А придет Анатолий, попадется ему в руки тетрадь – он объяснений слушать не станет! Был мужчина в доме? Был! Вот тебе и весь состав преступления.
Нет, надо какие-то меры принимать.
9
И Нюра, не откладывая, решила принять меры, а именно – сходить к Дуганову.
Огородами и лесом она прошла к его дому, на ходу размышляя, как поступить: убеждать его словами, деньгами или применить женский ресурс?
Решила попробовать по очереди.
Сказала, что шла мимо и вот как-то вспомнила... Спросила: не скучно ли Валерию Сергеевичу жить одному?
Дуганов ответил отрицательно.
– А мне вот бывает, – сказала Нюра. – Анатолий все работает, работает... Уехать, что ли, вместе в город? Как думаете?
– Где родился, там и пригодился, – осторожно ответил Дуганов. – Но и перемещаться человеку не запретишь.
– Это правда. Я вот все решаю. С Кублаковым советуюсь. Он в городе и учился, и жил, он понимает. Зайдет, ну, мы и советуемся. По-человечески. А некоторые знаете какие люди бывают, Валерий Сергеевич? Они не признают человеческих отношений. Они считают, что если мужчина и женщина, то обязательно разврат. Знаете, почему? Потому что эти люди, которые так считают, они сами развращенные. Нормальный человек так не думает. Вы ведь так не думаете?
– Все зависит от конкретных обстоятельств, – ответил Дуганов. – Но согласно традициям коренной русской жизни, замужним женщинам с женатыми мужчинами общаться наедине всегда было запрещено. И правильно, я считаю.
– Кто спорит, кто спорит! – вздохнула Нюра, понимая, что словами повернуть мнение Дуганова в положительную сторону не получилось.
– А я знаете что? – сказала она. – Я с Анатолием даже поговорить не успеваю на эту тему. В смысле: насчет переехать. И я решила письмо ему написать. Но у меня не получается. Все как-то длинно. Сижу, прямо чуть не плачу. Потом вспомнила: вы же замечательно пишете! Я девчонкой еще была, когда вы стенгазету оформляли! Напишите ему от меня, Валерий Сергеевич! Не даром, конечно!
И Нюра положила на стол деньги. Не пять рублей. И не десять. И даже не сто. Намного больше. Но прицепиться трудно: она же не взятку дает, она от чистого сердца.
Правда, Дуганов в чистоту сердца не поверил и кратко сказал:
– Убери!
– Нет, но я же...
– Убери, я по письмам не специалист. К Шаровой иди, к Инне Олеговне, она тебе даже в стихах напишет.
– Мне не в стихах, мне конкретно. И не до этого ей. Сами знаете, что ее муж вытворяет: с Кублаковой каждый день в район мотается, а там в гостиницу сразу, а там, в номере, уже эта... жакузи для них приготовлена, ну, они и...
– Я сплетнями не интересуюсь! – сухо сказал Ду– ганов.
– Это не сплетни, это правда! – возразила Нюра. – С другой стороны, в самом деле, что нам чужая жизнь? Надо свою прожить, чтобы других не обидеть и себя в первую очередь. Но мы ведь друга друга не замечаем даже! Живет человек один – и пусть живет! А может, у него такая душа, что ахнуть можно. И возраст роли не играет, особенно для мужчины. Правда?
Дуганов кашлянул.
– Нет, правда? Вы сами мужчина, скажите, играет роль или нет? – спросила Нюра и положила свою руку на руку Дуганова. Он вздрогнул, но руки не убрал и спросил:
– Что?
– Возраст.
– В каком смысле?
– Да во всех.
Дуганов опять кашлянул. И еще. Совсем закашлялся. Нюра тут же встала и принялась стучать ладошкой его по спине. От этого Дуганов закашлялся еще больше. И прохрипел:
– Что ж ты лупишь, мне хуже только!
– Ой, правда! Растереть надо, а не стучать! – и Нюра начала растирать спину Дуганова круговыми движениями. Дуганов, согнувшись, напряженно смотрел в стол, и вид у него был такой, будто он ждал, что ему сейчас воткнут в спину нож.
– Вот так, вот так! – приговаривала Нюра заботливым голосом. – Рубашечку бы снять, – сказала она деловито и нейтрально, как говорят врачи.
Дуганов вскочил.
– Уйди! – закричал он. – Чего тебе надо от меня? Уйди, Нюрка!
Нюра усмехнулась:
– Ладно, уйду. Непробиваемый ты мой. Но учти, Валерий Сергеич, если ты чего лишнее в своих мемуарах напишешь, я тебя не так поглажу. Я тебя так поглажу, что тебя в гробу люди не узнают!..
10
Люди не узнают, что еще сказала Дуганову рассерженная женщина.
Он долго сидел, отдуваясь, утирая рукавом лоб, будто работал и вспотел. Но лоб был сух и слегка шершав. В этом Дуганов убедился, когда встал, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Стар, сказал он себе мысленно, да не настолько стар! Было бы совсем противно – не гладила бы она меня. Вот оно как оборачивается...
