Эллен невзлюбила Биргитту, ей вообще не хотелось, чтобы Биргитта появилась в ее доме. Это было заметно уже в первый день, когда она поволокла Биргитту в подвал, в ванную, и так там ее терла, что едва кожа не слезла. И ни разу не улыбнулась, только морщила лоб, отрывисто командуя — повернуться спиной, вытянуть руки, — всюду норовила добраться. Биргитта говорила, что сама справится, что она, между прочим, привыкла мыться сама и ее не нужно купать, как маленькую, но на это старуха только фыркала и бормотала, что похоже, будто Биргитта не мылась несколько лет. Но это была подлая ложь, в этом году Биргитта купалась совершенно точно. Один раз летом, когда сама ездила на пляж в Вараму и окуналась в Веттерн. Мало ли что — разве это дает старухе право тереть ее такой жесткой щеткой?
Эллен была жутко злопамятная, она словно не могла простить Биргитте то, что случилось в первый день, когда Биргитта отказалась пить ее желтый сок и обозвала его ссаками. После этого она ругала ее за все: за нечаянно разбитую фарфоровую статуэтку в столовой, за то, что слишком громко кричит и слишком быстро бегает, когда играет, за то, что не понимает, что нельзя ходить в грязной одежде и надо чистить зубы каждый божий день, — причем и утром, и вечером! А бывало, старуху до того разопрет собственная злоба, что кровь пойдет носом. Обеих подлиз это жутко колыхало — ну прямо конец света. Кристина мчалась на кухню, несла воду и мочила лоб Эллен, а Маргарета притаскивала вату, чтобы старуха запихнула себе в нос, и тут же лезла к ней на коленки. И обе девчонки пялились на Биргитту — будто это она виновата, будто из-за нее у старухи кровь носом пошла.
Ну, Маргарета-то еще вроде ничего. Она была чуток боязливая, но не такая трусиха и втируша, как Кристина. Ей нравилось носиться по дому и играть, и только заполучив новую книжку, она становилась невыносимой. Тогда она садилась на свою кровать в Пустой комнате и полностью отключалась, и даже не замечала, что, читая, ковыряет в носу. Кошмарики! Зато читала она быстро и, проглотив очередную книгу, кидалась искать Биргитту. Ей всегда хотелось играть в то, что она только что прочла, в особенности если это была книга про Великолепную Пятерку. Биргитта иногда соглашалась, но только если ей доставалась роль Джорджа. А то просто комедия — Маргарета ни за что не смогла бы изображать Джорджа, даже если бы попыталась.
Только в середине лета Эллен стала обращаться с Биргиттой по-человечески, но ведь и было за что! Ее, похоже, впечатлило, когда Биргитта сумела выше всех забраться на вишню в саду. Биргитта, разумеется, не стала хвастать, что лазила она и повыше в свое время, когда они с приятелями осенью отправлялись в Вараму и набивали полные карманы фруктами из опустевших садов вокруг заколоченных дач. Эллен в тот раз так проняло, что она даже сфотографировала Биргитту, когда та сидела на верхушке дерева. Обе девчонки, правда, тоже попали в кадр — а потом Эллен отдала увеличить и раскрасить снимок, купила для него блестящую рамку и поставила на шкафчик в своей комнате.
Биргитте это понравилось, она норовила незаметно прошмыгнуть в комнату Эллен, чтоб лишний раз на фотку глянуть. Она там такая хорошенькая — в розовом платьице и с льняными волосами!
Одежду им теперь шила Эллен, против чего Биргитта не возражала. Девчонки могли сами выбирать цвета и фасоны, и Биргитта тоже. Надо было совсем уж глупость выдумать, вроде зимних шортов или летних шарфов, чтобы она раскудахталась и отказалась шить, а так она делала все, что ни попросишь. Поэтому к экзамену в четвертом классе у Биргитты оказалось самое красивое платье — с розовыми бутонами и с воланом на юбке.
Всем она утерла нос. Наконец-то!
Только вышло с ним сплошное горе, с этим платьем.
Как-то в конце мая Боссе рассказал, что Гертруд вернулась. Его востроглазая мамаша углядела накануне, как та волокла свой чемодан через двор.
Повезло, что он сказал об этом на большой перемене, как раз когда они спускались по лестнице в столовую, — не то Биргитте пришлось бы удирать с уроков. А теперь достаточно было чуточку отстать от всех, незаметно проскользнуть к наружным дверям школы и сделать ноги.
Ключа у нее с собой не было, она закопала его под кустом в саду Эллен, едва земля оттаяла. Но это не важно. Гертруд дома, и она откроет дверь. Есть счастье в жизни!
Последние недели весеннего семестра она ни разу не ходила в столовую. Со звонком на завтрак она выбегала из школьного двора и неслась по улице. Несколько дней спустя она уже перестала осторожничать, готовая, если придется, проскочить мимо директора и мимо Стенберга. Ей ведь нужно домой, к Гертруд!
