Затем они разоделись в пух и прах и спустились в «Оук бар», чтобы выпить еще шампанского с устрицами, поданными на половинках раковин. Вместо того чтобы отправиться на торжественный ужин в ресторан гостиницы, они предпочли отпраздновать, пытаясь скорее забыть о такой тяжелой пище, как пирожки и подгоревший пирог с лососем, королевскими креветками в тонком хрустящем тесте с хреном. Ирина развлекала Рэмси рассказом о беседе с матерью, представив его в комической интерпретации, плавно перешедшим в воспоминания об отце. К тому же Ирина получила самый дорогой рождественский подарок, который оценила очень высоко, — Рэмси ни разу за весь вечер не произнес слова «снукер».
Вернувшись в номер в час ночи, Рэмси включил в своем плеере музыку и предложил потанцевать.
— О нет, я не могу, — протестовала она. — Правда, я такая неловкая, обязательно разобью лампу, и у меня плохое чувство ритма. Можешь спросить у мамы.
— Клянусь, я больше ни о чем не спрошу твою мать. Давай иди сюда.
— Рэмси, нет! Я слишком много выпила, хочешь, чтобы я опозорилась?
Рэмси ничего не пугало. Он поставил диск Джона Колтрейна «Гигантские ступени» и пустился танцевать джигу. Ирина хохотала так, что долго не могла остановиться, но потом присоединилась к нему, и вскоре их танец уже напоминал не фарс, а праздничное веселье. Гще со школы Ирина питала стойкую неприязнь к танцам и всякий раз убегала на кухню, когда хозяева вечеринки начинали подбирать пластинки. В 80-х, когда асфальт на Манхэттене буквально дрожал от происходившего в клубах, Ирина предпочитала тихие свидания в бистро. На свадьбах она обыкновенно прилеплялась к кому-то из гостей за столом и заводила серьезный разговор, приковав таким образом собеседника к месту, чтобы исключить возможность вскоре оказаться на танцевальном полу. Она не могла заставить себя танцевать, она ненавидела танцы, она не умела танцевать. Сейчас в номере отеля «Плаза» она была наедине с Рэмси, который, если забыть о событиях прошлой ночи, был к ней добр и никогда бы не позволил выставить ее на посмешище. Он был раскованный и бесшабашный, что подтолкнуло партнершу к тому, чтобы сделать несколько движений. Рэмси крутил пальцем в такт звучащей музыке, выбрасывал колени вверх и вперед, так, что казалось, он сейчас вывихнет ногу, кружил ее к себе и от себя, будто разворачивал рулон бумаги, но не отпускал ни на секунду.
Заряжаясь его задором, которым Раиса и Татьяна были бы потрясены, она исполнила все движения в ритме дискотеки, рок-н-ролла, буги-вуги, а затем, в память о том кошмаре, что им пришлось пережить сегодня днем, арабеск. Взяв на себя роль диджея, Рэмси включал Дюка Эллингтона, Сонни Роллинса, а затем переключился на Гленна Миллера, ритм-энд-блюз, Капитана Бифхарта и закончил непристойной фанк-группой Слая Стоуна, причем включил музыку так громко, что Ирина не раз поблагодарила Бога, что в отеле толстые стены. Заканчивались их совместные танцы уже в постели, Рэмси быстро протянул руку к плееру и включил «Айс-Ти», а Ирина задумалась над тем, что надо стремиться выйти замуж не за того, с кем хорошо в постели, а за того, с кем приятно танцевать. Впрочем, нет ничего плохого в том, чтобы совместить все в одном человеке.
В этом году о дне рождения Рэмси Лоренсу напомнила Ирина, и она же принялась уговаривать его пойти. Он был ужасно занят. Неужели из-за некогда установленной традиции им предстоит до скончания века 6 июля встречаться с Рэмси?
— Хочешь бросить его в такой день? — с сомнением спросила Ирина.
— Ничего радикального. Просто не встречаться, и все.
— Не встречаться — значит бросить.
— Но он бывает немного утомителен, разве нет? С ним можно поговорить только о снукере.
— Ты всегда любил говорить с ним о снукере!
Лоренс пожал плечами:
— Возможно, я уже сказал все, что хотел.
Он вернулся к чтению, но Ирина стояла перед диваном до тех пор, пока он со вздохом не поднял на нее глаза.
— Что тебя так задело?
— Мы знакомы много лет. Неужели и со мной так будет? Однажды скажешь «До свидания» только потому, что высказал все, что хотел?
Ирину не покидало неприятное чувство, что так случалось со многими парами и подобное развитие событий возможно без всякого предупреждения.
— Мы будем говорить о дне рождения Рэмси, а ты сообщишь, что уходишь, например, или о чем-то подобном. Перезвони ему. Мы же дружим. У него нет повода сомневаться в том, что он нам небезразличен. Рэмси неплохой парень.
