Таутон
Если ехать по шоссе B1217 — дороге Феррибридж — Тадкастер, то сразу за слиянием М1 и A1M можно обнаружить, у что вы пересекли невидимую границу, за которой север перестает быть зловещим, а воздух бодрит. Едем через Сакстон, мимо паба «Кривое полено», и по левой стороне начинаются поля с кукурузой и небольшие рощицы. Этот древний пейзаж не беспокоят поэты, художники и гиперболизированные туристические афиши, здесь царят тишина и покой. Дорогая прямая — она знает, куда ведет, куда спешит и стремится. За выстриженным кустом вы можете заметить огромный древний падуб, растущий на обочине. Кажется, будто ему здесь не место.
Остановитесь и выйдите из машины. Прислушайтесь к звенящей тишине, а затем обойдите дерево. За ним, невидимый с дороги, стоит древний готический крест. Никто не знает, откуда он и кто его поставил. Веками он лежал в канаве. Кто-то недавно нацарапал на нем неправильную дату — 28 марта 1462. Событие случилось на следующий день — в Пальмовое воскресенье 29 марта.
Этот затаившийся крест — единственный памятник самой большой, длинной и кровавой битве, когда-либо случавшейся в Британии — битве при Таутоне. Жертвы побоища исчисляются даже не сотнями, а тысячами. Второе по числу жертв сражение произошло 200 лет спустя при Марстон-Муре, и погибших было в четыре раза меньше.
Согласно современным подсчетам, учитывающим средневековые преувеличения, в то воскресенье погибло от 20 до 30 тысяч людей. Чтобы вы осознали масштабы — это больше, чем в первый день битвы на Сомме[62], но без бомб и автоматов. Молодые парни рубились, лупили дубинами, топтали, душили и топили друг друга. В тот день погибла сотая часть всего населения Англии. Сегодня это было бы 600 тысяч.
Пройдитесь по кромке поля. Ветер колышет кукурузу, а сверху кружатся розовато-лиловые облака, похожие на синяки, и раскидывают по земле пятна солнечного света. Вдали стоит одинокое дерево с кроной, примятой южным ветром. Оно обозначает это мрачное элегическое место. Невозможно пройти, не почувствовав отзвука страшных событий. Невозможно печальный и выразительный пейзаж смерти.
Вернувшись на парковку «Кривого полена», вы заметите фургон, стоящий на кирпичах. Здесь находится штаб-квартира Таутонского сообщества. В пабе рады гостям, а муниципальный совет дал им временное разрешение. Большую часть выходных он работает как гостевой центр, если появляются желающие прийти и отпереть двери.
Меня встречает группа энтузиастов — историк-любитель, археолог, металлоискатель, менеджер супермаркета, инженер-химик, несколько учителей, типограф, мастер по ремонту компьютеров, мальчишка-школьник и его отец. Самое обычное сборище англичан — мужчины и женщины, что каждые выходные копаются в гаражах, коробках и багажниках машин. Они увлечены, но держат оборону, гордые и смущенные одновременно — они занимают чердак, отведенный зубоскалами для всех англичан, сверх меры увлеченных своими хобби. Их интерес граничит между досугом и одержимостью, и они привлекают внимание, как любые энтузиасты. Особенно энтузиасты английские — такие редкие и застенчивые. Они влезают в куртки и рейтузы из льна и вяленой шерсти, цепляют к поясам кошельки и кинжалы, натягивают тетиву на лук, наполняют колчаны стрелами, которые достают из багажников японских внедорожников. С извиняющейся улыбкой они отправляются в далекое прошлое. Мне вручают череп, издевательски ухмыляющийся, как и все черепа, забывшие агонию ранений — двуручный молот ударил по затылку, защищенному шлемом, так, что сделал в черепе вмятину и оторвал его от позвоночника.
Возможно, вы даже и не слышали о Таутоне. Худший день в английской военной истории был утерян, оставлен на растерзание посевам и жатве. Будто все сговорились о нем не упоминать. Осталось на удивление мало свидетельств современников, да и те, что есть, — скупы, несмотря на то что все сходятся во мнении, что битва была грандиозной и кровопролитной.
Возможно, история Таутона не дошла бы до нас, потому что случилась в разгар войны Роз — кровопролитной аристократической междоусобицы. Гневный припадок, пронесшийся по Англии на исходе Средних веков, затянувшаяся бандитская разборка. В войнах Алой и Белой розы не было героев, хороших парней или даже налета романтизма. Они столь же запутанны и сложны для восприятия, как русские романы и способы разведения голубей. Для начала у каждого из главных действующих лиц было по три имени — семьи, графства и исторического периода. Так же плохо обстояли дела с их женами и матерями. Почти всех героев в какой-то из моментов жизни зовут Эдвардами или Генрихами. Весь скандал разгорелся из-за фамильного древа и престолонаследия и не имел почти ничего общего с благосостоянием простых людей.
