Юрий Грачёв - В Иродовой Бездне.Книга 1

Опустившись на колени на вершине горы; Лева начал молиться Тому, Кто послал его посещать заключенных:

— Господи! Тебе ничего не трудно. Для Тебя нет невозможного, так почему Ты не даешь билет? Что Ты хочешь от меня?

Он больше не говорил, а как бы ожидал ответа, оставаясь на коленях, прислушивался к своему сердцу.

— А что, может быть, здесь вблизи есть ссыльные, которых ты мелькнуло в сознании.

Он встал, поспешно сошел с горы и направился в дому брата. Тот как раз умывался, придя с работы.

— Ну, как с билетом? — спросил он Леву.

— Никакого результата, — сказал Лева, улыбнувшись. — Здесь вблизи ссыльные есть?

— Есть. Я совсем забыл тебе сказать. В городе Темире. Это будет километров тридцать от железной дороги, — старушка — благовестница Курского отдела евангельских христиан.

— Так вот, — сказал Лева, радостно улыбаясь, я потому и билет не достал, что сейчас же отправляюсь в Темир.

— Да уж, поздновато, пожалуй, — сказал брат, смотря в окно. — Наш сосед собирается на подводе ехать в Темир. Пойду ка, узнаю.

Через несколько минут он вернулся и сообщил, что лошадь уже запряжена и сосед согласился подвезти Леву. Они горячо поблагодарили Господа, что Он все так дивно устраивает, и Лева двинулся в путь.

Дни были летние, длинные, и Лева с соседом брата основной путь проехали засветло. Путь был однообразный: выжженная солнцем степь, овраги, маленькие холмы. Дорогой разговорились:

— Ты, молодой человек, к кому в Темир — то?

— К сестре, — ответил Лева.

— А я смотрю на тебя: уж ты не ихней ли веры, как мой сосед?

— Ихней, — отвечал Лева.

— Ну, что же, вера неплохая. Бывал я на ваших собраниях. И сам чуть не уверовал. Но только эта вера не для нашего времени,

— Почему не для нашего? — спросил Лева. — Хорошая вера всегда хороша.

— Так-то, оно так, — заметил возница, погоняя лошадь, — но только этих верующих не любят сейчас крепко. Чуть что — сразу гонят. Вот сколько тут было вашей веры бедных мужиков, так всех объявили кулацкими подпевалами и отправили… А они испокон веку — самые трудовые батраки.

— Господь испытывает людей, — сказал Лева, — и все может быть ко благу.

— Это по-вашему вроде: «Господь терпел и нам велел?» Но я с этим не согласен. Лучше подальше от всяких молельных домов, лишь бы тебя не трогали…

— Мы стараемся идти по пути Христа, — сказал Лева.

— А я тебе скажу, молодой человек: к добру этот путь не приведет, только погубишь себя. Теперича живи не как Бог велит, а как люди приказывают. И будет тебе хорошо. Говорят: «Нет Бога», и ты говори: «Нет!» А там в душе — верь.

— А вы-то зачем в Темир едете? — спросил Лева.

— Вот везу тут кое-что продать там. Одним словом, деньгу зашибаю. Деньги-то — это самое важное в жизни. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — нахмурился Лева. Ему вдруг вспомнился рассказ Максима Горького «Челкаш», где художник слова развернул напоказ эгоистическую душу мужика, способного ради денег на все. Похожий ехал теперь и с ним. И таких много. У них нет ни руля, ни ветрил. Они верят в то, что повыгоднее. Плывут по течению, как мертвая рыба.

Лева стало грустно. Таких много… есть они и в братстве. Из них вербуются Иуды. Но как сделать, чтобы таких людей стало меньше? Как? Он не знал.

Стемнело. Дело было к полночи, когда они подъехали к окраине города, где лишь в некоторых местах мерцали огни. Распростившись с мужиком и поблагодарив его, Лева стал искать улицу. Это не сразу удалось. Наконец, он нашел ее. Пошел в дом, в котором, по всей вероятности, проживала ссыльная.

Избушка было во дворе. В окне горел свет. Лева постучал.

— Войдите! — послышался старческий голос. Он вошел, и то, что увидел, навсегда врезалось в его память.

Это была небольшая чисто выбеленная комната. Перед окном стоял стол, за которым сидела седая старушка. Она что-то писала на больших листах бумаги. Освещенные керосиновой лампой перед ней лежали на столе две открытые книги. Лева сразу сообразил: Библия и «Симфония». Слева на стене висела простая картина. На ней была нарисована голова Христа в терновом венке, а ниже — крупным четким шрифтом текст: «Кто Мне служит, Мне да последует».

