Помню, в тот день мне утром позвонил кто-то из них и сказал, чтобы я обязательно пришел в институт. Я не мог понять, зачем это им надо, но, поддавшись уговорам, пошел. Я немного опоздал, зашел в кабинет, а у всех лица белые. Алена вообще чуть в обморок не упала. И все смотрят на меня. Вадик попытался мне что-то сказать, но стушевался. Прошло минуты две, и только тогда, наконец, мне все объяснили. Я был в ярости, но на своих друзей я долго сердиться не могу, поэтому через пару дней мы забыли об этом. Но все-таки жаль, что я не видел плачущую по мне старосту!
Алена, словно прочитала мои мысли и недовольно взглянула на меня. Очень впечатлительная девушка! И так не похожа на мою Катю…
На «мою»… Я снова могу говорить: «Моя Катя». Мы забыли про все, что было у нас в прошлом. Изменить ничего нельзя, а жалеть об этом просто бессмысленно.
Прошлым летом я внезапно почувствовал, что Катя мне надоела, и решил ее бросить. Она по-прежнему любила меня и ни о чем не догадывалась, но я твердо решил разорвать наши отношения. Надо было сделать это сразу, а я тянул. И однажды она пришла ко мне поздно ночью и сообщила, что беременна. Я не поверил и настоял сходить к врачу еще раз, вместе со мной. Оказалось, она не врала. Действительно, той ночью я нажрался как свинья и забыл про презервативы.
Это был шок. Я стал обвинять ее во всем – начиная с непредохранения и кончая тем, что это вообще не мой ребенок. Но самое ужасное было не это. Катя твердо решила оставить ребенка, и никакие мольбы и угрозы на нее не действовали. Когда я орал на нее, она бледнела, но тихо и твердо говорила:
– Милый, я хочу этого ребенка, это наш малыш – твой и мой. Наш.
Я представлял себе ее отца, который в этом случае обязательно поженит нас, и мне становилось плохо. И я поставил окончательное условие – или я, или ребенок. Катя была раздавлена. Она умоляла меня, рыдала, становилась на колени, говорила, что умрет без меня или покончит жизнь самоубийством, но мне все это казалось какай-то игрой, глупой, но одновременно смешной игрой… А я вдруг осознал, что не хочу больше ее никогда видеть, и ушел.
Приняв это решение, я успокоился, и меня перестала интересовать реакция ее отца, она сама, и этот урод-ребенок. Через знакомого – никому из своих друзей я ничего не рассказал – я передал ей деньги на аборт и вычеркнул ее из своей жизни.
Она звонила мне, плакала, сказала, что избавилась от ребенка, но я молчал. Вскоре звонки прекратились.
Но постепенно, спустя где-то полгода, я понял, что ошибся. Я по-прежнему любил эту девушку, или вернее, наконец-то полюбил – полюбил отчего-то тогда, когда ее уже не было рядом, но возвратиться уже не мог. Даже когда встретил ее отца, долго думал, звонить или нет. Но все-таки решился.
К телефону подошла Катя, и я бросил трубку. Затем позвонил еще раз, и опять подошла она.
– Позовите Николая Петровича, – бодро сказал я. – Он дома?
Пауза. Потом тихое:
– Здравствуй, Кирилл. Папы нет.
Так буднично? Здравствуй, Кирилл – и все? Никаких слез, никаких упреков. Будто только вчера расстались.
– Он говорил, что видел тебя. Ему что-то передать?
– Да нет, ничего. Как ты?
– Прекрасно. – Я почти увидел, как она усмехнулась. – Извини, у меня дела.
– Подожди, – заторопился я. – Не кидай трубку. Что ты делаешь сегодня вечером?
Вторая пауза.
– А в чем дело?
– Мы могли бы встретиться, – выдавил я, мгновенно вспотев.
– Зачем?
– Посидим где-нибудь, поговорим.
– Хорошо. Когда?
– В семь, у «Макдоналдса». Тебя устраивает?
– Да.
С этого телефонного звонка началась другая жизнь.
Вспоминая об этом, я совсем отвлекся и очнулся только после толчка Вадима.
– Ты что, заснул? Мы уходим.
Тут я с большим удивлением увидел, что празднование уже закончилось и звучит звонок на пару.
– Идешь? – спросил Вадим. – Сейчас будет контрольная, на зачет.
– Нет, – пробормотал я. – Мне домой…
Через полчаса я уже был у Кати, а ближе к обеду позвонил от нее Глайзеру, чтобы узнать планы на вечер, и еле застал его дома.
– Омар, мы тебя ищем целый час! – воскликнул он. – Где ты?
– У Кати.
– Приходите в «Двенадцать стульев», – громко произнес Макс. – Илюха Бар получил младшего сержанта! Выставляется.
– Да, новость, – сказал я. – Мы будем.
Положив трубку, я повернулся к Кате:
– Илья получил сержанта. Приглашают в «Двенадцать стульев». Пойдем?