Гертруд обыкновенно лежала на кровати, как и раньше, но что-то в ней изменилось. Лицо округлилось, однако выглядело нездоровым, каким-то сероватым. Казалось, все в ней обвисло, волосы, черты лица, грудь, вяло болтавшаяся под кимоно. Но она радовалась и улыбалась Биргитте, тут же посылала ее в ларек за куревом и сластями, за газетами и лимонадом. Потом Биргитта лакомилась сладостями, но до ее ухода Гертруд не читала газеты и коктейлей себе не делала. Просто лежала на кровати и разговаривала, время от времени затягиваясь.
Гертруд за прошедшие месяцы пришлось нелегко. Сначала она несколько недель пролежала в больнице, а оттуда ее отправили в одно поганое заведение, гадкое место, где командовали злобные лицемеры из Армии спасения. Там Гертруд хлебнула горя, ей пришлось общаться с кучей старых алкоголичек. А все эта рёхнутая Марианна, просто беда, что она вообще появилась в жизни Гертруд. Никому, кроме этой морально озабоченной, и в голову не пришло бы засадить Гертруд в то заведение...
Когда речь зашла о роли Марианны в жизни Гертруд, Биргитта сунула руки под себя и глянула на стенные часы. Надо бежать...
— Прости, мамочка, — сказала она, скользнув со стула. — Если я опоздаю, Стенберг побьет...
Нижняя губа Гертруд задрожала, она закрыла глаза.
— Да иди, пожалуйста, — фыркнула она. — Наверное, не больно приятно сидеть тут и слушать мамочкины жалобы...
Биргитта замерла возле кровати, уже не смея броситься Гертруд на шею, и только робко погладила ей руку:
— Когда мне можно будет вернуться? — В горле встал комок, его пришлось сглотнуть. — Ты говорила с Марианной?
Гертруд, прижав руку к лицу, прошипела:
— Скоро! Я ведь сказала — скоро!
Утром в день экзамена Старуха Эллен вся прямо разохалась, что никак не попадает на экзамен в обе школы и, увы, увы, никак не успеет добежать из Кристининой с Маргаретой школы в Биргиттину. Решила, что страшно огорчила Биргитту, — но Биргитту это не огорчило ни капельки. Наоборот. Только трусы таскают взрослых на экзамены, а Биргитта не трусиха. Кроме того, если с ней притащится Эллен, то никак не получится заскочить к Гертруд.
Она уже привыкла звонить в дверь Гертруд. Она перекопала весь сад Эллен, убив на это целый вечер, но так и не нашла ключа, в конце концов Эллен собственной персоной прошествовала по саду и заявила, что хватит играть в кротов. Гертруд обещала сделать ей новый ключ, когда деньги будут, а пока их нет. Ну нет так нет — надоедать Биргитта не хотела, у Гертруд и так хватает огорчений.
Никто не подошел к двери, хотя из-за нее слышались голоса. Гертруд была дома, но явно не одна. Биргитта надеялась, что ее зашла навестить какая-нибудь из прежних подруг — тогда целых два человека увидят ее новое платье и всплеснут руками от изумления. Она разгладила юбку, прежде чем снова нажать на звонок, и, не получив ответа, нажала на дверную ручку.
Подруги не было. Был Освальд.
Он развалился, как обычно, в одном из кресел, но на этот раз Гертруд сидела у него на коленях. Глаза у обоих были чуточку масленые, и один чулок слез у Гертруд с ноги и свисал с коленки, как вуаль. Помада размазалась вокруг губ, и Гертруд, казалось, не замечает, что Освальд запустил свою ручищу к ней под юбку. Когда вошла Биргитта, оба повернули головы и заморгали, потом молча на нее уставились. Это Биргиттино платье лишило их дара речи!
— Пришла? — Гертруд нагнулась, ища сигареты.
Освальд вынул руку и повел ею вслепую над турецким курительным столиком, ощупью ища свой стакан.
— Угу, — отозвалась Биргитта.
— И нарядная какая, жуть... — сощурилась Гертруд, с наслаждением затягиваясь. — Откуда такая шикарная тряпка?
— От Тети Эллен.
— Эллен? Что еще, на фиг, за Тетя Эллен?
— У которой я живу.
Гертруд поморщилась и встала, прошла в болтающемся сползшем чулке к кровати и села. Как обычно, скрипнули пружины. Все было как обычно. Абсолютно. Ничего не изменилось.
— Значит, есть денежки покупать тебе шикарные платья? — Гертруд скривила верхнюю губу.
Биргитта не знала, что отвечать, но это дела не меняло, поскольку Гертруд еще не выговорилась. Стряхнув пепел в сложенную лодочкой ладонь, она рассмеялась:
