутая «телега жизни».)
«Штойто, и Ктойто, и Либонибудь / вдоль по шоссейке отправились в путь. // Штобы, Кудабы и Гдебытони / шли по бетонке и ночи, и дни. // Иже, и Еже, и Аще, и Аж / не разжигали ажиотаж. // Все они шли, куда и пришли, — / Ужели, Ежели, Или и Ли. // Только меня не нашли».
И здесь аналогичная «фишка» с переключением регистров: легкомысленная считалочка резко осерьезнивается ритмически, графически и рифменно выделенной последней строкой.
Тема и нерв новых стихов Горбаневской — свобода. Не стихи о свободе, а стихи свободы, манифестируемой самим стиховым веществом: ритмами, рифмами, звуковой вязью — и твердым сплавом серьезности и веселья.
