Затем Линскилл рассказал мне историю брата Плейтера — того самого монаха, который убил монтрозского настоятеля. После смерти призрак Плейтера почему-то привязался к маркеру местного бильярда. Он повсюду его сопровождал, стоял у него за спиной на работе и ужасно досаждал своей болтовней. В конце концов он обратился с просьбой: пойти в указанное место, откопать его останки и похоронить их по христианскому обычаю. Как ни странно, там действительно обнаружились кости. Делом заинтересовался последний маркиз Бьют, да и не он один.
— Я говорил им, что это чистое безумие, — пожал плечами мистер Линскилл. — Однако… они завернули найденные кости в рясу августинского монаха и захоронили там, где указал призрак. А маркер уехал от греха подальше в Австралию. Уж больно ему надоело это привидение…
Тем временем часы пробили полночь, и я засобирался уходить.
— Подождите, — остановил меня старик. — Я расскажу вам еще про Заколдованную Эрментруду…
Я выслушал и эту историю, после чего распрощался и побрел в свою гостиницу. Я шел по ночным улицам Сент-Эндрюса и думал, что такой человек, как мистер Линскилл, является украшением любого города. Прожитые годы никак не сказались ни на его уме, ни на памяти, в которой хранится масса бесценных воспоминаний. Особенно же ценным приобретением мистер Линскилл стал бы для какого-нибудь предприимчивого издателя, которому следовало бы записать все эти истории и выпустить отдельной книгой. Уверен, что это издание пользовалось бы неизменным спросом. Ведь благодаря ему читатель смог бы заглянуть в более старую и более счастливую эпоху — когда сквайры ездили в конных экипажах, придерживались хороших манер и в минуты наивысшего волнения восклицали: «Клянусь святым причастием!»
5
Хочу предупредить всех автомобилистов, которые, подобно мне, будут ехать из Сент-Эндрюса в Ньюпорт: вас ждет серьезное испытание, особенно если сердце ваше неравнодушно к норманнской архитектуре. Где-то на середине этого пути вы увидите нечто такое, что заставит вас резко ударить по тормозам — так, словно вы неожиданно увидели перед собой на дороге жирную корову. Лейхарская церковь! Потрясающая апсида этой церкви издалека напоминает норманнского рыцаря в кольчуге, застывшего посреди кладбища на боевом коне.
Я многое повидал за время своих странствий по Британским островам. Норманнские колонны Стерлинга, несомненно, хороши; неф Данфермлинского аббатства производит величественное впечатление; часовня Маргариты в Эдинбурге — маленькая драгоценность. Однако ничто не может сравниться с данной апсидой, которая — по какому-то капризу судьбы — пережила века, осталась нетронутой в файфской глубинке и перешла по наследству рядовой деревенской церквушке. На мой взгляд, это самый великолепный памятник норманнской архитектуры из всех, сохранившихся в Шотландии. Возможно, в Англии вы найдете и более совершенные постройки того периода, но здесь я не видел ничего подобного. Это — своеобразный норманнский антиквариат! При одном взгляде на здешнюю церковь у меня мороз пробегает по коже. Давно я не испытывал такого волнения — наверное, с тех пор, как увидел часовню Кормака на Скале Кэшела в ирландском графстве Типперери или миниатюрную норманнскую церковь в местечке Тикенкоут графства Ратленд.
Как бы вы ни спешили, остановитесь и внимательно рассмотрите здешнюю апсиду. Поверьте, оно того стоит — ведь эта восьмиугольная башня и уникальный фонарь простояли почти восемь столетий, благополучно пережив нашествие и английских мародеров, и вандалов-кальвинистов. Здание украшено декоративными арками и пилястрами, и если присмотреться к этим аркам, то можно заметить следы норманнских топоров — точно такие же, как на колоннах, украшающих крипту Кентерберийского собора.
Это настоящая поэма в камне — памятник, столь же древний и подлинный, как, скажем, «Книга Страшного Суда» или битва при Гастингсе. И к ней пристроена уродливая каменная коробка, которая, собственно, и является зданием современной церкви. Я долго стоял, не решаясь войти внутрь. Увы, прежний опыт знакомства с шотландскими церквями подготовил меня к горькому разочарованию. Не раз уже бывало, что я восхищался зданием снаружи, а затем заходил внутрь и убеждался: самые ценные детали интерьера безнадежно испорчены — замазаны, заколочены или подверглись еще какому-нибудь надругательству. У нас в Англии реформация ударила в первую очередь по народу: протестантский огонь породил немалое количество мучеников-католиков, но почему-то пощадил католическую архитектуру. В Шотландии все происходило с точностью до наоборот: костров было немного, зато фанатики от протестантства отыгрались на камне. И, на мой взгляд, это гораздо хуже, поскольку каждый новоявленный мученик возносится на небеса и там обретает достойную награду. Что же касается разрушенных архитектурных шедевров, то они так и остаются неотомщенным преступлением перед Богом и человеком. Так или иначе, но я наконец решился войти в церковь и, честно говоря, вздохнул с облегчением: мои худшие опасения не оправдались. Внутри царила будничная атмосфера пресвитерианской церкви: стандартные лакированные скамьи, обычные подслеповатые окошки. Но по крайней мере люди не стали воевать с останками католицизма. Они пощадили эту чудесную апсиду, разрешили ей существовать в качестве восточного крыла храма. Я почувствовал глубокую благодарность к жителям Лейхарса. Судьба подарила им подлинное сокровище, и они сумели достойно воспользоваться этим подарком.
