— И почему же мы с тобой такие особенные?
— Ирина, мы не обсуждаем ничего конкретного, просто в общих чертах.
— Только не я. Итак, я спрашиваю тебя, почему мы такие особенные?
— Потому что… мы люди добропорядочные, полагаю. У нас хорошие отношения. Хотя этот вовсе не означает, что мы не можем дать друг другу небольшую слабину.
— В каком смысле?
— Не знаю. Например, если я засмотрюсь на улице на женщину с красивыми ногами, то хочу надеяться, что ты не будешь пытаться повернуть мою голову в другую сторону.
— Но мы говорим не о том, что кто-то заглядывается на женские ножки. Речь идет о том, что он забрызгал ее всю спермой, а потом нагло утверждал, что ничего подобного не делал!
— Ладно! Я не жду от тебя таких послаблений.
— Почему же ты придерживаешься столь высоких стандартов порядочности? Берешь на себя больше, чем президент?
— С каких пор ты стала такой ханжой? Кому какое дело, полез ли Клинтон под юбку стажерке, лишь бы он не нажал в таком состоянии кнопку.
— Я не ханжа, и речь вовсе не о сексе. Мы говорим о лжи.
— Нет, о сексе.
— Хорошо, обо всем. Еще в феврале Клинтон смотрел прямо в камеру, в глаза мне, которая голосовала за него, и говорил: «У меня не было связи с этой — с этой женщиной — мисс Левински». Боже мой, он даже запнулся, словно не помнил ее имени. Я чувствовала себя оскорбленной им лично.
— Он не смог справиться с ситуацией должным образом. Это не преступление и не повод для импичмента. В этом замешаны республиканцы, это же чистой воды оппортунизм и оскорбление Конституции.
— Ты действительно не считаешь это важным, правда? Он устроил обструкцию в правительстве до конца года.
— Нет. Я считаю важным, что он отдал приказ направить ракеты на Судан и Афганистан, и еще я считаю важным, что он упустил Усаму бен Ладена.
Ирина не помнила это имя, но была не в настроении слушать объяснения Лоренса.
— Получается, все, что имеет значение, — это большое, достойное мужчины дело. То, что они лгут своим женам и как к ним относятся, незначительно?
— Я этого не говорил. И все же мы обсуждаем политику, а не личностные качества Клинтона. Да, как человек, он лицемер. Но он не заслужил быть изгнанным лишь за то, что засунул свою сигару в ящик Моники. За неправильное пользование сигарой, по моему мнению, вряд ли стоит подвергать импичменту.
Большинство мужчин в Америке возмутил не столько поступок Клинтона, сколько его дурной вкус. Моника была полной глуповатой простушкой, а президент Соединенных Штатов мог позволить себе что-то получше.
Ирина упала в кресло.
— О господи, я тоже против импичмента, но считаю, он должен развестись, а это явно не планируется. Получается, Хилари еще хуже, чем он. И эта болтовня о тайном заговоре правых, хотя, очевидно, интриги плетутся уже довольно долго. Она будет делать вид, что шокирована и уязвлена, и, даже если он во всем признается, станет придерживаться собственной версии. Они, мол, не любовники, это заговор, хотя на самом деле это заговор в семье Клинтон. Они заключают закулисные сделки, договоры, идут на компромиссы только с целью выгодной обоим саморекламы. Полагаю, это один из способов сделать карьеру, но для брака губительный.
Ирина замолчала. Звуки эхом разносились по комнате.
Кроме всего прочего, после возвращения из командировки в Россию Лоренс стал крайне раздражительным, и перспектива провести Рождество на Брайтон-Бич не улучшала его настроения.
— Я знаю, у тебя сложные отношения с матерью, — сказал Лоренс, когда поезд в Хитроу в очередной раз остановился между двумя станциями, — но я хочу, чтобы ты кое-что мне обещала.
— Выкладывай.
— Дай мне слово, что не будешь с ней ругаться.
— Она сама начинает!
— А ты не поддавайся. Эта поездка и так не из легких, не хватало нам только скандалов. Вспомни вашу прошлогоднюю ссору из-за салфетки, это же просто смешно.
— Зачем тогда подавать салфетки, если ими нельзя вытирать рот?
— Она в определенной степени права, на салфетке остались пятна от свеклы. Мне плевать, что они были из дорогого льна, но давай не будем устраивать ссор. Не самое веселое занятие. — Лоренс всегда любил ее подразнить, но последнее время у него выходило не смешно.