Он еще не знал, как обернется утром.
Спозаранку к нему явились Терепаев и Андрей Ильич. Привели с собой Юлюкина в качестве свидетеля.
Терепаев начал решительно:
– Гражданин Дуганов! Поступили сведения на подозрение вас в клеветнической деятельности, что соответствует соответствующей статье Уголовного кодекса! Прошу предъявить ваши эти...
– Мемуары! – подсказал Юлюкин.
– Именно.
Дуганов ничуть не растерялся и не испугался. Стоял прямо и даже с улыбкой.
– Я бы с удовольствием предъявил, – сказал он. – Но личные записи любого гражданина досмотру не подлежат. Разве что по санкции прокурора. У вас есть санкция прокурора?
– Они не личные! Они общественные! – сказал Андрей Ильич. – Ты там про всех пишешь, про общество, значит – общественные! И чего ты боишься, Дуганов? Если там все правда, отдадим – и пиши себе дальше! Если нет – извини, будем привлекать!
– Очень интересно! – Дуганов, невзирая на высокие должности гостей, сел. И отхлебнул чаю, поскольку его застали за завтраком. И тут же стоящие Терепаев, Шаров и Юлюкин стали выглядеть нелепо. В самом деле, посмотреть со стороны: сидит человек в своем доме, пьет чай за столом у окошка, а трое официальных лиц стоят перед ним чуть ли не навытяжку и выглядят назойливыми пришельцами. Терепаев первым понял глупость этой, выражаясь правильно, мизансцены и сел за стол напротив Дуганова. Придвинув к себе табуретку, сел и Андрей Ильич. Для Юлюкина же не осталось сидячих мест, поэтому ему пришлось просто прислониться боком к стене и хотя бы этим обозначить то, что сидя обозначили его товарищи: равенство условий при превосходстве позиций.
– Очень интересно! – повторил Дуганов. – А кто, спрашивается, будет оценивать, правда там или неправда? Вы, Андрей Ильич? Или ваш брат? То есть заинтересованные лица? Где это видано, чтобы, к примеру, жалобу разбирал тот, на кого жалуются?
– Всегда только так и видано было! – некстати вспомнил Юлюкин советскую действительность.
А Шаров, махнув в его сторону рукой, чтобы не мешал, уличил Дуганова:
– Ага, все-таки жалуешься?
– Ничуть, – ответил Дуганов. – Анализирую.
– Ну вот что, анализатор! – строго сказал Терепаев и, поведя носом, вдруг переключился:
– С чем у тебя чай?
– С мятой, душицей, чабрецом.
– Да? Ну, угости, что ли, тогда.
С утра морило – видно, перед дождем, поэтому пить хотели все. И Дуганов радушно налил всем чаю. Терепаев хлебал большими глотками, наслаждаясь: его это дело, говоря честно, взволновало не очень, просто хотелось помочь давним анисовским друзьям, которые в долгу никогда не остаются. Шаров пил угрюмо, ему было неловко и странно, что вместо строгого разговора вдруг начали чаевничать. Юлюкин же, стоя с чашкой у стены, смотрел на мирно сидящих за столом людей и не понимал, как удастся опять вывернуть на официальную колею.
А размягченный Терепаев вдруг спросил:
– Слышь, Дуганов, а может, тебе надо чего? Может, крышу починить или, я видел, забор у тебя в одном месте упал. Или еще что? Андрей Ильич сделает!
Шаров ничем не подтвердил, но и не возразил, продолжал пить чай, и ясно было: сделает. Юлюкин даже улыбнулся, предвкушая решение проблемы.
– Нет, извините! – сказал Дуганов, отодвигая чашку и этим показывая, что перемирие окончено. – За крышу и забор совесть не продам!
Терепаев встал, уронив стул: ну что ж, война так война.
– Тогда разговор короткий! – сказал он. – Не хочешь по-человечески – будет по-нашему! Быстро давай свои бумажки, понял?
– Никак нет! – издевательски ответил Дуганов. – Без санкции прокурора ничего не получите. А хотите, – повысил он голос и тоже встал, слегка тряся головой, – можете обыск устроить! Пожалуйста!
– И устрою! – взревел Терепаев, пиная ногой уроненный стул.
Андрей Ильич счел за должное успокоительно взять его под руку:
– Ладно, ладно, Илья Сергеич, не горячись. Мы с ним поговорим еще. Мы еще разберемся.
11
И они ушли думать, как дальше разбираться с Дугановым.
И сразу скажем – ничего не придумали. Ясное ведь дело: если человек разрешает делать обыск, значит, записи он где-то в другом месте спрятал. Или, кто его знает, задумал какой-нибудь скандал. Санкции-то в самом деле нет, как бы потом не влетело. Они обсуждали ситуацию друг с другом и Львом Ильичом, не признаваясь сами себе в том, что уже побаиваются Дуганова, уже опасаются всерьез его записей, уже помнят о том, что с этой поры каждый их шаг может быть зафиксирован или, как выразился Терепаев, запротоколирован. Он сам, кстати, тут же и уехал от греха подальше.
