Казалось, что и эта семья, наконец, вступила в новую эру мира и благополучия. Все чувствовали себя счастливыми и спокойными.
Общее внимание привлек учебник грамматики, который принес Тип.
Мария рассматривала книгу с особым любопытством. Увидев это, Тип неожиданно спросил:
— Хочешь, я буду учить тебя грамматике?
— С удовольствием! — радостно согласилась Мария. И они тотчас же принялись за дело. Таким образом началось обучение Марии, которая не могла ходить в школу, потому что должна была помогать матери.
Вечер прошел быстро. В девять часов Тип ушел в свою каморку.
Больной отец тоже спал, и только Мария никак не могла решиться лечь.
Ей казалось, что наступил удобный момент поговорить с матерью о новом Друге, найденном ею. Она не знала с чего начать и ждала, чтобы мать первая что- нибудь сказала. Ее желание вскоре исполнилось.
— Мария, скажи, для чего это ты затеяла такую уборку?
— Чтобы было чисто и… чтобы доставить тебе удовольствие…
Этот ответ показался матери необычным, и она долго не могла ничего сказать. Только после некоторого молчания она снова спросила:
— А что побудило тебя сделать это? Мария поняла, что наступил подходящий момент высказаться.
— Я хотела угодить Иисусу, — произнесла она дрожащим голосом, — господин Гольбрук говорил, что Бог будет доволен мной… если я буду помогать тебе по дому, слушаться тебя… — Мария замолчала, потом с усилием продолжала:- Я хочу быть послушной Богу, потому что люблю Его…
Теперь, сказав все, что должна была, Мария почувствовала еще большую радость. Мать сидела неподвижно, прикрыв глаза рукой.
— Спокойной ночи, мама, — тихо сказала Мария, поняв, что мать ничего больше у нее не спросит.
— Спокойной ночи! — ответила та дрогнувшим голосом.
Марии так хотелось обнять и поцеловать мать, но она не посмела этого сделать. Погасив свет, Мария тихонько склонилась на колени у своей постели и искренне помолилась, прося Бога о покаянии матери.
Так добрые слова, сказанные господином Гольбруком, нашли свое место в сердце Марии и принесли первый, прекрасный плод в ее жизни.
Делая добро, да не унываем; ибо в свое время пожнем, если не ослабеем.
(Галат.6:9)
Тип как- то зашел в комнату отца, поправил подушки, дал ему лекарство от кашля и, подсаживаясь к больному на кровать, спросил:
— Папа, помнишь, ты говорил мне, что господин Брей учился с тобой в одной школе?
— Да, — подтвердил тот, — наши отцы были соседями, и мы всегда вместе ходили в школу. Мы даже были в одном классе и оба хорошо учились. С тех пор многое изменилось… Тогда мой отец был гораздо богаче его, а теперь наоборот, он богат, а я — беден.
— Какой он был тогда? Наверное, его сын Вилли сильно похож на него!
— Я не знаю Вилли, но его отец был хороший озорник, и мы вместе проделывали много шалостей. Я с ним дружил, а другие мальчики его боялись. А впрочем, и я ему подчинялся… Скажу откровенно, что для моей будущности эта дружба принесла большой вред.
— Папа, знаешь ли ты, что господин Брей стал совсем другим?
— Как?
— Теперь он приходит на молитвенное собрание, молится вслух. Он стал такой добрый!..
— Неужели? Если это правда, то он в самом деле очень изменился.
Раньше он всегда смеялся над верой в Бога.
— Он сам об этом рассказывал, но теперь он вовсе не такой, как был прежде.
— Что же произошло?
— Это случилось несколько недель назад. Тогда каждый вечер были собрания. На одном из них господин Брей раскаялся перед Богом во всех своих грехах. С тех пор он всегда молится вслух и жизнь его совсем переменилась.
Господин Леви глубоко вздохнул и, помолчав, произнес:
— Я очень рад за него… ему так не хватало этого.
Только бы он устоял…
— Бог поможет ему, я уверен в этом, — твердо сказал Тип. — Значит я не ошибся, думая, что вы были хорошими друзьями. Вчера вечером он с таким волнением молился о тебе!..
Встрепенувшись от услышанного, господин Леви пристально посмотрел на Типа.
— Господин Брей молился обо мне?
— Да.
— Но почему ему пришла такая мысль — молиться обо мне?
— Я попросил в собрании… молиться о тебе… Я так хочу, чтобы ты стал христианином! Я всегда молюсь о тебе! Когда же я попросил других поддержать меня, то господин Брей первый помолился. Тебя ведь это не сердит? Там все просят молиться о тех, кого любят…
— Нет, конечно, нет! Наоборот, мне кажется, что я более, чем кто- либо, нуждаюсь в молитве… Скоро обо мне нельзя уже будет молиться…
Тип ничего не ответил.