О войне Алой и Белой розы больше не рассказывают на уроках истории, о ней упоминают только на литературе, в шекспировских произведениях о цареубийствах и мести, нашей национальной Илиаде. Несмотря на то что Гарри Горячая Шпора, Уоррик — Создатель королей, Джон Гонт и Болингброк громогласно вещают со сцены, чертов Таунтон тих, как братская могила. Вкратце история захоронения Таутона такова: война Алой и Белой розы началась в 1455-м, хотя в то время так еще не называлась (название было придумано викторианцами). Начинается она с восьми сыновей Эдварда III, возможно, лучшего из наших королей. Одного из сыновей звали Лайонел — я вспомнил о нем, потому что думаю, что король по имени Лайонел — это прекрасно. Эдвард начал столетнюю войну, а его старшим сыном был Черный Принц.
С этого времени началась настоящая толчея в очереди за короной. Это борьба за власть между Плантагенетами (которые, кстати, так себя не называли). Они предпочитали считать себя членами Шатодёнского дома, потомками Жоффруа Анжуйского. Его цветком считался желтый дрок, латинское название которого — Planta genista — и дало нам Плантагенетов.
После небольшой перепалки, драки, каторги и готовности материка принять участие в веселье, мы получили Генриха V — нахального и везучего малого. Он победил в битве при Азенкуре, но потом ему не повезло — его убили, а сын его был еще мальчишкой.
Генрих VI был жалким подобием монарха. Даже по меркам вырождающегося средневекового двора ему не следовало бы приближаться к трону. Причисление к лику святых подошло бы ему куда больше. Он был одержим религией, и, вероятно, страдал от кататонической шизофрении, доставшейся в наследство от дедушки, французского короля. Он не был в состоянии руководить озлобленной и ожесточенной нацией. К тому же его настигло еще одно вечное проклятье средневековых монархов — коварная, беспощадная и мстительная жена, которая произвела на свет весьма подозрительного наследника, учитывая, что Генрих никогда не выказывал интереса к использованию своего розового скипетра. Часто он впадал в прострацию, и Англией правил своего рода овощ. Такими были Ланкастеры.
На стороне Йорков мы имеем Эдварда, графа Марч — прекрасного принца из сказки: шесть футов росту, статный, умный, чувственный и брутальный. После того как его отца казнили, а голову с издевательской бумажной короной вывесили на Микльгейтских воротах, Эдвард провозгласил себя Эдвардом IV, и болезному Генриху Плантагенету пришлось собирать армию и двигаться на север.
Война Йорков и Ланкастеров не имела географических особенностей, хотя, грубо говоря, это была война севера с югом. Эдвард и его сторонники двигались на север. Причина, по которой битва у Таутона была столь кровавой и унесла тысячи жизней, была в том, что это была одна из немногих битв, где два законных британских короля боролись друг с другом. И Эдвард, и Генри пользовались разлагающейся системой иерархий, чтобы пополнять свои войска.
К тому времени, как Эдвард добрался до Понтефракта, Генрих и Ланкастеры ушли из Йорка в поля.
На рассвете Пальмового воскресенья[63], дня Входа Господня в Иерусалим, армия Эдварда добралась до поля за Таутоном и обнаружила, что Ланкастеры уже заждались. Их фланги были защищены речкой Кок и лесами, а Йорки были в не самом выгодном положении. Если бы кто-то делал ставки, то поставил бы все на Генри и его отдохнувшую армию, превосходящую по численности Йорков. Половина войск последних во главе с герцогом Норфолкским еще пробиралась с юга по полным грязи дорогам Англии. К тому же шел снег, точнее началась снежная буря.
Как и оды, посвященные им, средневековые битвы обычно шли по одному распорядку. Аристократы спешивались. Вдоль задних флангов верхом проезжали солдаты, вооруженные шипами, — они следили за дезертирами. Это так по-английски — демонстрировать железную верность и бросаться на амбразуры. Правители воюют вместе с народом. Все, кроме хилого Генриха. Его оставили в Йорке читать молитвы, грызть ногти и препираться с женой.
Армии выстроились друг напротив друга — каких-то 300 ярдов, дальность полета стрелы. Лучники выходят вперед, к их нёбу прилипли облатки после причастия. Они молятся святому Себастьяну, покровителю лучников. «Вытряхнуть стрелу, натянуть, отпустить» — и в воздух взлетает туча щепок с железными наконечниками.
