Беседа с Дон-Кихотом побудила Андрея сильнее задуматься над вопросом: какие разумные доводы в свою защиту может выставить богословие?
Ответ Андрей стал искать в тех богословских науках, которые они изучали. Среди других предметов был у них курс «основного богословия». Его преподавал один из ведущих богословов, доцент, священник Василий Преображенский. Окончив перед революцией духовную академию, отец Василий не стал священником и долгое время работал учителем. Лишь после Великой Отечественной войны он вернулся к церковной деятельности, принял сан священника и стал сперва преподавателем, а затем и доцентом духовной академии и семинарии.
Его предмет знакомил воспитанников духовной школы с основными богословскими понятиями. Составной частью основного богословия была «христианская апологетика», то есть обоснование истинности христианской религии с позиции разума и науки, а также доказательство преимущества христианства перед другими религиями.
Преподавал свой предмет отец Василий не в пример своим коллегам живо, увлекательно, по крайней мере настолько, насколько позволяла богословская тематика.
Если профессор догматического богословия протоиерей Серафим Савицкий читал материал нудным, старческим голосом, уткнувшись в текст, если доцент церковной истории Иван Николаевич Мурашов даже не давал себе труда объяснить задаваемый урок, а просто отсылал к соответствующей главе учебника, если остальные профессора и преподаватели пересказывали богословские учебники конца прошлого века, то отец Василий излагал семинаристам материал по памяти, никуда не заглядывая, не боясь кое-где вставить шутку. Поэтому он нравился семинаристам. Андрею на первых порах казалось, что сообщаемые отцом Василием истины неоспоримы, и он, как губка, впитывал положения основного богословия, не задумываясь над ними.
Но после разговора с Дон-Кихотом Андрей стал размышлять над материалом. Изучая этот предмет, юноша старался отобрать то, с чем он безусловно соглашался, что считал неоспоримой истиной. К своему удивлению и сожалению, он замечал, что таких положений немного и касаются они главным образом второстепенных вопросов. По основополагающим же проблемам религии давалась неубедительная аргументация, да и она преподносилась в завуалированной туманными фразами форме. За красивыми словами чувствовались теоретическое бессилие и безоговорочная защита христианства, рассчитанные на человека, который уже верит. Доказывалось не столько существование бога, сколько то, чей бог истинный — мусульманский, буддийский или христианский. Не доказывалась возможность чудес с точки зрения науки, а устанавливались отличия чудес истинных от ложных.
«Я-то верю, — думал Андрей, перелистывая свою тетрадь с записями уроков отца Василия. — Ну, а неверующего смогли бы убедить его доводы? Смогу ли я, сделавшись священником, подобными аргументами обратить какого-нибудь закоренелого безбожника к вере?»
Своими мыслями юноша поделился с Гатукевичем.
— Лева, я имею «нечто рещи тебе».
— Рцы! — ответил Гатукевич.
— Давай устроим богословский диспут!
— Это еще к чему? — удивился священник.
— Мы изучаем основное богословие. Но что от этого толку. Мне сдается, что доводы, которые выдвигает отец Василий, не требуют доказательств лишь для тех, кто верит. А смогут ли они убедить неверующего в правоте религии?
— Трудно сказать, — ответил, поразмыслив, отец Лев. — Неверующего ничем не убедишь. Он упрям как осел.
— Предположим, что так, — с жаром воскликнул Андрей. — Но тогда для чего мы все это учим? Верующих старушек не надо убеждать, они и так верят.
— Мы учим для себя, чтобы укрепиться в вере! — твердо произнес Гатукевич.
— Ты меня знаешь, Лева, я верующий. До поступления сюда я надеялся, что в святилище богословской науки есть факты, доказывающие правоту религии. Но теперь, когда я знакомлюсь с этими фактами, у меня создается впечатление, что слишком уж они наивные…
— Что же ты предлагаешь?
— Я уже сказал: диспут. Один из нас будет выступать, изображая неверующего, другой, основываясь на лекциях отца Василия, опровергать атеиста. Посмотрим, что из этого получится.
— Вообще-то сие интересно… Давай. Пойдем в свободную аудиторию и сразимся.
— Пошли. Поскольку ты у нас ученый муж, философ, изобрази заядлого скептика и выкладывай все, что знаешь против религии, я же буду защищать ее. Погоди, я сбегаю за тетрадкой, в которой записаны уроки отца Василия.
Через несколько минут Андрей вернулся.
— Итак, начнем. Я атеист! Не верю ни в какого бога — прости меня, господи, за невольный грех! Требую: докажи мне, что он есть, и я уверую! — нарочито важно произнес Гатукевич.