— Все люди неплохие.
— Но не ты. В данный момент.
— Господи, в прошлом году мне пришлось чуть ли не под дулом пистолета заставлять тебя ему позвонить!
Верно, в прошлом году она встречалась с Рэмси без Лоренса лишь для того, чтобы не разрушать их дружеские отношения, но вечер превратился в долгое «Говори за себя». После нескольких месяцев перетягивания каната Лоренс потерял право на единоличное владение Рэмси Эктоном в Борнмуте. Будь то Рэмси или Россия, Лоренс желал обладать правом собственности в одиночку, в противном случае он терял к объекту интерес. Таким образом, наложенное им вето можно было интерпретировать следующим образом: «Гели Рэмси не будет моим, то и твоим он тоже не будет». Однако она не была готова отказаться от человека, ставшего для нее, как те тайные две-три сигареты, выкуренные за неделю, безвредным в малых дозах.
— Именно так, — сказала Ирина, — но ведь ты утверждал, что, если я не позвоню, он обидится.
— Ты все же переступила через себя, и вы кутили вдвоем всю ночь.
Боже, она надеялась, что он забудет.
— Я совсем не это говорила.
— Теперь я предлагаю сделать вид, что мы забыли о дне его рождения, а ты с ума сходишь.
— Я не схожу с ума. Я пытаюсь тебе объяснить, что надо быть внимательными. Всего один вечер. Я приготовлю ужин…
— А мне, значит, надо купить все вино, которое этот парень выпивает за день. Или за одно утро.
— Я могу сказать, что тебе рано вставать на работу.
— Даже не пытайся. Для Рэмси такие объяснения, как «вставать на работу», непонятны. Он раньше четырех, по-моему, вообще не ложится.
— Раньше он тебе нравился.
— Да, ну, знаешь, иногда люди мне надоедают.
— Знаю. — В голосе была печаль, которую Лоренс, по счастью, не заметил.
Однако, когда Ирина все же позвонила Рэмси, выяснилось, что у него другие планы. Не забыла ли она, что он рассказывал ей об «Ути-клабе» в Индии? Он напомнил об их встрече в Борнмуте так, словно это было очень давно. Разумеется, Ирина помнила о клубе. Так вот, он едет в хадж. Она даже удивилась, что он знает такое слово, и переспросила: «В паломничество?» Рэмси ответил утвердительно. Его не будет почти до конца июля. Посещение одного клуба снукера не может занять целый месяц, поэтому Ирина решила, что его, как и большинство европейцев, влечет на субконтинент поиск собственного пути. Она пожелала ему счастливого путешествия и повесила трубку. Разговор был столь кратким, что Ирина невольно поразилась, какими близкими ей казались их отношения в прошлом году. Ей не давала покоя мысль, что он намеренно уезжает из Лондона на день своего рождения. Весь остаток дня она чувствовала себя потерянной. Нарушение традиции словно развеяло чары, и Рэмси предполагал, что так будет. Лоренс обрадуется. Теперь они не обязаны встречаться с Рэмси в следующем июле, впрочем, как и все последующие июли.
Это было простое расхождение во мнениях, но позже события этой осени будут для них особенными. Перед сном Лоренс разгорячился и поднял тему о возможном импичменте.
— Я думала, ты ненавидишь Клинтона, — сказала Ирина.
— Он человек беспринципный. Страдает манией величия, думает лишь о возвышении Уильяма Джефферсона Клинтона. Но он умен.
— Бог мой, ты никогда ни о ком так не говорил. А теперь называешь умным человека, совершившего невероятную глупость.
— То, что он спутался с этой телкой, весьма неосмотрительно, но на политическую деятельность никак не влияет.
— Ложь не может не повлиять на политическую деятельность.
— Может, если речь идет о сексе.
— Ты ведь шутишь, правда? Ведь не все мужчины лгут, когда говорят о сексе?
— Почему же, все!
— И ты?
— Разумеется, нет. — Лоренс отпрянул от удивления.
— И почему в таком случае лгут только мужчины? Если эта тема дает столько возможностей для лжи, почему этим не грешат все женщины?
— Возможно, и грешат!
— Так ты полагаешь, что и я лгу тебе, когда говорю о сексе?
— В принципе нет.
— В принципе?
— Нет, ни в коем случае!
— И почему же мы с тобой такие особенные?
— Ирина, мы не обсуждаем ничего конкретного, просто в общих чертах.
— Только не я. Итак, я спрашиваю тебя, почему мы такие особенные?
— Потому что… мы люди добропорядочные, полагаю. У нас хорошие отношения. Хотя этот вовсе не означает, что мы не можем дать друг другу небольшую слабину.
