Дмитрий Логинов - Богослов, который сказал о Боге лишь одно слово

Вселенский первый собор христианской церкви состоялся в городе Никея в 325 году. И это был собор победителей. Константин I Великий сделал христианство, прежде гонимое, государственной религией воссозданной им империи. Церковь, таким образом, превозмогла преследования от язычников (которые были спровоцированы, в основном, иудеями, как полагают историки Ланчиани, Эдвард Гиббон и Эрнест Ренан[1]) и восторжествовала. Некоторые из епископов, прибывших на собор во славе и силе, имели на своих телах следы пыток.

Но этот первый собор мог сделаться и последним. В смысле – завершиться для церкви тем, что христианской она осталась бы только лишь по названию. Многие приходы Византийской империи охвачены были ересью, которая представляла, на поверхностный взгляд, учение вполне стройное, на деле же выхолащивала суть веры.

Что это была за ересь? Ее основоположником называют Ария, последователя Антиохийской богословской школы и несчастливого претендента на кафедру в Александрийской. «Арийская», так сказать, по названию, ересь эта по сути представляла недопустимый уклон в сторону иудейства. А именно: ариане признавали Иисуса Христа Сыном Бога Всевышнего лишь формально.

Чем ересь была опасна? Именно завуалированным характером отхода от апостольского учения. Казалось бы, никакого особенного отступничества и нет. Ведь ариане не утверждали, подобно предшествовавшим им еретикам Евиону и Керинфу, что Иисус, будто бы, был просто человек и, конкретно, еврей по национальности. (Евангелия сохранили свидетельства, опровергающие не только первое, но и второе: евреи времен Христа не считали Его принадлежащим к их нации – Ин 8:48. Ересь евионитов была анафематствована самими еще апостолами[2].) Формально, ариане оставляли за Иисусом величальное имя «Сын Бога».

Этим закладывалась, так сказать, «бомба замедленного действия». Евионитство было слишком грубой попыткой ошельмовать Христа, тем более не имевшей успех в первый век, то есть когда Его Самого еще очень хорошо помнили. Прельстить могло лишь учение, которое бы лукаво продолжало именовать Христа Сыном Бога, но исподволь подменяло бы притом смысл этого богословского понятия: «Сын».

Таким и было явлено арианство. Определение «Сын» понималось им в обыденно-человеческом смысле, а вовсе не как возвышенный символ единения с Абсолютом и – единения абсолютного же. Ведь ариане учили: если Христос родился, то, следовательно, было время, когда Его еще не было. Так провоцировалось начало дрейфа к той выморочной христологии, где Божий Сын разумеется как всего только величайший из всех пророков. Как человек (?!), что наилучшим и превосходнейшим образом среди всех людей засвидетельствовал о Боге.

Заметим, нечто подобное проповедует ныне секта, именующая себя «свидетели Иеговы». Точное самоназвание, кстати. Ибо не об Отце Христа свидетельствуют они. Бог иудаизма не может считаться Отцом Его. Сему имеются богословские доказательства, но они требуют пространного изложения и суть отдельная тема. Поэтому приведем доказательство нравственное по преимуществу, в котором стоит отметить первенство К.Г. Юнга (хотя он лишь наметил формулировку вскользь, комментируя «Климентовы проповеди»). Иисус говорит: «Я и Отец – одно» (Ин 10:30). Юнг обращает внимание на «решающее различие между иеговистской и христианской точками зрения», которое состоит в том, что «Иегова откровенно несправедлив, а несправедливость не является добром. Бог христианства, со своей стороны, есть исключительно добро»[3]. Итак, Иегова не только не есть «одно» со Христом, но и составляет, как раз, иное Ему. Следовательно, согласно речению Самого Христа, бог иудейской Торы никак не может рассматриваться в качестве Его Отца.

Свидетели Иеговы не отвергают имени «Сын», но не признают, что Сын единосущен Отцу. А, между тем, в Евангелии сказано: «Бог есть Любовь» (1 Ин 4:16). Значит, если верить свидетелям Иеговы, получится, что, якобы, то ли Отец не есть по сути Любовь, то ли Сын. Возможно, потому и дела свидетелей этих на практике оказываются не слишком исполненными любви – достаточно вспомнить решение по ним, например, Головинского суда Москвы 26 марта 2004 года[4]. Многие представители христианского духовенства рассматривают свидетелей Иеговы как деструктивную и тоталитарную или даже – по существу своему – антихристианскую секту.

