Перемена была столь разительна, что некоторые конспирологически настроенные граждане полагали, что почтенного астронома попросту припугнули стоящие на грани разоблачения инопланетные резиденты. Совсем уж конспирологически настроенные граждане могут утверждать, что косвенным доказательством этой версии служит то, что и Лем под конец своей жизни радикально изменил свое мнение и заявил, что, мол, да, одиноки.
О причинах такого личного концептуального переворота мы можем строить самые разные предположения, одно из них — что каждый мыслящий человек строит свою индивидуальную вселенную, в оценке которой постепенно накапливается градус скепсиса и разочарования. В сущности, такие локальные вселенные выстраивает и социум: в 50 — 60-е градус энтузиазма был очень высок, и мы вот-вот ожидали если не прибытия инопланетян, то удаленного контакта с ними (средства, которые затрачивались на масштабные проекты по поиску и установлению связи с внеземными цивилизациями, служат тому подтверждением). Где-то к середине 70-х с нарастанием социальной усталости (а заодно и нагнетанием панического страха ядерной войны) интерес общества к контактам с иным разумом сошел на нет, оставив эту сферу на откуп чудакам и любителям, «тарелочникам».
Сейчас, однако, этот интерес, кажется, просыпается вновь, о чем можно судить по планируемым новым масштабным проектам [58] , к тому же некоторые ученые снова авторитетно заявляют, что жизнь не столь уж редкий феномен, как это принято полагать, и что встреча с внеземным разумом в принципе возможна.
Но встреча — еще не контакт.
Распознать разум, а распознав, не приписывать ему свои собственные мотивации чрезвычайно трудно, я уже об этом писала [59] . Однако предположим, что разум нами встречен и распознан. Что дальше?
Тут за дело и взялись фантасты.
Их хроника контакта человечества с внеземным разумом уже составила солидную библиотеку и претерпевала те же циклы спадов-подъемов, те же перепады пессимизма-оптимизма, что и массовое сознание (собственно, именно его фантастическая литература о контакте и отражала).
Именно этим она для нас сейчас и интересна.
Понятно, что в силу популярности этой темы среди фантастов, произведений, посвященных контакту, полным-полно, так что мы остановимся только на определяющих. Этапных. И это совсем не обязательно будут романы.
В старейшем российском журнале фантастики «Если» в июне этого года появилась статья фантастиковеда Вл. Гакова «Первый контакт», посвященная американцу Мюррею Лейнстеру, автору одноименного рассказа. Лейнстер родился 115 лет назад, что вряд ли может считаться хоть каким-то юбилеем, а вот на рассказе остановимся подробней.
Во время полета к Крабовидной туманности земной корабль встречается с кораблем чужаков. Чужаки, хотя и общаются не акустически, а на коротких радиоволнах, а зрение их сдвинуто в красную часть спектра, тем не менее дышат кислородом и не так уж сильно отличаются от людей. И хотя существа они, в общем, симпатичные, контакт происходит при явном взаимном недоверии. Земляне боятся, что чужаки проследят их корабль на пути назад и завоюют Землю, чужаки боятся того же самого, но уже применительно к землянам. Переговоры идут при взаимно нацеленном оружии, а внутренности кораблей поспешно начиняются смертоносными бомбами — на случай, если вражеская — уже вражеская! — группа все же решится захватить чужой корабль. Все навигационные записи торопливо уничтожаются. При этом ни земляне, ни лысые, дышащие жабрами, суховато-ироничные чужаки не хотят упускать шанса решить дело миром. Вот только не знают — как.
Наконец землянам и чужакам одновременно приходит в голову мысль поменяться кораблями — предварительно уничтожив в памяти корабля все данные, касающиеся расположения родной планеты. Это даст хотя бы какую-то гарантию того, что одна сторона не проследит, куда направляется другая. Это и принимается к действию — и пока корабли готовятся к отлету, сидящие на смертных кнопках, готовые в любой момент взорвать свой корабль вместе с экипажем в случае чего, землянин и чужак переговариваются по радио, травя анекдоты про баб. Юмор и мужское братство оказываются сильнее недоверия. В перспективе чужаки с землянами поладят — они договорились о встрече здесь же, в этой точке через энное количество лет, а чужой корабль, приведенный домой каждой из сторон, поможет лучше узнать друг о друге и продвинуть технологию.