– Конечно, – рассеянно сказала она, крутясь возле зеркала.
По телевизору показывали какой-то мыльный сериал, в котором герои большую часть времени проводили в постели. Это наводило на грусть. До сих пор Катя отказывалась спать со мной, а когда я завожу разговор об этом, переводит разговор на другие темы. Я ее понимаю, но ведь столько времени прошло…
Примерно через час мы с Катей подошли к месту встречи. Поскольку до вечера было далеко, людей в баре находилось немного, хотя нашу компанию было слышно за версту.
Увидев нас, они загалдели еще больше. Бар неизвестно каким образом успел уже пьяно заснуть на столе, невзирая на шум. Видимо, свое звание он начал обмывать еще у себя в институте.
Вечеринка началась плохо. Я разговорился с Шольцем – давно его не видел – и пропускал мимо ушей разговоры остальных. А потом заметил, как напряглась и побледнела Катюша, и, оборвав разговор, услышал, что Глайзер рассказывает историю о девушке, которая не хотела делать аборт. Я взглянул на Катю – она кусала губы – и быстро сказал:
– Хватит историй, Макс. Предлагаю выпить за нашу компанию!
– И за нового сержанта милиции – Илью Баренко! – добавил Глеб.
Бельмуд сказал тост, и все выпили. Разговор перешел на другие темы, и Катя благодарно посмотрела на меня.
– Что это за девушки? – спросила она. – Там, около Андрея?
– Оксана, Лена и Инна. Мы с ними прошлым летом познакомились. Бар одно время с Леной встречался, а теперь видимся время от времени.
Через минут пятнадцать мы начали хмелеть. Лешу, как всегда, заклинило на пьяном разговоре о том, что все девушки – шлюхи, и в подтверждение своих слов он стучал кулаком по столу. Оксана с этим не соглашалась и втолковывала ему, что все как раз наоборот.
– Леша, притомил ты, – сказал Швед. – Скажи лучше тост.
– Хорошо, – подумав, ответил он. – Однажды умирал один человек. Он лежал в темной комнате и вспоминал свою жизнь. И вдруг в дверь его комнаты постучали. «Кто там?» – спросил он. «Это любовь!» – ответили ему. «А зачем мне любовь? – подумал он. – Все равно умираю». И не открыл дверь.
Лена фыркнула. Леша злобно зыркнул на нее и раздраженно сказал:
– Чего ты ржешь? Это такой тост, над которым даже серьезные люди плачут, не то что ты!
– А если я выпью еще пару рюмок, – сказал Щорс, – то буду готов плакать даже от истории про Колобка. Там тоже очень трагический конец…
– Да не мешай мне! – взорвался Бельмуд. – Короче, слушайте дальше. В дверь снова постучали. «Кто там?» – спрашивает он. «Деньги», – отвечают ему. «Зачем мне деньги на том свете?» И опять не открыл. Через несколько часов снова постучали: «Это удача». И снова этот парень не впустил никого. А когда ему стало уже совсем плохо, в дверь постучали еще сильнее. Собрав все силы, он спросил, кто пришел, и услышал: «Друзья». Тогда он открыл дверь, вошли его друзья, а вместе с ним пришли и деньги, и любовь, и удача, и он выздоровел. Выпьем же за настоящих друзей!
Бар проснулся, обвел всех мутным взглядом и откинулся на спинку стула. Пытаясь что-то сказать, он открыл рот, пробормотал непонятную фразу и снова умолк.
– Вот! – воскликнул Глайзер. – Илюха достиг такого состояния, в котором, как говорит Альтов, рождаются гениальные мысли, но перевести их на русский язык никто уже не может!
Андрей, выпив еще одну рюмку, завел разговор о политике с Олей.
– Вы понимаете?! – орал он, тряся головой. – Вот Украина независима. А от кого же мы независимы? Националисты эти говорят, что от России. Москва, мол, столетиями нас угнетала. Вы такой бред когда-нибудь слышали? Ну ладно, я о другом – сейчас-то что? Вместо России теперь эта страна дегенератов Америка, вообще вся Европа. Что они ни прикажут – Украина все исполняет. Решили где-то там в Брюсселе или Вашингтоне, что Украине надо отменить смертную казнь, и мы, разумеется, быстро ее отменили. А то не примут нас в Европейский союз или еще непонятно куда, да и денег не дадут! А пару лет назад, помню, к нам в Киев Клинтон приезжал. Выступал на какой-то площади. Я по ящику смотрел: народу – тьма, и все открыв рот слушают этого придурка!
– Андрей, ну согласись, что без Запада мы просто пропадем! – сказала Оля, держа на весу рюмку с коньяком и болтая содержимым.
– Да из-за таких, как ты, мы в таком болоте и живем! – закричал Андрей. Швед положил ему руку на плечо.
– Тише.
– Как можно быть таким максималистом? – сказала Оля. – Сколько я тебя знаю, ты всегда такой. Пойми же, наконец, что не все в жизни только черное и белое, есть другие цвета.