Четкое указание на исток их идеологии дает, к примеру, протоиерей Александр Новопашин: «Две тысячи лет назад иудеи не признали Бога, явившегося во плоти, предав Его на распятие… Но гонители христиан столкнулись с неожиданным феноменом: каждая капля крови, пролитая мучениками за веру, взращивала сотни новых исповедников. И тогда враг спасения душ человеческих меняет тактику, пытаясь разрушить Церковь изнутри… Особое место занимали ереси, пытавшиеся применить иудейские воззрения к христианскому учению – таких еретиков называли иудействующие. Продолжатели иудействующих… объявились на рубеже ХХ столетия в лице свидетелей Иеговы – мощной международной организацией во главе с Руководящей Корпорацией в г. Бруклине (США)»[5].

Но возвратимся к временам Константина. Если бы ариане победили на первом Вселенском соборе, все христианство сделалось бы примерно такой же вот вариацией на тему абстрактного и плоского монотеизма, не оставляющего надежд на истинное спасение (то есть восхождение к Самому Богу). А значит, под названием «христианство» мы бы имели сейчас на деле нечто вроде ислама, возникшего за три века до Магомета.

Об этом хорошо говорит специалист по истории христианского богословия Антон Карташев (1875–1960): «Диалектически арианство вело к антитроичности Бога, к обессмыслению вочеловечения хотя бы и Высшего, Единородного, Единственного из сынов Божиих. Это был бы стерильный монотеизм, подобный исламу и иудаизму. Не понимало арианство, что суть христианства не в субъективной морали и аскезе, а в объективной тайне искупления»[6].

«Яд иудаизма, – замечает Карташев далее, – заключался в антитроичности, в монархианском истолковании крещальной формулы церкви. Антиохийский богословский центр (или „школа“), как находящийся на почве сиросемитической, заявил себя симпатиями и к позитивно-буквальной экзегезе Библии». Проще говоря, через Антиохийскую школу предпринималась первая серьезная[7] попытка иудаизировать христианство. Тогда, в IV в. по Р.Х., это не удалось. И неудача врага спасения душ человеческих, как это мы постараемся показать здесь далее, была предопределена посвященностью Константина Великого в тайны древнего иллирийского богословия.

Конечно, это был не единственный (хотя и решающий) фактор, приведший тогда к победе в христианстве исконного православия и закреплению этой победы в тексте Символа веры, который почитается и поныне. Антиохийской школе, через которую проводилась диверсия арианства, противостояла школа Александрийская. Ее представители владели философией Платона и помнили, что именно «в книгах платоников (а не в иудейской Торе) написано то же самое, что в Евангелиях», как это констатировал современник I Вселенского собора святой Августин Блаженный в трактате «Исповедь».

Александрийцы чувствовали, что ариане обкрадывают верующих во Христа, предлагая вместо настоящего Сына Бога поклониться несовершенному бледному разуменью о Нем еретиков. Адептам Александрийского богословия было очевидно: утрата ведения о подлинной природе Слова, Которое стало плотью (Ин 1:14), приведет к потере возможности действительного спасения, то есть прозрения в Саму Истину. Ведь сказано: «познаете Истину, и Истина сделает вас свободными» (Ин 8:32). А также: «Никто не приходит к Отцу иначе, как только через Меня» (Ин 14:6).

На богословских диспутах имеющие духовный опыт немедленно указывали суть дела: «Бог вочеловечился для того, чтобы мы обожились! Если бы Он был не Бог, а всего лишь обожен, то как мы бы могли надеяться через Него обожиться?» Но смысл подобных речей был понятен весьма немногим. Лишь тем, кто также имел соответствующий духовный опыт – «сокровище благих», обретаемое лишь продвинувшимися весьма далеко по пути внутреннего святого странничества. Прочие же предпочитали перетолковывать умалено даже категорические прямые свидетельства новозаветных текстов: «в Нем обретается вся полнота Божества телесно» (Кол 2:9). «Велия благочестия тайна: Бог явился воплоти» (1 Тим 3:16). «Он… не почитал хищением быть равным Богу» (Филип 2:6).

Чтобы «велия благочестия тайна», отворенная избранным, сделалась внятна всем, необходимо было отыскать некую формулу ее осмысления – емкое словесное выражение, как бы скачком расширяющее духовный горизонт (способствующее, как бы сказали сейчас, инсайту). Но даже александрийцы, то есть христианские учителя, опиравшиеся на всю мощь философии Платона, не смогли вывести такой формулы. (Впрочем, очень близко подошел Афанасий Великий: «Бог не Монада, а всегда Триада». Но это утверждение было односторонним и, следовательно, уязвимым.)