Рассказ этот, сам по себе известный, среди наших любителей фантастики знаменит еще и потому, что послужил первотолчком для написания впервые опубликованной в 1959 году повести Ивана Ефремова «Сердце Змеи». В ней земляне, летящие к звезде Сердце Змеи, тоже встречают в глубоком космосе чужаков, однако никакого подозрения о том, что чужаки могут быть враждебны, даже не возникает. Контакт происходит быстро, понимание устанавливается мгновенно, прекрасные человекоподобные чужаки (Ефремов в своих взглядах на космическую разумную жизнь придерживался антропоцентризма) и земляне тут же обмениваются знаниями и культурными достижениями. Чуть было не написала — и женщинами, но они просто показывают своих женщин друг другу на экране, голышом, потому что красивого тела нечего стесняться. При этом земляне удивляются, как это, мол, может быть иначе, ведь разум разуму глаз не выклюет, и мельком упоминают наличествующий в судовой библиотеке рассказ «буржуазного писателя», в котором — подумать только! — чужаки и земляне еле-еле избежали смертоносного столкновения. Рассказ, упоминаемый продвинутыми землянами Ефремова, назывался «Первый контакт».
Замечу вот что. Ефремовские чужаки вообще-то были с планеты, где вместо кислорода в атмосфере наличествовал фтор, для землян — активный яд, и никоим образом опасности как захватчики для землян представлять не могли, даже теоретически. Чужаки Лейнстера могли дышать земным воздухом, а это уже, согласитесь, дело иное. Но главное даже не в этом.
Лейнстер писал свой рассказ в 1945 году: учитывая только что закончившуюся Вторую мировую и начинающуюся холодную, этот рассказ можно на самом деле воспринять как гимн ксенофилии и взаимному доверию. Что бы ни случилось, кем бы мы ни были, всегда можно найти мирный путь разрешения конфликта, пишет Лейнстер. Чужаки в его рассказе, в сущности, — метафора. Они здесь выступают заменителем любой другой расы и нации — ну, скажем, японцев.
Ефремов — философ и ученый-палеонтолог — действительно разрабатывает модель контакта, и чужаки у него действительно чужаки. Однако некоторым образом (возможно, не желая того) он попадает в русло фантастического мейнстрима тех времен, нашпигованного идеологией. Советскую фантастику негласно, но ощутимо формировал следующий посыл: раз уж цивилизация сумела освоить космические полеты и выйти в глубокий космос, то она неизбежно должна стоять на правильных идеологических позициях и построить правильное коммунистическое будущее. Без коммунизма не будет и звездных кораблей. А все коммунисты, как известно, — братья друг другу.
Поэтому все прилетавшие на Землю в 50 — 70-х инопланетяне советской фантастики были хорошие и приходили с миром (а вот мерзкие капиталисты на их жизнь неоднократно покушались, как, например, в романе Георгия Мартынова «Каллисто» или в фильме Будимира Метальникова «Молчание доктора Ивенса»). Исключением стала лишь замечательная подростковая повесть Александра Мирера «Главный полдень» (1969), где инопланетяне, напавшие на небольшой среднерусский городок, действительно враги и захватчики.
Ожидание «хороших» инопланетян к середине 70-х достигло апогея, однако социальная усталость и разочарование общества накапливались, и уже в 76-м появляется вышеупомянутая статья Шкловского: никого нет, мы одиноки, давайте заниматься своими делами и прекратим бесплодные поиски.
Журнал «Вопросы философии», где эта статья была напечатана, находился под плотной опекой цензуры, и, вероятно, статья эта и прошла только потому, что совпала с некими установками «сверху»: в истовых поисках инопланетян было слишком много от религии, а часть самиздата составляли распечатки сводок всяческих «тарелочников».
«Отмена» инопланетян в СССР совпала с другим значимым общественным событием.
Конрад Лоренц, лауреат Нобелевской премии, любимый в свое время советскими интеллигентами за милейшую книжку о поведении животных («Кольцо царя Соломона»), в 1963 году выпускает книгу «Агрессия. Так называемое „зло”», в которой довольно скептически отозвался о самой природе человека. Человек, писал он, агрессивен в силу самой своей природы, своего биологического бэкграунда, и проявления этой агрессии носят самый разнообразный характер — в частности, писал он, войны, как бы они ни мотивировались «внешне», на деле являются просто выходом накопившейся агрессии, чем-то вроде спуска пара в паровом котле. Официальная идеология СССР, полагавшая причиной войн интересы классов-эксплуататоров, с этим согласиться не могла. Она полагала, что человека можно воспитать, а человеческую природу — перекроить. В сущности, эта идеология была не столько материалистической, какой хотела казаться, сколько сугубо идеалистической (травля генетиков, утверждавших материальную природу наследственности, с одновременным повсеместным насаждением идеалистического ламаркизма — лишь один из примеров).
