Биландарлы отрывисто рассмеялся.
— Ха, а ты остроумный мужик, Магеррам-бек. Прямо философ. Ну, развеселил, до смерти готов быть другом тебе. К добру ли твой приход?
Магеррам вытер платком взмокшее лицо.
— Что может быть кроме добра, Калантар-бек? Вот все над вашими словами думаю, после того разговора…
Биландарлы изобразил недоумение.
— Какого разговора? Каких слов? Что-то не припомню, чтоб какой-то особый разговор у нас с тобой был.
«Испытывает, — догадался Магеррам, — хочет посмотреть, как я выкручусь, если он от намеков своих откажется. Ну что ж…»
— Да, да. Может, показалось мне, Калантар-бек. А пришел я сказать, что из шести машин три вот-вот встанут из-за покрышек. Надо что-то делать.
Биландарлы пытливо всматривался в глубоко сидящие, спокойные глаза Магеррама.
— Вот ты какой, — сказал тихо. — По ходу перестроился, значит? Да… Молодец. Ну что ж. Я не прокурор, садись ближе. Если есть бумаги с собой, разложи их на столе. И, пожалуйста, закрой дверь. Вот так…
С первых же дней работы на новой должности Калантар Биландарлы не без тайного умысла присматривался к людям. Уж он-то хорошо знал: «Кто собирает мед, тот и пальцы облизывает». На старом месте кое-что ему перепадало. Правда, в тресте общественного питания он заведовал всего-навсего небольшим отделом, но оформление заявок на продукты шло через него. Кому-то недодашь, зато свой человек получит и мяса вдоволь, и масла, и риса. Вместо двухсот порций все триста вытянет. Ну, само собой, государству шла сумма за двести, а прибыль за сто неучтенных оседала медом на пальцах деловых людей. И все были довольны. А тут его на повышение двинули. Поздравляли все. Как же, вверх пошел, заместителем директора хлебозавода, оклад на пятьдесят рублей больше. А что такое пятьдесят рублей? Один базар. Тем более сейчас, когда в дом прекратился приток масла, мяса, рыбы.
Кое-кто нашептал о Магерраме. Биландарлы удивился, увидев впервые этого неказистого, горбатого человека, с виду такого нерасторопного, тугодума. А потом прикинул: в войну через руки грузчика Магеррама хлеб шел. Теплый, свежий хлеб. Потом, когда отменили карточки, экспедитор Магеррам вывозил хлеб целыми машинами. Чтоб так рисковать, надо сильный характер иметь. Значит, все это — угодничество, готовность стать «слугой господина» — ради денег. А что еще, кроме страсти к деньгам? Большая семья? Подумаешь, четверо детей — не так уж и много. Тут другое. Поговаривают, жена у него красавица. Ради того, чтобы жила она в роскоши, как почки в жиру, он готов броситься в огонь и в воду. Ну что ж… Он, Биландарлы, даже уважал таких, кто никакой работы не боится, лишь бы семью хорошо содержать. Нет, он правильно сделал, зацепив именно этого Магеррама.
— Ну как, Магеррам-бек. Неужели до того дошло, что другую работу ищешь?
Магеррам пожал плечами, разглядывая кончики своих присыпанных мучной пылью ботинок.
«Хитер ты, Биландарлы. Хитер и смешон. У самого еще клюв желтый, а учишь чирикать стреляного воробья. Не на того наткнулся. Когда ты пошел по воду, я уже успел вернуться с полными ведрами».
— Как вам сказать, Калантар-муаллим… Работа есть работа, если даже на свадьбу верблюда зовут, он знает, не танцевать зовут — или воду таскать или хворост. Был бы хоть маленький «чах-чух» к зарплате, раз ее бы я…
— Как… Как ты сказал? «Чах-чух»?..
За дверью послышались голоса, и Биландарлы строго шевельнул бровями. Магеррам мгновенно поднялся с кресла и стал у стены с унылым видом просителя.
— Ты вот что, — понизив голос, сказал Биландарлы. — Нам серьезно поговорить надо. Только не здесь. Почему бы тебе не позвать меня в гости, чаем крепким не угостить?
Магеррам наконец вздохнул с облегчением.
— Я очень рад. Окажете честь, Калантар-муаллим. Если вы не возражаете, прямо завтра же. Сразу после работы. Поужинаем вместе. Вы как смотрите на требуху, Калантар-муаллим?
Биландарлы уперся взглядом в откидной календарь.
— Хорошо смотрю. Требуха — шахская пища, но только не вечером. Тяжеловато. Потом до утра не усну. Что-нибудь бы полегче…
— Например, кутабы, а? Можно с мясом, зеленью, тыквой. Как вам нравится?
— Вот это другое дело. Кутабы с зеленью, свежий катых… Отлично придумал, Магеррам-бек. Но…
— Никаких «но»! Слово сказано.
