— Разве бедная женщина имеет право вмешиваться в такие дела?
— А ты не хочешь, чтобы твой муж стал большим человеком — big massa?
— Я желаю ему всего того, чего он сам себе желает.
— Браво, Перпетуя! Другого ответа я и не жда от тебя. И раз уж мы достигли во всем такого согласия, поди ко мне на колени, иди же, Перпетуя, я хочу прижать тебя к сердцу. Так ты идешь ко мне или нет? — Она молчала. — Не хочешь? — снова заговорил мужчина после продолжительной паузы. — Значит, ты ничуть не изменилась. А может, ты боишься своего мужа? Ну что ж, я все тебе скажу. Так вот. мы с Эдуардом не просто друзья, мы братья. Да, да, настоящие братья. А тебе должно быть известно, что у братьев все общее, решительно все. Вот сейчас, например, он у меня, в моем доме. Неужели ты думаешь, я стану выяснять, что там происходит сейчас между ним и моей женой? Что за мелочность! Неужели ты не веришь, когда я говорю, что мы с ним настоящие братья? А что ты скажешь, если я тебе пообещаю, что не пройдет и трех месяцев, как Эдуард благодаря мне получит хорошую должность? Что ты на это скажешь? Может ли быть лучшее доказательство братских чувств? Отвечай, Перпетуя! — Женщина по-прежнему молчала. — Ты меня презираешь? Считаешь меня недостойным твоей любви? Как и в Нгва-Экелё, когда ты была еще ребенком. Что я такое тебе сделал, что ты так упрямо отвергаешь меня? Ведь я не какой-нибудь прощелыга, Перпетуя. Если хочешь знать, я человек необычный Помнишь, как тебя привели ко мне вместе с Анной-Марией после того, как вас поймали на месте преступления: вы занимались торговлей, не имея лицензии? Ты узнала меня? Представь себе, в настоящий момент я единственный в Ойоло комиссар-африканец. Первый — самый главный комиссар, тубаб, а сразу за ним иду я. Третий — комиссар из второго округа, то есть из другой половины города, не полицейский, а представитель Африканского союза, единой партии. Одним словом, это человек с Севера. А все эти типы с Севера могут получить любой пост, какой только пожелают, им не обязательно быть профессионалами, они представляют партию — достаточно только попросить Баба Туру. Лично я ничего не имею против: ведь на место тубаба все равно назначат меня. А он как раз собирается уезжать. Слышишь, Перпетуя? Скоро я буду главным комиссаром Ойоло, самого большого после столицы города нашей страны.
Перпетуя молчала, спрятавшись в полутьме. Этому научила ее Катри — так удобнее было наблюдать за мужчинами, этими странными существами. Ее упорство могло довести до отчаяния всех комиссаров мира. Полицейскому хотелось увидеть лицо молодой женщины, он надеялся прочесть на нем чувства, в которых она не хотела признаться ему; он поднял над столом лампу, но, сколько ни размахивал ею, Перпетую он все равно не видел. Наконец он догадался поставить лампу на земляной пол и только тогда увидел молодую женщину, которая сидела, прислонясь спиной к стене и отвернувшись от него. Усевшись на старый упаковочный ящик, стоявший у входа в кухню, она глядела куда-то вдаль, и ее неподвижная поза, казалось, выражала непреклонность.
Полицейский, видно, был плохим психологом, он встал, подошел к Перпетуе и коснулся губами шеи молодой женщины, бормоча какие-то нежные, ласковые слова. Перпетуя сразу вся как-то съежилась, обхватив голову руками, словно желая заткнуть уши. Она согнулась пополам, превратившись в маленький комочек.
— Нет! — в ярости крикнула она. — Нет! Только не ты! Не прикасайся ко мне! Я буду кричать!
Эта угроза возымела немедленное действие на полицейского комиссара: его порыв угас. Он со вздохом распрямился, вернулся к столу, выпил один за другим два стакана пива и молча закурил.
Несмотря на то что она едва не падала от изнеможения, Перпетуя не ложилась спать и по-прежнему сидела у входа в кухню, не сводя глаз с этого чужого человека, который снова надел свои темные очки. Вероятно, около часа ночи она услышала, как завозился сынишка в спальне, куда после отъезда Софи была перенесена его колыбель; она хотела подойти к нему, но для этого надо было проскользнуть мимо мужчины в темных очках. Перпетуя встала и, не спуская глаз с полицейского, словно это был хищный зверь, медлен но направилась к двери в спальню, где ребенок звал ее, испугавшись темноты. Убежденная в том, что мужчина протянет руку и схватит ее, как только она приблизится, Перпетуя дрожала всем телом, похолодев от ужаса. Но в тот самый миг, когда она уже открыла было рот, собираясь закричать, Перпетуя вдруг остановилась пораженная — она заметила, что полицейский сонно покачивает головой и что с его отвисшей губы тонкой струйкой стекает слюна. Перпетуя тихонько проскользнула мимо него и, войдя в свою спальню, заперлась там. Она так и не узнала, когда он ушел, мужа она увидела только на другой день к вечеру, они обменялись при встрече самыми обыденными фразами.
