— Желаю тебе удачи, Лева! — воскликнул Андрей.
«Диспут» породил у Андрея двоякое чувство. С одной стороны, он еще более укрепил постепенно слагавшееся у него убеждение в бессилии богословия доказать свою правоту. С другой стороны, Андрей все больше приходил к выводу, что он пошел было по неправильному пути, ибо искать и познавать бога следует не разумными путями, а сердцем, верой. Но как это сделать?
В поисках ответа Андрей углубился в чтение святоотеческой литературы. По совету одного из преподавателей он стал внимательно изучать знаменитое «Добротолюбие» — сборник произведений теоретиков раннехристианской аскетики. Они предлагали мистический путь познания бога, который лежал через отказ от всяких радостей мира, умерщвление плоти, богомыслие.
Андрей решил хоть в какой-то мере испробовать этот путь.
Разумеется, те внешние средства, которые предлагали преподобные отцы, были для Андрея практически недоступны. Не мог он, например, покинуть мир и удалиться в пустыню, чтобы остаться наедине с самим собой и богом. Не мог последовать и примеру знаменитых средневековых пупоумов — афонских монахов, которые денно и нощно сидели на одном месте, смотрели на свой пуп и, творя молитву Иисусову, думали только об одном боге. Не мог он предоставить нагое тело свое палящим лучам солнца или дать себя на съедение комарам.
Но были еще внутренние средства богопознания, предлагаемые опытными в этом деле отцами и состоявшие в крайнем смирении, незлобии, терпении, посте и молитве. Вот этим подвигам благочестия, насколько позволяли силы и обстановка, Андрей и решил предаться.
Он начал с молитвы. Старался принудить себя все молитвы отстаивать не формально, а молиться от всей души. Вскоре, однако, Андрей почувствовал на себе косые взгляды товарищей. Его стали принимать за «блаженного», а бурсаки такого рода людей не любили.
Тогда он стал всякую свободную минуту уделять посещению лаврских храмов. В будние дни, насыщенные занятиями, таких минут почти не выдавалось: богослужения в лавре по времени совпадали либо с урочными часами, либо с вечерними занятиями. Зато такая возможность предоставлялась в праздники. По обычаю, семинаристы в обязательном порядке ходили в воскресные и праздничные дни к ранней обедне, которая начиналась в шесть утра и кончалась к девяти часам, после чего бурсаки завтракали и были до пяти часов вечера свободны. Большинство ложилось после завтрака отсыпаться, но Андрей решил в это время ходить к поздней обедне. Встав в пять часов утра и отстояв две службы, он возвращался из храма совершенно разбитым, но, преодолевая усталость, старался наравне со всеми заниматься и вечером. В будние дни он вставал теперь в пять утра и шел к ранней обедне.
В отношениях с товарищами и начальством Андрей старался быть до предела кротким, смиренным, услужливым. На всевозможные житейские обиды отвечал всепрощением. Стал ревностно соблюдать посты, не только не вкушая ничего скоромного, но и умеряя даже семинарский рацион.
Воздержание, молитва, незлобие и смирение действительно создавали необычное настроение. Это не было каким-то приближением к богу, ощущением его присутствия. Нет. Но появилось чувство выполненного долга перед богом, порождавшее сознание своей святости, некоторой гордости за себя и свои добродетели. Возникнув, это чувство усиливало в юноше религиозность, желание верить, но не оттого, что он стал больше сознавать бытие божие, а потому, что, поступая по заповедям божиим, он надеялся на его благоволение, возбуждал в себе желание, чтобы бог был, чтобы его, Андрея, труды не пропали втуне. Так желаемое наперекор здравому смыслу воспринималось за действительное.
Андрей перестал читать все, что не относилось непосредственно к учебному материалу, редко бывал на воздухе, на письма отвечал крайне нерегулярно, и последнее обстоятельство привело к тому, что его переписка с Лидой оборвалась.
Аскетические подвиги сказались и на его здоровье. Он почувствовал боли в желудке. Сперва юноша переносил их терпеливо, как он говорил себе, «во славу божию». Однако в конце концов пришлось обратиться к врачу. Тот поинтересовался, чем питается его пациент. Когда Андрей рассказал о своих «подвигах», врач, покачав головой, посоветовал немедленно прекратить посты и выдал на имя семинарского начальства справку о том, что семинарист нуждается в диетическом питании.
— Вы, молодой человек, сами виноваты в своей болезни: питались ненормально, изнуряли себя. Немедленно прекращайте «подвиги», а не то гарантирую вам по меньшей мере язву желудка!
Андрею пришлось подчиниться. Его перевели на особый, диетический стол. Здесь он оказался не в одиночестве. В виде исключения, даже в постные дни, больным бурсакам давали скоромную пищу несколько лучшего качества, нежели остальным.
Учеба в духовной школе сама по себе требовала большого умственного напряжения. Систематическое заучивание наизусть длиннейших цитат, большой объем богословских материалов, параллельное изучение нескольких языков: древнегреческого, латинского, немецкого, церковнославянского — требовали большого умственного напряжения. А тут еще систематическое недосыпание, молитвенное напряжение, во время которого Андрей сосредоточивал все душевные силы па воображаемом общении с богом.
Все это привело к тому, что постепенно усилилось общее недомогание, появились сильнейшие головные боли. Но Андрей не сдавался, написал как положено курсовую работу, сдал зачеты за первый семестр и собрался поехать домой на рождественские каникулы. Он написал прошение отцу инспектору об отпуске на каникулы и получил благословение на отъезд. Однако накануне поездки в Москву за билетом на поезд семинарист почувствовал себя совсем плохо.
Пришлось обратиться к врачу. Тот, измерив температуру и взглянув на градусник, покачал головой:
— Вам нельзя ехать, дорогой мой. У вас температура 39,8°. Сейчас же отправляйтесь в изолятор!
— Доктор! — взмолился Андрей. — Так все каникулы пройдут, и я не побываю у родных…
— Ничего не поделаешь, болезнь есть болезнь… Если вы не послушаетесь меня, я сообщу вашему инспектору.
И Андрей направился в изолятор.
Это было мрачное, жуткое помещение. Чтобы попасть в него, приходилось идти в отдаленный угол лавры, захламленный всяким мусором, а войдя и башню, взбираться по шаткой деревянной лестнице на второй этаж, затем следовал длиннейший коридор, в конце которого было две комнаты. В одной из них помещался своеобразный медицинский пункт.
Своего постоянного врача в духовных школах не было, и семинаристов обслуживала городская поликлиника. Для присмотра за больными бурсаками был выделен один из семинаристов — Иван Бородаев. В «миру» Иван некоторое время работал ветеринарным фельдшером и что-то смыслил в медицине. В дополнение к стипендии он получал небольшой оклад, который обязывал его три раза в день осматривать больных, давать им прописанные городским врачом лекарства. Кроме Ивана, изолятор обслуживала уборщица, которая приходила по утрам. Остальное время дня и всю ночь больные оставались одни, запертые Бородаевым. Во второй комнате, которая, собственно, и была изолятором, стояло около десятка коек, в углу висел образ с лампадой, круглый день горела электрическая лампочка, так как единственное окно было настолько маленьким, что через него свет почти не проникал, к тому же оно было загорожено лаврской стеной.
Немного поодаль от этих двух комнат был туалет и небольшое подсобное помещение, лишенное всякого света. Там валялось грязное белье, разбитая мебель и прочий хлам.
Шатающейся походкой добрался Андрей до изолятора и предстал перед Бородаевым.
— С чем пожаловал, брат? — спросил Бородаев.
— Занедужил я, Иван, — грустно признался Андрей.
— Ясно, не от хорошей жизни пришел сюда, — попытался пошутить Бородаев. — К нам веселиться не ходят. Ладно, давай записку врача и рецепты.
Внимательно прочитав записку, Бородаев сказал:
— Ничего страшного нет. Обычная простуда и сильное переутомление. От простуды мы тебя вылечим быстро: дней через пять будешь здоров как бык. А со вторым хуже. Врач пишет: недели две-три нужен тебе полный покой, отдых, хорошее питание… А сейчас — марш в постель.
Андрей зашел в изолятор. Там лежал еще один больной. Было жарко и душно. Юноша добрел до свободной койки, лег и почти сразу уснул…
Прошло три дня, а у Андрея все еще была высокая температура. Часто бурсак впадал в забытье. Потом болезнь начала сдаваться. Молодость побеждала, и Андрею становилось все лучше. Появился аппетит. Прекратились головные боли. Дело шло на поправку, и он начал подумывать о том, что через несколько дней все же сможет поехать домой.
