4. Будем же утешать себя двумя мыслями: во-первых, тем, что нас не оскорбляют, потому что оскорбляющие не знают, кто мы; во-вторых, тем, что, если мы захотим требовать удовлетворения, они подвергнутся самому тяжкому наказанию. Но не дай Бог, чтобы кто-нибудь имел столь жестокую и бесчеловечную душу. Что ж, если нас оскорбляют единоплеменники? Ведь это уже тяжело? Напротив, это-то и легко. Почему так? Потому, что не одинаково переносим мы обиды от тех, кого любим, и от тех, кого не знаем. Поэтому, утешая обиженных, мы часто говорим такие слова: тебя обидел брат, – перенеси великодушно; обидел отец, обидел дядя. Если же имя брата и отца имеет такую силу, – что же, если я назову имя еще более родное? Мы не только братья друг другу, но и члены, и одно тело. Если мы ценим имя брата, – тем более имя члена. Не слыхал ли ты мирской пословицы, которая говорит, что в друзьях надобно терпеть и недостатки? Не слышал ли, что и Павел говорит: друг друга тяготы носите (Гал. 6, 2)? Не видишь ли любовников? Между вами я не могу найти другого примера, и потому принужден обратить речь на этот предмет. То же, впрочем, делает и Павел, говоря так: к сим, плоти нашей отцы имехом наказатели, и срамляхомся (Евр. 12, 9); особенно же прилично сказать здесь то, что он пишет римлянам: якоже, говорит, представисте уды ваша рабы нечистоте и беззаконию в беззаконие, тако представите уды ваша рабы правде (см.: Рим. 6, 19). Потому и мы смело будем держаться этого примера. Итак, не видишь ли любовников? Сколько они переносят бедствий, пылая страстию к блудным женщинам! Их бьют по щекам, колотят, над ними смеются; они терпят блудницу развратную, которая отвращается от них и наносит им тысячу оскорблений. И при всем том, если хотя однажды они увидят что-нибудь приятное и ласковое, все им кажется благополучным, все прежнее исчезает и все переносится легко, будет ли то бедность, или болезнь, или другое что подобное. Жизнь свою они считают бедственною или блаженною, смотря по тому, как расположена к ним их любовница. Не знают они ни человеческой славы, ни бесчестия; но, хотя бы кто и оскорбил их, – от великого удовольствия и за ее благосклонность они все переносят легко. А она сама хотя бы ругала их, хотя бы плевала им в лицо, – они терпят это и думают, что в них бросают розами. И что удивительного, если они так расположены к ней! Они дом ее считают великолепнее всех домов, хотя бы он был глиняный, хотя бы клонился к падению. И что я говорю о стенах? Они воодушевляются даже при виде тех мест, где они бывают вечером. Но здесь дайте мне, наконец, сказать апостольское слово. Как он сказал: якоже представисте уды ваша рабы нечистоте, тако представите уды ваша рабы правде, – так точно и я говорю: как возлюбили вы этих (женщин), так любите друг друга, и ничто не будет казаться вам тяжким. И что я говорю – друг друга? Так будем любить Бога.
Вы ужаснулись, услышав, что я требую такой же меры любви к Богу, какую показывают иные к орудиям своих страстей. А я ужасаюсь, что мы не показываем и такой любви. Если хотите, рассмотрим это подробнее, хотя говорить об этом и очень тяжело. Любовница не обещает любовнику ничего доброго, но – бесчестие, стыд и поношение. Знакомство с блудною женщиною именно это и производит-делает человека смешным, позорным, бесчестным. Бог же обещает нам Небо и Небесные блага; Он сделал нас сынами Своими, братиями Единородного; Он и в этой жизни представил тебе бесчисленные блага, и по смерти обещает даровать воскресение и столько благ, сколько и представить невозможно; Он делает нас достойными чести и уважения. И опять: та заставляет расточить все имение в пропасть и на пагубу; а Бог повелевает сеять для Неба, воздает сторицею и дарует Вечную жизнь. Та поступает с любовником, как с невольником, распоряжаясь хуже всякого тирана; а Бог говорит: не ктому вас глаголю рабы, но други (см.: Ин. 15, 15).