Разумеется, каждая пара переживает периоды сближения и отдаления. Сейчас у Лоренса очень много работы, ей не следовало просить его потратить драгоценные дни отдыха на ее семью. Отстояв часовую очередь к стойке регистрации «Бритиш эруэйз», мало кто способен сохранять спокойствие. Удивительно, что после этого они еще могли шутить на тему, не купить ли Раисе шоколадку «Тоблерон», и остановились на бутылке хереса, решив, что она может пригодиться.
Заняв место в самолете, Лоренс немедленно открыл ноутбук, хотя ему вскоре предстояло отключить его перед взлетом. У Ирины не было настроения читать, и она принялась вспоминать те дни, когда перелеты были скорее удовольствием, чем испытанием, — впрочем, ей и сейчас удалось сдержать отвращение при мысли, что скоро перед ней появится поднос с несъедобным обедом. Она хотела попросить Лоренса поговорить с ней, но для беседы пришлось бы придумывать тему. Им было о чем поговорить, но Ирина не могла сформулировать вопрос даже для себя самой, кроме того, она полагала, что он окончательно испортит Лоренсу настроение.
Вместо этого Ирина решила сосредоточиться на выборе напитков, стоящих на тележке. Она бы с удовольствием выпила бокал красного вина, но сейчас только половина пятого дня, и Лоренс не одобрит ее желание выпить днем. Пока самолет медленно двигался в очереди на взлет, количество энергии, растрачиваемой на колебания между вином и соком, казалось ей все более неуместным. Слава богу, никто не способен проникнуть в ее мысли, которые сейчас походили на художественные миниатюры с изображением божоле. Только представьте, что люди могут читать мысли друг друга и какими разными бывают их оценки. Будет ли для вас открытием, что все, сидящие в самолете, сосредоточенно думают о том, какую выбрать бесплатную выпивку? Вас это успокоит или расстроит?
К тому моменту, как тележка поравнялась с ее местом, Ирина думала о том, почему она так боится вызвать неудовольствие Лоренса. Она не виновата в том, что его мать была алкоголичка, навешивание ярлыков казалось ей странным; кстати, во время их визита в Лас-Вегас ее так называемая свекровь выпила не больше двух-трех бокалов, и она не видела в этом повода для беспокойства. Возможно ли, что его мать пьет меньше, чем сын ворчит по этому поводу?
Лоренс выбрал воду. Ирина остановилась на томатном соке.
После еды пара напротив них устроила возню, прикрывшись выданным пледом. Бормотание перемежалось сдавленным хихиканьем. Плед шевелился, и под него периодически ныряла голова. Пара также не разделяла отвращение Лоренса к принятию алкоголя в дневное время, поэтому заказала две маленькие бутылочки водки.
— О господи, — произнес Лоренс, достаточно громко, чтобы его услышали, — сняли бы отдельный номер.
Ирина старалась не обращать внимания на его слова, скрытый подтекст и ханжеские интонации. Какое Лоренсу дело до того, что эти ребята не могут оторваться друг от друга? Он ведь не мусульманин, в конце концов. Ей все казалось немного необычным, но скучным, поскольку ничего нового не происходило, в таком страстном желании было даже некоторое очарование, но и уж точно оно ее не оскорбляло.
Тем не менее возмущению Лоренса не было предела.
— Надо вызвать стюардессу, Ирина. Может, у них есть на борту презервативы. И еще пусть принесет мне бумажный пакет. Меня сейчас стошнит.
— Лоренс! — прошептала Ирина. — Они не делают ничего плохого, кроме того, ты говоришь слишком громко, тебя могут услышать.
— Надо заказать им еще «Финляндии», тогда через несколько рюмок он не отличит свой член от локтя. Я хоть кино смогу спокойно посмотреть.
— Какой же ты негодяй.
— Не негодяй, — поправил ее Лоренс, — а подонок. Назвать подонка негодяем все равно что забыть добавить в обращении к сэру «сэр».
— Заткнись, наконец, подонок.
Они выбрали фильм «Мужской стриптиз». Вскоре суета напротив утихла, и Ирина поняла, что миссия успешно завершилась. Ей это казалось неинтересным и немного скучным. Разумеется, ее это не оскорбляло. Ну, возможно, немного умиляло. Но все же больше всего она им завидовала.
Как только отворилась входная дверь, перед ними предстала Раиса, давая возможность полюбоваться, в какой она находится прекрасной форме. Театральным жестом она раскрыла объятия для поцелуев и похлопываний по спине, на что Ирина никогда не поддавалась. Обняв мать, она застыла.
— Добро пожаловать! — восклицала по-русски Раиса. — Я так рада вас видеть! Пожалуйста, проходите, проходите!