С легким сердцем вернулся я к машине и продолжил свой путь. Мне было хорошо, я распевал во весь голос — и то сказать, ведь не каждый день сталкиваешься на дороге с норманнским рыцарем в кольчуге, который сидит на боевом коне посреди сельского кладбища…
6
Чтобы попасть из Ньюпорта в Данди, мне пришлось воспользоваться паромной переправой. Там царила ужасная толчея. Я оказался зажат между грузовым фургоном сомнительного нрава и маленьким двухместным автомобильчиком с рыжеволосой красавицей за рулем. Судя по всему, и малолитражка, и ее хозяйка обладали бойким характером: они так и норовили бесцеремонно взгромоздиться на мой многострадальный бампер. Впрочем, трудно соблюдать правила хорошего тона в подобной тесноте: вокруг нас громоздились сплошные повозки, фургоны, легковые машины — все спешили в Данди.
Паромные переправы являются неизбежным бичом шотландских автомобилистов. Некоторые из их, вроде Куинсферри на заливе Форт и переправы на остров Скай, устанавливают свои расценки, исходя из давнишнего предубеждения против нашего брата. Там почему-то считают, что все владельцы автомашин — люди состоятельные. Поэтому они без зазрения совести дерут с каждого автомобиля по десять шиллингов за десятиминутную переправу через Форт. За еще более короткое путешествие в Кайлакин приходится платить по пятнадцать шиллингов! Надо ли говорить, что такой грабеж приводит шотландцев в ярость: ведь в характере этого народа непонятным образом уживаются почти донкихотская щедрость и бережное отношение к деньгам. Возможно, будь Эдинбург поближе к Лондону, здесь давно уже построили бы автомобильный мост через Форт. Да и река Тей заслуживает большего, нежели один железнодорожный мост.
Нам, однако, повезло: владельцы паромной переправы в Данди проявляли разумную умеренность. За провоз четырехместного «роллс-ройса» они брали всего три шиллинга и три шиллинга шесть пенсов — за обслуживание четырехместного «форда». Что поделать, машины облагаются данью в зависимости от количества посадочных мест!
Данди обозначился перед нами как сплошное скопление труб, окутанное облаком дыма. Мне пришло в голову, что так, наверное, выглядел бы Шеффилд, если бы его перенесли на побережье. Однако внезапно сильный ветер, который до того гонял пенные барашки по поверхности Тей, поменял направление и прогнал клубы дыма в сторону Хайленда. Моим глазам предстал третий по величине город Шотландии.
Данди трудно назвать особенно милым, когда глядишь на него вот так, с палубы парома. Если и есть в нем что-то привлекательное, так это географическое расположение. Город действительно построен исключительно удачно. Вдоль берега широкой реки (а ширина Тей в этом месте достигает двух с четвертью миль) тянутся судоремонтные верфи и пристани. В пределах видимости (и почти в пределах слышимости) раскинулось зелено-голубое море. Общая панорама Данди — при условиях замены Тей на Мерси — напомнила мне вид Ливерпуля.
Несмотря на раннее утро, город выглядел ужасно деловитым, он занимался своими кексами и джемом, своими фабриками по производству джута и льнопрядильными фабриками. Время от времени по улицам проезжали повозки с джутом, извлекая из каменной брусчатки мостовых глубокий, почти манчестерский грохот. Каким-то таинственным образом Данди умудрился избавиться от прошлого. А ведь это город с долгой и захватывающей историей. Начать с того, что Уильям Уоллес посещал местную среднюю школу. В былые дни город неоднократно переходил из рук в руки: англичане захватывали его, шотландцы отвоевывали обратно. В этом отношении Данди «повезло» ничуть не меньше приграничного Берика. Если даже эти факты и неизвестны среднестатистическому читателю, то уж такие названия как «Nethergate» и «Seagate» точно у всех на слуху — они давно приобрели силу официальной родословной, скрепленной печатью геральдической палаты. Однако Данди все нипочем: город стремительно меняет свое лицо — повсюду, куда ни взгляни, древние детали сменяются современными.