Андрей быстро перелистал странички тетради. Наконец нашел нужное место и стал читать:
— Атеисты любят повторять, что бытие божие нельзя доказать и не существует достаточных для него оснований. Большой беды от этого вздора быть не может. Если бы слепые от рождения вздумали уверять, что звезд на небе и самого неба нет и что доказать существования их нельзя, то от этого не изменилось бы ничего. Небо существует для зрячих. Точно так же и в духовной области: для зрячих, то есть верующих, есть бог и есть совершенно достаточные доказательства его бытия. Мы, верующие, можем и должны твердо заявить, что существуют основания для веры нашей в бога, более того, о бытии бога мы знаем. Мы знаем, что бог есть, а не только веруем в него.
— Погоди! Как атеист, я должен тебя прервать и заявить: не согласен! Порочность ваших утверждений, молодой человек, состоит в том, что вы заявляете, будто у вас есть доказательства бытия божия, и в то же время говорите, что они существуют только для вас. А для нас? Почему мы не можем их понять? Где же логика?! Вам они не нужны, раз вы и так верите. Они нужны нам!
— Отвечаю. Доказательства бытия божия нужны и полезны как для верующих, так и для неверующих, но способных к вере и ищущих ее. При искреннем искании бога доказательства усиливают веру, оживляют религиозное чувство, располагают к вере…
— Снова нелепость: чтобы стать верующим, я должен уже быть верующим! А если я не верю? Чем вы докажете мне, что бог есть? Чем вы сами себе это доказываете?
— О существовании бога мы узнаем тем же самым эмпирическим путем чувственного восприятия, как и о существовании всего другого. О существовании предметов окружающего нас внешнего мира мы узнаем посредством своих органов чувств, собственное наше бытие для нас удостоверяется внутренним чувством, самосознанием или рефлексией, а божество и его действия на нас мы воспринимаем религиозным чувством, которое служит органом сверхчувственного восприятия божества. Орган религиозного знания называется религиозным чувством, или верой. Только путем религиозного чувства мы вступаем в живую связь с божеством, чувствуем близость бога, его присутствие, и без него для нас не было бы бога, как для слепых нет солнца. Бытие бога является предметом внутренней уверенности, а потому истина бытия бога для истинно-верующего, то есть имеющего религиозное чувство, есть факт внутреннего сознания и не основывается на доводах разума.
— Договорился! Обещал доказать, что бог есть, а сам все твердишь, что ты его чувствуешь. Ты чувствуешь, а я не чувствую. Так докажи же мне, что он есть! Себе-то зачем доказывать: ты и так веришь.
— Из учения о сущности религиозного познания вообще и происхождения идеи бога путем внутреннего религиозного опыта, а не рассудочного мышления, ясно следует невозможность удостоверения истины бытия божия одними рассудочными доказательствами без наличия, хотя бы в зародыше, религиозного чувства, хотя бы в виде смутного предчувствия бога, тяготения к нему, искания его. Поэтому нелепо было бы требовать от доказательств бытия божия такой же достоверности, как и от математических доказательств или эмпирической очевидности естественнонаучных фактов. Такой принудительной достоверностью и очевидностью доказательства бытия божия не обладают.
— Что и требовалось доказать! — иронически произнес Гатукевич, войдя в роль безбожника. — Кричали, что у вас есть куча достовернейших доказательств, а в результате оказалось, что нет ни одного. Единственное доказательство: «Я верю!» Хоть кол на голове теши, а верю, потому что мне кажется, будто бог есть. Одним кажется, что он есть, другим — что его нет. Кто же прав?
— Для непредвзятого ума нет и не может быть убедительнее того доказательства бытия божия, какое дается наблюдением над природой. Вся природа превращается в свидетельство о бытии бога, в сплошное откровение бога, в космологическо-телеологическое доказательство его бытия. В религиозной и научно-философской литературе есть достаточно сочинений, где наука о природе вырастает для чистого от предрассудков ума в одно сплошное свидетельство о боге. Что космологическое и телеологическое доказательства бытия божия, получаемые из наблюдений над природой, совершенно достаточны для убеждения в бытии бога, свидетельствуют величайшие верующие представители естествознания всех времен, например Кеплер, Ньютон, Коперник, Линней, Бойль, Берцелиус, Ампер, Пастер, Фарадей и многие другие корифеи науки. Эти великие ученые единогласно утверждают, что веру в бога они почерпнули в самих занятиях своей наукой, в научном исследовании природы и разными словами выражают мысль Бэкона, что только полузнание удаляет от бога, а истинное знание природы приближает к нему. Идея бога как верховной разумной первопричины всего существующего все более становится требованием научного мировоззрения, а бытие божие становится постулатом науки. Здесь мы пришли к выводу, которым без остатка рассеивается вульгарное мнение о противоречии веры в бога и науки и по которому атеизм объявляется истиной научной. Напротив, сама наука изъявляет противным ей атеизм, а не веру в бога, когда за доказательствами бытия божия признает научное значение, а истину бытия божия ставит и одном ряду с истинами научными…
