— Ты должна отнестись к предупреждению серьезно, — сказал я.
Она отодвинула бумаги, подняла с полу мухобойку и прихлопнула муху, которая, громко жужжа, металась по столу. Расстегнула ворот блузки, вздохнула.
— Жарко, правда?
— Да, очень, — согласился я.
— И сыро, — пожаловалась Грета таким тоном, будто у нее зудела кожа, но она не понимала, в каком месте. Взяв муху двумя пальцами, прошла к двери веранды, открыла ее и щелчком отправила муху на улицу. — Пора бы ему быть дома. — Она пристально вглядывалась в туман.
На пороге появилась Нина.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — отозвалась она и прислонилась к косяку.
Что за манера такая — вдруг, как по волшебству, она стояла на пороге, на углу, у окна, и, очень может быть, стояла уже давно и наблюдала за тобой, а ты и знать не знал. Хотя она вовсе не из тех девчонок, которых не замечают. Но каким-то образом она умела стать невидимкой, а когда ты наконец замечал ее, то невольно вздрагивал. Словно рок стоял тут и смотрел на тебя. Нина высокая, стройная, волосы песочного цвета, прямые, и обычно она ходит в коротеньких юбочках вроде тех, что были в моде под конец шестидесятых. При взгляде на нее мне порой вспоминались Твигги и Мэриэнн Фэйтфул. Высокая, фигуристая Твигги, отмеченная шрамом Мэриэнн Фэйтфул. Хотя она не из их компании, ни с Миком Джаггером[1] не спала, ни первые полосы молодежных журнальчиков не украшала.
Грета закрыла дверь веранды.
— Ты где была? — спросила она у Нины и повернулась ко мне. — Вечно она где-то шастает сама по себе. Да, Нина?
Нина громко фыркнула. Сухим лошадиным смешком. Пожалуй, единственное, что ее вправду портило, это смех, очень некрасивый.
— Стейн Уве говорит, паводок будет, — сообщила Грета.
— Да? — с надеждой спросила Нина. — Большой?
— Возможно, довольно-таки серьезный, — ответил я.
— Но вообще-то они не верят, что вода поднимется выше обычного, — вставила Грета.
— Правда? — Нина опять прислонилась к косяку, будто все сызнова вернулось в давно накатанную колею, по которой изо дня в день катится жизнь.
— Пойду развешу белье, — сказала Грета и вышла из комнаты.
— Как у тебя с Робертом? — спросил я.
— Он мой дневник читает. По телефону подслушивает. Обзывает меня шлюшкой, — сказала Нина.
— Кто-нибудь тебя донимает?
Она сморщила нос.
— Да кому это нужно?
— Не знаю. Просто подумал. Так донимает?
Она презрительно скривилась, глядя в пространство.
— Может, поживешь денек-другой у меня? — предложил я.
Нина отошла к глиняной голове, поковыряла ее.
— Почему ты хочешь, чтобы я пожила у тебя?
— Обстановку тебе надо сменить. У меня ты будешь сама по себе. Я ведь на службе. С Гретой я договорился. Она согласна.
Нина потерла шрам на губе.
— А что, по-твоему, скажет Роберт?
— Он-то здесь при чем?
— Он с тебя шкуру спустит. — Она подбоченилась.
Я заметил, что она подкрасила свои большие глаза. Не слишком сильно, просто от этого они казались еще больше. В Йёрстаде у всех большие глаза, кроме Юнни. Нина сдула со щеки прядку волос, искоса взглянула на меня. А я смотрел на ее руку, на изгиб бедра.
Потом нагнулся, открыл кожаную сумку, вытащил две книжки, одну протянул ей. Называлась эта книжка «Дочь Аре». Она взяла ее, посмотрела на обложку. Я протянул ей вторую. Она состроила гримаску.
— А это что такое?
— Марит Истад. «Девчонки бунтуют», — сказал я.
— «Девчонки бунтуют»? Такие вот — и бунтуют? — Она фыркнула, глядя на обложку с тремя девчонками-хиппи. Потом сунула книжку мне и принялась изучать обложку «Дочери Аре», где белокурая женщина крепко прижималась к длинноволосому мускулистому красавцу в расхристанной рубашке с кружевами.
Неподалеку от Оркерёда стоял бреккенский автобус, наполовину в кювете.
Ким Адамсен курил, пристроившись на подножке. В кювете сидел на корточках какой-то парень в черном, с длинными черными волосами, — разглядывал маргаритки. Я припарковался рядом. Адамсен поднял глаза, внимательно посмотрел на сигарету, стряхнул длинный столбик пепла.
— Всего лишь поломка в моторе, — сказал он. Бросил окурок, растер каблуком.
— Может, у тебя бензин кончился? — спросил я.
Черноволосый любитель маргариток поднялся на ноги.
— А что? Может, так и есть?
