Андрей Битов - Последний из оглашенных

Миллион Помидоров сумел не ответить мне ни на один вопрос.

— Ты, главное, больше ни о чем не беспокойся.

«Главное»… — меня передернуло.

— Хорошо, что ты вернулся. Он тебя ждал всегда. Я ушел, чтобы вам не мешать.

Артур тоже не был чересчур разговорчив, как бы не всегда понимая по-русски. Про Ивана он ничего не знал.

— А Павел Петрович?

— Отошел отец Павел, — вздохнул Артур.

— Как? От чего?

— Он — выпал.

— Как выпал?! Он что, за мной пошел?

— Да нет же! Выпал — и умер.

— Да нет же! Да ладно!.. — Я рассмеялся, вспомнив про «двойное утверждение».

— Он по-настоящему, как мужчина умер… Выпал вина и умер.

Тут до меня дошло, и я заплакал, бормоча про себя оптинскую молитву.

Это был и впрямь наступающий день, и наступал он как враг.

— На, хлебни! — Артур протянул мне фляжку через плечо.

— Не могу! Не буду…

— Почему? Отец Павел закодировал?

Я промолчал.

— Это он умел! — с гордостью согласился Артур. — Меня он раза три кодировал!

— И как?

— Как видишь, прав не лишили.

Миллион Помидоров, конечно, не появился. Я уже заподозрил его в сложной цепи подстав: выходит, это он поджидал меня на склоне, он же стрелял в воздух, он же забрал куртку, чтобы прострелить ее, как улику, он же определил меня в вытрезвитель, он же натравил на меня дознавателя… но, выходит, это он же спас меня на склоне, чтобы я не сломал себе шею, он же освободил меня из клетки, он же достал билет на самолет, на который не было билетов… однако при чем здесь Ваня? Или это тоже только повод выпроводить меня поскорее?

Пассажиры уже пристегнулись, но самолет задерживался со взлетом. Все томились и выглядывали в иллюминатор. Я тоже выглянул…

К борту снова подъезжал трап. За ним ехал «мерседес-600». Стюардесса попросила меня спуститься, внизу меня ждал Миллион Помидоров уже в строгом дорогом костюме, а его охранник стал подниматься по трапу с тяжелой даже для него корзиной.

«Как обмен шпионов…» — усмехнулся я.

Миллион Помидоров снова обнял меня как брата:

— Еле успел! Рынок, сам понимаешь…

Охранник спускался по трапу уже без корзины.

— Там твоим внукам — зелень-шмелень, витамины, чурчхела-мурчхела, сам понимаешь.

— Я тебе еще за билет должен…

— Обижаешь. Ты же ГОСТ!

— ОТК ты прошел, ладно. Что ж ты мне про Павла Петровичасразу не сказал?!

— Чтобы не задерживать. Улететь тебе надо срочно, понимаешь?

— Но почему так срочно?

— Прав был наш общий друг, что в жизни не встречал человека одновременно столь доверчивого и подозрительного, как ты! В двух словах тебе ничего не объяснишь. Мы самолет задерживаем. Впрочем, подождут, — небрежно сказал он. — Секрета тут никакого нет… Ну, не успел. Надо же к похоронам готовиться, сам понимаешь. Что там Павел Петровичпро меня наговорил, ты не верь. — Миллион Помидоров тяжело вздохнул. — Отошел он нынче ночью. Уснул сном праведника и не проснулся. Он уже там! — И Миллион Помидоров ткнул пальцем в небо.

Через четверть часа и я был в небе.

Что у Миллиона Помидоров всегда есть тайна, даже если ее нет, это я хорошо помнил. Это и называется интрига… Но на один вопрос он мне все же уклончиво ответил: у Павла Петровича было заболевание, он сам лучше всех это знал, но скрывал. Он уже не мог вставать, и Миллион Помидоров его обихаживал. Но когда Миллион Помидоров обнаружил его поутру, тот был уже умыт и одет в свежую рубашку. Он так же ровно лежал на спине на своем топчане, скрестив руки на бороде. Рядом лежал молитвенник, заляпанный воском, со слегка обгоревшей молитвой на исход души. Страница была заложена погасшей свечой.

Как свечу, он зажал в руках пустую бутылку «коленвала».

Странным мне это не показалось, но все же…

Богу не все равно!

Sven Spieker. Figures of Memory and Forgetting in Andrei Bitov’s Prose, 1996 г.

Слова сами знают, что написать, если их слушаться.

Имя Чабуа я упомянул вскользь (судя по черновику 27 апреля), а оказалось, к месту. Ибо сегодня, когда я напоследок проглядывал этот текст, ко мне неожиданно заглянул наш с ним общий шведский друг, писатель Питер Курман, у которого мы выпивали втроем на его даче в Швеции русскую водку в 1988-м. Было что вспомнить!

С Чабуа Амирэджиби я познакомился на похоронах Юрия Домбровского. Он был красивее всех и речь над могилой произнес лучше всех, но для меня был, прежде всего, трижды бежавший из колымских лагерей зэк (Дата Туташхиа еще не был так знаменит).

Мы помянули Домбровского в ЦДЛ и так подружились. Развал Союза нас разлучил.

И сейчас Питер сообщил мне, что Чабуа ушел в монахи. Надо же было узнать об этом именно в Швеции!

Вот четвертый, возможно, самый великий его побег! Потомственный рыцарь, князь царских кровей, через лагеря и писательство, не прогнувшись, не продавшись, куда было ему податься в наше время как не в воинство Господа? Помяни, Чабук, меня в своих молитвах, а я и так не премину это сделать. (20 мая 2011-го, Готланд.)

.