5. Видели, как много зол – там, и сколько благ – здесь? И что же после этого? Для любовницы многие проводят ночи без сна и, что бы она ни приказала, все исполняют с усердием – оставляют и дом, и отца, и мать, и друзей, и богатство, и почести, и все свое имение подвергают расстройству и запустению. Для Бога же или, лучше, для себя самих мы не хотим истратить и третьей части нашего имущества. Видя алчущего, мы отвращаем от него взор; проходим мимо нагого и не удостаиваем его даже слова. А любовники, если увидят даже служанку любовницы, женщину грубую, останавливаются с нею среди площади и, как бы красуясь и величаясь тем, разговаривают с нею, разливаясь в длинных речах. Для любовницы за ничто считают жизнь, начальников, царство (как это известно тем, которые испытали эту болезнь) и бывают более благодарны ей за ее приказания, чем другим за услуги. Не справедливо ли после этого быть геенне? Не справедливы ли бесчисленные наказания? Отрезвимся же и предоставим на служение Богу хотя столько же, хотя половинную часть того, что иные отдают блуднице, хотя даже третью долю. Может быть, вы опять ужаснетесь? Да, и я ужасаюсь. Но я хотел бы, чтобы вы ужасались не слов только, но и самого дела. Между тем, здесь сердце у нас сжимается; а лишь выйдем, – все бросаем. Что же из того пользы? Там, если надобно тратить деньги, никто не жалуется на бедность, но часто, пленившись, и занимают, и дают; здесь же, если мы вспомним о милостыне, нам представляют детей, и жен, и дом, и начальство, и тысячи извинений. Но там, скажешь, много удовольствия? Об этом-то я и плачу, и рыдаю. А что если я покажу, что здесь больше удовольствия? Там отнимают немало удовольствия стыд, поношение, трата денег, наконец ссоры и вражда; а здесь нет ничего такого. Да и что, скажи мне, может сравниться с этим удовольствием – жить в ожидании Неба и Небесного Царства, светлости святых и нескончаемой жизни? Но это, скажешь, в ожидании, а то – в действительности. В какой действительности? Хочешь ли, я скажу, что и здесь в действительности? Подумай, какою ты наслаждаешься свободою: живя добродетельно, ты никого не боишься и не страшишься – ни врага, ни наветника, ни клеветника, ни соперника, ни соискателя в любви, ни завистника, ни бедности, ни болезни, ни другого чего-нибудь человеческого. Там, напротив, хотя бы и весьма много сбывалось по желанию, хотя бы и богатство стекалось, как из источника, – ссора с соперниками в любви, наветы и козни сделают самою несчастною жизнь того, кто связывается с ними. Из угождения той презренной, развратной и сластолюбивой женщине действительно неизбежно возникают ссоры; а это хуже тысячи смертей и несноснее всякого наказания. Здесь же нет ничего такого. Плод же духовный, говорит (Апостол), любы, радость, мир (Тал. 5, 22). Нет здесь ни ссор, ни безвременной траты денег, ни досады после траты. Хотя бы ты дал овол, хотя бы хлеба, хотя бы чашу холодной воды, – за все будет тебе великая благодарность и ничто не заставит тебя огорчаться и печалиться, но все послужит к тому, чтобы сделать тебя славным и избавить от всякого стыда. Какое же мы будем иметь оправдание, какое извинение, когда, оставляя это, предаемся противному и добровольно ввергаем самих себя в печь, огнем горящую? Потому умоляю страдающих такою болезнию – вновь собрать свои силы, возвратиться к здоровью и не позволять себе впасть в отчаяние. Блудный сын потерпел бедствия еще более жестокие, но так как возвратился в отеческий дом, то стал в прежней чести и явился славнее того, кто всегда поступал хорошо. Поревнуем ему и мы, и, возвратившись ко Отцу, избавим себя, хотя поздно, от этого плена, и перейдем к свободе, чтобы сподобиться и Царства Небесного, по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым слава Отцу со Святым Духом во веки веков. Аминь.