Узнав об этом случае, Анна-Мария, чья мудрость основана была на трезвом понимании мужской натуры, ограничилась тем, что пожалела Перпетую, не выказав при этом ни малейшего возмущения. Дело в том, что Анне-Марии было свойственно скорее глубокое почитание брака и почти мистический культ мужа, нежели строгое соблюдение принципов, проповедуемых церковью, хотя обе женщины не пропускали ни одной церковной службы по воскресным и праздничным дням.
— Что ты собираешься делать? — спросила Анна-Мария.
— А что ты мне посоветуешь? — вопросом на вопрос ответила Перпетуя, которая содрогалась при одном воспоминании о мужчине в темных очках.
— Если бы мой муж бросил меня в объятия другого мужчины, я умолила бы его объяснить мне, действительно ли это чем-то поможет ему. Я бы сказала так: «Признайся откровенно, мой Жан-Дюпон, принесет ли это тебе пользу». И если бы он ответил утвердительно, я согласилась бы принести себя в жертву.
— Мне надо подумать, — сказала после долгого молчания Перпетуя.
Несколько дней спустя Перпетуя, которая, как обычно, легла в постель рядом с мужем около десяти часов вечера, внезапно проснулась, услышав какой-то шорох. Открыв глаза, она увидела мужчину, которого не сразу узнала. Усевшись на другом краю кровати, он раздевался при слабом свете лампы, едва-едва теплившейся. Он успел уже сбросить рубашку и ну чал снимать правый ботинок, но вдруг застыл, увидев, что молодая женщина открыла глаза. Когда она, пораженная, села на кровати, он начал гут же поспешно одеваться, при других обстоятельствах Перпегуе было бы трудно удержаться от смеха. Одеваясь, он жалобно шептал:
— Молчи, Перпетуя, не надо кричать, умоляю тебя! Я сейчас же уйду и с этой минуты оставлю тебя в покое, только не кричи.
Когда ночной гость оделся, он с виноватым видом обратился к Перпетуе, которая все еще не могла прийти в себя от изумления:
— Я пришел сказать тебе, что знаю, в каком лагере находится твой брат: он в Мундонго, на Севере. Если ты хочешь послать ему письмо или посылку, я берусь помочь. Вот что я пришел тебе сказать.
И, не дожидаясь ее ответа, полицейский — а это был он — вышел из дома.
На другой день рано утром Перпетуя рассказала обо всем Анне-Марии.
— Наконец-то ты сможешь связаться со своим братом! — обрадовалась Анна-Мария. — Вот так удача!
Она чуть было не кинулась поздравлять ее и тут только заметила, что Перпетуя вне себя от ярости. Когда в полдень явился Эдуард, молодая женщина попыталась откровенно и окончательно объясниться с ним, ибо понимала, что не стоит терять времени, упрекая человека, которого не могут тронуть ни гнев, ни презрение.
— До чего же ты отстала, бедная моя Перпетуя, — заявил Эдуард, улыбаясь с обезоруживающим простодушием. — Ты и представить себе не можешь, до чего ты отстала! В том, что я требовал от тебя, правда не прямо, а косвенно, нет ничего необычного. Со времен независимости такие вещи случаются у нас довольно часто, и особенно в столице. Говорят, что это принято во всем мире, почему же у нас должно быть иначе? По какой такой милости мы должны избежать всеобщей участи и не подчиняться законам времени? Трудно найти женщину — если она не совсем уж дура, — которая не почла бы для себя за счастье добыть должность своему мужу такой ничтожной ценой. Так поступают даже в самых высоких сферах. Представь себе, что и европейские женщины охотно идут на это ради того, чтобы пристроить своих мужей, — неважно, белый он или черный. Хочешь, чтобы я назвал тебе имена? Да взять хотя бы самого губернатора округа Ойоло, который привез свою жену из Европы. Так вот, в Фор-Негре всем прекрасно известно, что поста губернатора он добился с помощью жены, а не благодаря своим дипломам. Если бы ты знала имена многих важных лиц в нашей стране, я бы порассказал тебе кое-что о них, может, это тебя хоть чему-нибудь научило бы. Что же касается нашего губернатора, то я объясню тебе, что с ним произошло. Когда он вернулся из Европы, ему долго пришлось слоняться в поисках работы по коридорам министерств в Фор-Негре. Прошло несколько месяцев, а должности ему все никакой не давали, и, стало быть, жалованья он не получал. Жене и маленькому сынишке едва хватало на пропитание, а у него самого осталось лишь две-три рубашки да стоптанные ботинки. Тогда он смекнул, что ему надо делать, и направил свою прекрасную мадам туда, куда следовало. Результат не заставил себя ждать — как видишь, он стал губернатором. Конкурсы и прочая чепуха — все это было хорошо до независимости, а сейчас превратилось в комедию для дураков. Я-то уже давно все понял, и М’Барг Онана не открыл мне ничего нового. Так что, как видишь, ты переживаешь из-за сущих пустяков. Если бы для того, чтобы кормить Шарля, нам приказали встать на четвереньки, разве мы бы воспротивились? Ведь самое главное для нас обоих — это чтобы Шарль был сыт!