— Так и ты за меня молишься? — снова спросил отец.
— Да. Я молюсь о тебе каждый день. Мне очень хочется, чтобы ты познал Господа.
Больной долго молчал и наконец вымолвил:
— Я очень рад, что ты стал христианином! Мой отец был хорошим человеком и сделал все, что мог, чтобы воспитать меня, но из меня ничего доброго не вышло. Я попусту потратил свою жизнь и ничему полезному не научил своих детей… А ты, несмотря на это, стал честным… Значит, когда вырастешь, будешь надежной опорой матери. А за меня не стоит молиться, поздно. Я слишком далеко зашел, чтобы возвратиться на прежний путь…
— Папа, ты сильно ошибаешься! — воскликнул Тип. — Бог никогда не говорит, что нам поздно каяться! Напротив, Он призывает всех погибших и уставших от греха. Он может из злого сердца сделать доброе. Я долго молился о Марии, и все безуспешно. Тогда господин Гольбрук сказал мне, что, может быть, я молюсь, а сам не надеюсь быть услышанным. Это была правда! Я стал молиться иначе, от всего сердца, и Бог мне ответил! Вот поэтому я уверен, что Он услышит мою молитву и о тебе. Я прошу Его сделать тебя христианином, и буду просить, пока Он не ответит мне.
На лице господина Леви отразилось страдание, а в уголках глаз блеснула еле заметная слезинка и скатилась по исхудалым щекам.
— Мне кажется, что я близок к смерти, — прошептал он, — я все отдал бы, чтобы быть готовым к этому, но теперь поздно… Всю жизнь я знал об истинном пути, но не следовал по нему… Теперь же должен пожинать то, что когда- то сеял.
— Папа, в Библии нет ничего подобного! — суверенностью убеждал Тип. — В прошлое воскресенье господин Гольбрук говорил нам, что человек всегда может обратиться к Богу. Господь не смотрит на возраст. Он прощает и молодых, и старых. Иисус любит всех!
— Я другого мнения, — возразил больной. — По- моему, нечестно всю жизнь презирать и не слушаться Бога, а ухватиться за Христа только из- за страха перед смертью. Это ведь не нравится Богу!
Тип не знал, как правильно ответить. Рассуждения отца казались ему неверными, но он не находил слов, чтобы убедить его. Грустный и озабоченный, он ушел в школу.
Возле почты Тип неожиданно встретил господина Гольбрука. Именно он- то и нужен был ему.
— Господин Гольбрук, у меня есть к вам один очень важный вопрос! — обратился он сразу же, не теряя времени.
Добрый пастор всегда был рад помочь каждому и потому пригласил Типа идти вместе.
— Скажите мне, что вы сказали бы человеку, который противился Богу всю жизнь, а перед смертью утверждает, что теперь нечестно отдаться Ему в последний час?
— Я сказал бы, что если он обкрадывал Бога всю жизнь, то это еще не причина украсть у Него последний год своей жизни. Если он не прав был сорок лет, то к чему продолжать быть неправым еще один год? Чем скорее он смирится, тем будет лучше. Тип с облегчением вздохнул.
— Как я сам об этом не подумал? Я чувствовал, что его рассуждения неверны, но не знал, что ответить… Господин Гольбрук пристально посмотрел на Типа.
— Как ты думаешь, примет ли меня твой отец сегодня?
— Думаю, что да, — не колеблясь, ответил Тип. — Если бы вы объяснили ему то, что сейчас сказали мне! Я был бы очень рад…
Тип пошел дальше. Обернувшись, он увидел, что пастор направился к их дому, и в его сердце снова затеплилась надежда на спасение отца: он молился о нем, говорил о Христе, теперь господин Гольбрук побеседует с ним… Остается одно; с упованием ожидать его покаяния…
Кто думает, что он стоит, берегись, чтобы не упасть.
(1Кор.10:12)
Том Минтурн, стоя на высоком табурете, прикреплял красивую гирлянду вокруг большой доски, висящей на стене. В класс вошел господин Бернс.
— К экзамену все готово! — объявил Том, соскакивая с табуретки.
— Обстановка вполне соответствует этому, — добавил учитель. — Надеюсь, то же самое можно сказать и о ваших знаниях.
Полюбовавшись на работу Тома и мимоходом сказав ученикам несколько ободрительных слов, он, между прочим, спросил Типа:
— Ну что, Эдуард, не страшно тебе?
— Нет! — улыбнулся Тип.