— Но я хотел сказать, не обременительно ли для твоих домашних? Управятся?
— А как же! Гаранфил-ханум такие кутабы…
— Кто это, Гаранфил-ханум?
— Жена.
На следующий день после работы черная «эмка» Магеррама ждала Биландарлы. Он уверенно подошел к машине, распахнул дверцу… За рулем сидел незнакомый парень.
— Я не ошибся, молодой человек?
— Нет, нет. За тобой двоюродный брат послал.
Калантар улыбнулся — уж очень серьезен был парень при исполнении порученного дела.
— Кто твой двоюродный брат, сынок?
— Магеррам, — не без гордости ответил Вугар и лихо заломил широкий козырек кепки.
— Магеррам или Курбаналибек? — Баландарлы подмигнул парню. Тот растерянно заерзал на сиденье.
— Курбаналибек? Кто такой Курбапалибек? Я его не знаю, дяденька.
Биландарлы расхохотался.
— Как? Разве в средней школе не проходят классиков литературы?
Парень открыл было рот и, смутившись, нахохлился. Конечно, он читал Джалила Мамедкулизаде и прекрасно помнит одного из его героев Курбаналибека, знаменитого хвастуна и обманщика.
— Почему вы так, дяденька, о Магерраме? Курбана либек позвал гостей, а сам спрятался, потому что угощать нечем было. А Магеррам… Магеррам с утра уже четыре раза сгонял машину на рынок. И сам еще по магазинам бегает. А вы…
— Ну, не сердись. Пошутил я, пошутил.
Ревностное заступничество Вугара пришлось по душе Биландарлы.
Как только машина двинулась, Биландарлы откинулся на спинку, закрыл глаза. Так иногда удавалось снять усталость. День был сумасшедший, как, впрочем, почти каждый день. От небольшого хлебозавода требовали все более высоких показателей. Техника старая, машины на соплях, как говорится, ходят. Работают почти одни женщины. Забыть. Не думать. Он, Биландарлы, не из тех героев, кто готов пуп надрывать ради голого энтузиазма. Многое зависит от того, как сложится с Магеррамом.
Судя по частым остановкам, они с трудом продвигались в потоке машин по центральным улицам города, брали крутой подъем, потом кончился асфальт… Биландарлы открыл глаза только тогда, когда взвизгнули тормоза и машина остановилась у высоких, обитых железом ворот. И тотчас из распахнувшейся калитки вылетел Магеррам, на ходу вытирая руки полотенцем.
— Добро пожаловать, Калантар-муаллим, рады, очень рады вам!
Биландарлы с любопытством оглядел двор, граница которого даже не просматривалась за деревьями. Яблони и айва, груша и вишня — чего тут только не было. У каменной стены под плодами тяжело провисли ветви гранатовых деревьев. Справа, ближе к стеклянной галерее, вьющиеся по ажурным аркам виноградные лозы, хризантемы и астры на клумбах, доцветающие розы… Над редеющими кронами как-то особенно горделиво смотрелась красная черепичная крыша.
Этот неожиданный оазис на довольно пустынной окраине города, где вдоль дороги только начали лепиться друг к другу скромные одноэтажные домишки, осеннее золото листвы, горьковатый дымок из глубины сада, где, очевидно, жгли сучья, сухие листья, — все это настроило Биландарлы на благодушный лад; он выпрямился, с удовольствием вдохнул чистый, пахнувший влажной травой, какими-то цветами воздух.
— Ну, здравствуй, здравствуй, Магеррам-бек, — он крепко пожал протянутую ему руку. — Ай, как хорошо у тебя тут. Дача, можно сказать! А я еще засомневался было: ехать не ехать… Смотрю, чужой человек в твоей машине. Подумалось, может, раздумал ты, парня послал предупредить.
Магеррам испуганно всплеснул руками.
— Не дай бог! Быть такого не может, Калантар-муаллим. У настоящего мужчины одно слово! Как вы могли подумать?!
Он бережно под локоток вел дорогого гостя по выметенной и политой асфальтовой дорожке, свободной рукой заботливо отстранял ветви и все заглядывал в лицо, пытался угадать исход этой встречи.
— Сюда, сюда, Калантар-муаллим.
Дверь отворилась, Биландарлы поднял лицо от ступеньки и остановился, так и не выговорив приготовленной фразы. На пороге стояла женщина удивительной красоты — высокая, стройная в своем темном, подчеркивающем уже не девичью легкость линий платье, с ниткой жемчуга на гладкой и стройной шее. Распущенные по плечам каштановые волосы… Лицо, светящееся белизной, словно высечено из мрамора. Магеррам, кажется, понял неловкую затянутость паузы, сказал просто, очень будничным голосом:
— Гаранфил, прими гостя.
Гаранфил отстранилась, пропуская Биландарлы, улыбнулась ему, не опуская глаз, широко, доверительно.
— Добро пожаловать, Калантар Аббасович.
