— А сейчас? — я был не на шутку испуган Колиными рассказами.
— Сейчас редко кого встретишь. Волков в феврале только нужно бояться, тогда у них гон, и они сбиваются в стаи. А медведь — разговаривай в лесу погромче да песни пой. Он услышит и сам уйдет. Это большое счастье для тебя, если кого из зверей в лесу встретишь, — осторожные они, боязливые. А тебе — память на всю жизнь, природы дар.
— И вообще, — сказал вдруг, нахмурившись, — самый страшный зверь — это человек. Человека бойся.
Бабушка — тоже человек. Бабушку бояться не нужно. Много их ходит по карельским лесам. Кто ягоды собирает, кто — грибы. Некоторые собирают птичьи перья. Видел сам, думал — зачем. В подушку там или куда. Но это сколько по лесу выходить нужно. Потом подсказали — колдуют бабки. Могут такую порчу навести — года не прожить. А могут ребенку жизнь легкой сделать, как перо. Недаром говорят, что даже цыганки карельских бабушек боятся.
Но мне другая история нравится. Опять же Коля рассказал. Была у него бабушка, его собственная, девяноста лет. Как–то зимой собралась она и пошла в лес по дрова. Срубила девять осин. Небольшеньких, но приличных. Сучья не обрубила — устала очень, на завтра оставила. По дороге домой зашла к племяннице, чаю попить. Та чай наливает, калитки** на стол ставит, а сама все охает — тут болит да здесь жмет.
— Маня, а тебе сколько лет–то? — спрашивает бабушка.
— Да семьдесят уже!
— Так вот, запомни, Маня, семьдесят лет — лучший возраст для работы.
По берегам озера — три заброшенные деревни. Даже не деревни — пустоши. В одной стена дома еще стоит да в другой — половина. А как представишь — как здесь раньше люди жили. Озеро — красивейшее. Вода — чистая. Воздух — молоко парное, а не воздух. Рыба, зверь — пища не чета нынешней, химической. Один квас репной чего стоил!
Я сам не пробовал, Колина жена, Таня, рассказывала. Репа хорошо раньше родила. Сеяли ее на горелых делянах, землю поскребут немного, даже не вскапывают, а потом — урожай богатый. Репу чистили, резали, сушили в русской печке. Потом, по надобности, замачивали, бродила она с сухарями да сахаром, а может, и без. Рецепт утрачен. Осталась память о вкусе. Но как Таня говорит — вкуснее не было напитка. И в жару, и в холод, и в веселье, и в горе. Хочу репного квасу!!!
В каждой деревне были часовни. Да и в лесу скиты стояли. И старого обряда люди были, и нового. Куда все делось, куда ушло? Вот только Коля рассказывал: ничего от часовни нельзя брать — грех. Кто в Ёршнаволоке колокола с церкви снимал — всех на войне поубивало. А позже один с лесной часовни дверь забрал да в хлев себе повесил. И сам через полгода повесился…
А колокол один, рассказывают, упал с колокольни и покатился под горку. Покатился–покатился и в воду. А там глубина сразу. Искали долго его потом, ныряли. Но так найти не смогли. И лежит он теперь где–то глубоко–глубоко. И звенит тихонько от водяных струй. И звон этот тоже — в голосе внутренних озер…
Помимо рыбы, птицы и зверья богатство местных лесов — грибы. Правда, деревенские их не сильно жалуют. Есть они, нет — не особо огорчаются. Ягоды для них гораздо важнее. Их и продать можно хорошо, если излишек. Нам же, городским, подавай грибов. Вроде и пользы от них особой нет, одно баловство, но мы уже привыкли — ощущения превыше пользы. Потому что уж очень вкусно — маринованый боровик да под водочку, а супчик из сушеных подосиновиков — перед ней. И опять же — красота и азарт. Недаром собирание грибов тихой охотой кличут.
Они хороши любые — лисички, волнушки, подберезовики, подосиновики, грузди. Но лучше всех, конечно, белый гриб. Найти его — счастье искателя! Что–то есть невыразимое во всем его облике, в плотности ножки, коричневости шляпки, во всей гармоничной надежности очертаний — что заставляет учащенно биться сердце встретившего его на лесной дорожке. Их редко бывает много, обычно найдешь несколько штук посреди пестрой грибной братвы и уже рад этому. Так всегда было у меня, пока я не построил дом в деревне, на берегу внутренних озер. Пять лет деревенские берегли от меня свою тайну. Даже Коля молчал плененным, но гордым партизаном. И только через долгие эти годы ткнул как–то пальцем в неприметную дорожку, что среди густых кустов тихонько сворачивает с асфальта. И я на свой страх пустился в путь по ней.
Хорошо, когда есть у тебя хорошая лесная машина. Она, с большими колесами и мощным мотором, — твой друг и помощник в рыбалках твоих и походах. Она очень помогает тебе, и ты любишь и любуешься ею за это. Потому что во многих местах не побывал бы, многих красот не увидел, не будь ее у тебя.