— Много ты понимаешь в автобусах! Не лезь не в свое дело! — рассердился Адамсен.
— Да ведь мотор кашлял сперва, а потом сдох, — возразил черноволосый.
Адамсен метнул на него яростный взгляд, черноволосый пожал плечами и отвернулся. Я узнал его. Лицом он еще побледнел, одет в черную футболку, на поясе ремень с заклепками. На футболке надпись, название какой-то рок-группы. В руках кофр с фотопринадлежностями.
— Привет! — сказал он, протягивая мне руку.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я.
— От газеты приехал.
Адамсен встал с подножки. Раскурил новую сигарету, затянулся так, что табак затрещал.
— Помощь вызвали? — поинтересовался я.
— Финн уже выехал, — уныло сообщил Адамсен.
— Стефан просто помочь хочет, — сказал я ему.
— Некоторые лучше всего работают, сидя на бюллетене, — проворчал он.
— Что-что? — переспросил я.
Адамсен посмотрел на меня все с тем же постным видом.
— Я отвезу Стефана, — сказал я.
Мы сели в машину и опять погрузились в море тумана.
— В гости приехал к родителям?
Он покачал головой.
— Нет, насовсем.
— Вернулся в Хёугер?
— Да, домой, к отцу с матерью.
— А как же Лена?
— Все давно кончилось. Не выходит у меня с женщинами.
— Я думал, ты по свету ездишь, фотографируешь.
— Было дело. Но это не мое. Взгляд у меня не тот.
Кофр он поставил себе на колени.
— И чем же ты занимаешься?
— Временно замещаю одного парня в отделе спорта. Вот как раз возвращаюсь со стрелковых соревнований.
— Но ведь это же сущая тягомотина!
— Да, поэтому нужно придумать оригинальный поворот. А это не всегда легко, — сказал он, глядя в туман.
— Ну и как на сей раз?
— В нескольких километрах от стрельбища, возле Тельи, произошел небольшой обвал. Мы были на стенде и все видели. Какой-то автомобиль вместе с оползнем рухнул к реке. Ну, мы бросились к машинам, рванули туда и помогли владельцу вытащить тачку из-под завала. Вот тебе и поворот — обвал и экстренная спасательная операция.
— И несколько хороших фотографий, — вставил я.
Он посмотрел на меня в упор.
— Нет, потому что мне пришлось вместе со всеми тащить машину. — Он вдруг словно о чем-то вспомнил, чертыхнулся, открыл кофр, достал зеркалку, снял заднюю крышку и вытащил из кассеты всю пленку. Потом спрятал все обратно в кофр. — Как жизнь в полиции?
— Я был на больничном, но уже вышел на работу.
— А Сив как? Детишек не завели еще?
Я промолчал. Об этом я ни с кем не говорил, по-моему, так не годится, это вообще не тема для разговоров.
Он повторил вопрос.
— Мы разошлись, — ответил я.
Стефан смущенно хмыкнул, помолчал немного, потом сказал:
— Жалко. Мне Сив всегда казалась особенной. Все ребята о ней мечтали. Я и сам в школе вздыхал по ней издалека.
— Замечательно.
— Помню, как-то в начале восьмидесятых я видел тебя и Сив, вы шли по Главной улице, оба в коричневых замшевых куртках и в высоких башмаках. Я сидел на скамейке и думал: вот бы мне стать таким шикарным парнем, как ты, — но это была чистая утопия. Сив несла в руке «Easter» Патти Смит. Когда вы прошли мимо, я побежал в «Эксперт», купил пластинку, а после рванул на автобусе домой в Хёугер и сразу ее прослушал. Разбирал тексты и заучивал наизусть, не вникая в смысл. — Стефан улыбнулся. — Знаешь, я мечтал нацепить твою куртку, и башмаки, и перчатки. Ведь, кроме вас, в городишке других настоящих рокеров не было, все местные парни брали с тебя пример. — Он опять улыбнулся, совершенно искренне. — А потом ты пошел учиться на полицейского, и тогда… Ребята недоумевали. Стейн Уве Санн в Полицейской академии? Хотя Полицейская академия, конечно, штука нормальная, — быстро добавил он.
Я выпрямился, глядя на дорогу.
— Связь-то между собой поддерживаете? — спросил Стефан.
— Это зачем бы?
Он извинился за вопрос. Я сказал, что извиняться не за что, и в свою очередь спросил:
— Ты с Робертом говорил?
— Нет, после той истории с Леной не говорил.
— Он давно все забыл. Романов у него с тех пор было немеряно.
— Не-ет, Роберт ничего не забывает. Как-то раз звонил мне в Осло, угрожал.
— А я говорю: забыл он. Ты бы привлек его к какому-нибудь делу, по-моему, парню надо отвлечься.
— Мне так не кажется. — Он открыл кофр, достал свежий номер журнала «Фотография».