— Мир вам! — сказал Лева,

Старушка с недоумением посмотрела на него. Видимо его вид, напоминающий военного, не совсем соответствовал словам: «Мир вам».

— С миром принимаем, — сказала она, вопросительно уставившись на него.

— Я брат ваш, пришел посетить вас, — сказал, улыбаясь, Лева.

— О, как приятно! — воскликнула старушка. — Слава Богу, наконец-то! Я здесь уже больше года и никто не посетил меня.

— Садитесь, раздевайтесь! — засуетилась она. — Так вас, значит, курские братья направили, вы из Курска?

— Нет, не из Курска, — сказал Лева, снимая свои доспехи.

— Так вы из Ленинграда, от Союза евангельских христиан?

— Нет, — ответил Лева.

— Так, может быть, из Москвы?

— И не из Москвы. Я послан Богом. Он побудил мое сердце исполнить слова Христа: «Был в темнице, и посетили Меня».

— Как это дивно! — сказала старушка и опустилась на колени. И она, и Лева со слезами на глазах благодарили Бога за эту встречу и просили, чтобы Он сам был среди них.

После молитвы старушка сказала:

— А к какой общине евангельских христиан вы принадлежите?

— Ни к какой, — ответил Лева. — Я — баптист.

— Баптист? — протянула старушка. — А вы знаете, я работница Союза евангельских христиан.

— Знаю, знаю, дорогая сестра! — сказал Лева, с искренней любовью глядя на нее. — Ведь мы дети одного Отца. И если были ссоры между нашими братствами, теперь, в горниле испытаний, Господь переплавляет все.

— Да, да! — воскликнула старушка. — Я так счастлива, что вы ко мне пришли. Я долго думала, почему в России два братства, и пришла к выводу, что это план Божий. Чтоб две руки шире, больше сделали для Господа. А теперь пришло время, и мы должны слиться в одно.

Они провели в беседе почти всю ночь. Старушка рассказала, как она отдала свою жизнь Господу и теперь живет только Им.

— И знаете, брат, — говорила она, — хотя я здесь совсем одна, но я много тружусь. Я исследую Слово Божие, и предо мною открывается бездна богатства Его. Я пишу на определенные темы и направляю в общины Курской области. Эти статьи там читают, передают другим.

Она показала копии имеющихся у нее работ: «О святости», «О тайне Христовой». Одну из них подарила Леве. На его вопрос при заполнении анкеты, как она смотрит на будущность дела Божия в России, старушка воскликнула:

— Великое, необыкновенное! — и глаза ее засияли, — не знаю, доживу ли я до того времени, когда Евангелие будет проповедоваться везде и всюду, но я теперь готовлюсь к участию в этом. Я знаю твердо — это будет. И теперь зима, время подготовки к большой работе.

Лева радовался. Разве, не чудо, что где бы он ни спрашивал гонимых, все были они убеждены и верили в великое грядущее России?! Да, не напрасно вселял Бог эту твердую уверенность во многие, многие сердца. Великое утро любви и мира среди народа нашей страны — впереди.

Уже светало, когда старушка уговорила Леву отдохнуть, так как на следующее утро он собирался назад. Она предложила прилечь на ее постель, но он категорически отказался, сказав, что привык спать только на твердом, и после молитвы, расстелив свое одеяло, быстро уснул.

Было совсем светло, когда она разбудила его, приглашая подкрепиться горячим чаем.

— Как жаль, что вы так быстро покидаете меня! — говорила старушка. — Вы не были и суток.

— Но эти краткие часы, — сказал Лева, — незабвенны. У Господа ведь и один день, как тысяча лет. И я за эти краткие часы получил от вас очень многое. Ваша вера и надежда особенно дороги.

Обратную дорогу он проделал пешком. Было легко идти, пока солнце не сильно пекло. Но когда настал полдень и оно висело над головой, двигаться становилось все труднее и труднее. Однако путь уже кончался, слышался паровозный гудок, и он бодрым вошел в Джурум.

— Как теперь будет с билетом? — подумал он, подходя к дому брата. — Теоретически семафор должен быть открыт теперь и на Среднюю Азию.

Встретивший брат радостно приветствовал его и сказал, что есть надежда купить билет.

В этот же вечер билет был куплен, и Лева, горячо простившись с дорогой семьей, так радушно принявшей его, опять поехал в жаркий Ташкент.

В вагоне было набито битком. Ехали крестьяне с мешками, с сундучками. Все они лавиной устремились в Ташкент. Это были те, которые боялись устройства новой жизни — коллективизации, или же кулаки, убегавшие от принудительного выселения. Все они страшно курили, плевались, ругались, рассказывали разные смешные истории, но больше толковали о том, как заживут они в Ташкенте, сытно и привольно.