Так и здесь — сначала достаточно ровная и сухая, дорожка вдруг стремительно и круто вздернулась прямо в небо, взъерошилась большими камнями. Тяжело урча, переваливаясь с боку на бок, словно настойчивая черепаха, машина медленно взобралась на высокую сопку. Сразу за вершиной ее дорога так же резко ухнула вниз, в болото, где стала вдруг огромной лесной лужей с непонятной глубиной и замшелыми берегами. Машина с опаской переползла и через лужу. Потом был еще подъем, покруче первого. Затем — снова вниз, но уже по сухому сыпучему песку. И вот — последняя сопка, и взору вдруг открылись огромные дали болот. Лес изменился по волшебному мановению, исчезли осины и березы, и весь склон горы устроился высокими корабельными соснами. В порывах небольшого ветерка медленно качали они своими гордыми зелеными головами, и сквозь их нечастые ряды было видно, как далеко внизу, на многие километры, простирается безбрежие болот, а где–то совсем вдалеке мелькает веселой синевой еще одно озеро из ожерелья внутренних озер.
Перестояв, перетерпев несколько минут эту дух захватившую красоту, я медленно спустился по песчаной, желтой и сказочной дороге с горы прямо к самому краю болот. Остановил машину и вышел. Хлопнул дверью и вздрогнул от громкого хлопанья крыльев. Совсем рядом взлетели с земли четыре огромных и черных глухаря. В свежих лучах поднимающегося солнца, сквозь еле уловимую взглядом дымку утреннего тумана они медленно и тяжело полетели вдоль кромки соснового леса, к далекому солнцу.
А я принялся собирать грибы. Вернее, сначала я стал их искать. И, по печальному опыту, приготовился к долгому хождению по лесу. Оно не утомляет, нет. Оно само по себе удовольствие. Идешь, дышишь чистейшим воздухом, густым, пряным, вкусным, как родниковая вода после парилки. Глаза отдыхают на сочной зелени листвы и хвои. Красные стволы сосен стоят, как путеводные столбы — от одного к другому, примечая дорогу. Пружинистый мох тренирует ослабшие от городской жизни ноги. Ты идешь по лесу и чувствуешь, как наполняешься новыми силами от родной природы. Все это звучало бы слишком высокопарно, если бы с возрастом не начинал понимать — правда. Даже истина в одной из последних инстанций — ничто так не помогает человеку, не прибавляет душевных и физических сил, не лечит душу красотой, как общение с близкой природой. Мать она наша, мать, несмотря на достижения химии. И как пришли, произошли от нее, так и уйдем в нее же. Каждый лично…
Грибы, к моему удивлению, стали попадаться сразу же. Да не простые — истинные красавцы–боровики. Не успел я и десяти метров отойти от дороги, как сразу встретил большую семью. Стояли они, то тесно прижавшись друг к другу, то немного поодаль — но все кряжистые, крепкие, словно упрямые, тренированные солдаты. К ногам их жались маленькие детки. Веселые подростки разбежались и играли со мной в прятки. Иногда я несколько раз проходил по одному и тому же месту, прежде чем высмотреть маленькое бурое пятнышко среди мха, которое на поверку оказывалось краем шляпки подросшего уже наглеца. Длинные ноги свои, которым зачастую мало было охвата мужской ладони, они тоже прятали во мху, и приходилось глубоко погружать руки в тревожную и влажную прохладу. Так и казалось, что вот–вот кто–нибудь хватит зубастым ртом за руку неутомимого пришлеца, но до поры обходилось.
За полчаса я набрал два больших, пятнадцатилитровых ведра отборных боровиков. Дальше пошли подосиновики, но я уже относился к ним снисходительно, несмотря на броскую их красоту. Прочие же грибы вообще обходил стороной.
Приятная тяжесть, истома образовалась в ногах и плечах. Я никуда не торопился. Ходил по лесу, как по парку, любовался им и собирал чудесные грибы. Даже комары не очень мешали — махнешь раз–другой рукой, и стая их развеется на время. Да в азарте и отмахиваться порой забываешь.
Я давно заметил — комары, мухи, прочие кровососущие, которых так боятся не привыкшие к нашим лесам столичные гости, — изрядные психологи. Чуть приедешь на новое место, лес ли, болото, выйдешь из машины — они огромной ревущей, жужжащей, свистящей тучей накинутся на тебя с криками и улюлюканьем. Им кажется, и часто обоснованно, что ты впадешь в ужас от их дикой злости, что в панике разденешься догола и побежишь по лесу, все сметая на своем пути. Вот тогда они и насытятся вдоволь тобой, не смеющим сопротивляться. Таковы природа всякого страха и расчет тех, кто пытается управлять. А если спокойно — отмахнулся, срезал веточку с дерева, при полном оголтении — брызнул пару раз на лицо и шею репеллентом, глядишь — уж нету никого. Все куда–то разлетелись по своим делам, лишь десяток самых отважных, не боящихся быть прихлопнутыми мозолистой рукой, продолжают виться рядом без всякой надежды на успех. Поневоле пожалеешь их — голодные, да еще и размножаться нужно.