Сия глагола Иисус и возведе очи Свои на небо и рече: Отче, прииде час: прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя
(17, 1)Изъяснение 17, 1. Опровержение ариан и аномиан, порицавших Божество Иисуса Христа. – Сын Божий есть едино с Отцом. – Мы можем приобщаться к славе Иисуса Христа по нашей способности, по нашей вере и делам. – Блага, которыми мы владеем, не наши. – Мы все делаем для тела, и ничего для души. – С умножением потребностей умножается число слуг. – Господин становится рабом своих слуг. – Мстинная свобода состоит в том, чтобы не нуждаться ни в ком.
1. Иже сотворит и научит, сказано, сей велий наречется в Царствии Небеснем (Мф. 5, 19), – и весьма справедливо. Ведь любомудрствовать на словах легко, а показывать на деле – свойственно лишь душе доблестной и великой. Потому-то и Христос, беседуя о незлобии, представляет в образец Самого Себя, повелевая брать с Себя примеры. Поэтомуже и теперь, после увещания, Он обращается к молитве, научая нас в искушениях оставлять все и прибегать к Богу. Так как словами: в мире скорбни будете Он поколебал души учеников, то молитвою опять ободряет их. Они все еще смотрели на Него, как на человека, и для них-то Он и молится, подобно тому, как и о Лазаре, когда высказывает и причину: народа ради стоящаго рех, да веру имут, яко Ты Мя послал еси (см.: Ин. 11, 42). Так, скажешь, при иудеях этому и следовало быть: но к чему же это при учениках? Этому следовало быть и при учениках; те, которые после столь многого говорят: ныне вемы, яко веси вся, больше всех нуждались в утверждении. А впрочем, евангелист и не называет этого действия молитвою, но как говорит? Возведе очи Свои на небо. Значит, по его словам, это скорее была беседа с Отцом. Если же в других местах он и говорит о молитве, и представляет Христа то преклоняющим колена, то возводящим очи на небо, – не смущайся. Из этого мы научаемся, с каким усердием должно приносить молитвы, научаемся и стоя взирать очами не только телесными, но и душевными, и преклонять колена с сокрушением сердца. В самом деле, Христос пришел не для того только, чтобы явить Себя, но и для того, чтобы научить неизреченной добродетели; а учитель должен учить не словами только, но и делами. Итак, послушаем, что Он говорит здесь. Отче, прииде час: прослави Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тя. Снова показывает нам, что Он не неволею идет на Крест. Иначе как бы Он стал молиться о том, чтобы это сбылось, и называть Крест славою не только для Самого Распинаемого, но и для Отца? Так действительно и было: не Сын только прославился, но и Отец. До Креста даже и иудеи не знали Его: Израиль же, сказано, Мене не позна (Ис. 1, 3); а после Креста притекла вся вселенная. Затем Христос говорит и о самом образе славы, и как Он прославит Отца. Якоже дал еси Ему власть всяким плоти, да всяко, еже дал еси Ему, не погибнет (Ин. 17, 2). Слава Божия в том действительно и состоит, чтобы всегда благодетельствовать. Что же значит: якоже дал еси Ему власть всякия плоти? Этим показывает, что дело проповеди не ограничится одними иудеями, но прострется на всю вселенную и полагает начало призванию язычников. Так как Он сказал: на путь язык не идите (Мф. 10, 5), а впоследствии скажет: шедше научите вся языки (28, 19), то теперь показывает, что это угодно и Отцу. В самом деле, проповедь язычникам весьма соблазняла иудеев и даже учеников. Ученики и впоследствии не легко дозволяли себе входить в общение с язычниками, пока не получили наставления от Духа, – так как отсюда происходил немалый соблазн для иудеев. Оттого-то даже после столь великого явления Духа Петр, пришедши в Иерусалим, едва мог избегнуть порицаний, рассказав о плащанице (см.: Деян. 11, 1-19). Что же значит: дал еси Ему власть всякия плоти?
