Суеверие: "Милостивый Государь, я мало знаком с этим человеком, и вовсе не желаю вести с ним большого знакомства. Но мне известно то, что он превредный человек, после того, как я с ним имел на днях беседу в нашем городе, он мне объявил, что наша религия — ничто, и что ею человек спастись не может и никогда не угодит Богу. Судя по таким его речам. Ваше Сиятельство, легко поймете, что он под этим подразумевает, что мы-де напрасно следуем нашей религии, что мы еще во грехах и потому будем прокляты. Вот все, что могу свидетельствовать о нем."
Тогда вызвали третьего свидетеля — г-на Ябедничество. Точно также дал он присягу и начал говорить:
Ябедн: "Милостивый Государь и уважаемые господа! Я этого человека знаю очень давно и слышал его говорящим не так как бы следовало. Он презрительно отзывался о благородном нашем принце Веельзевуле и с пренебрежением говорил о его высоких друзьях, каковы: Князь Ветхий Человек, Граф Плотоугодник, Барон Сластолюбие, Маркиз Тщеславие, старый боярин Сладострастие, министр Сребролюбие и прочие лица нашего дворянства были им оскорбительно осмеяны. Он довершил свою речь тем, что если бы все были одинакового с ним мнения, ни одна из вышеназванных особ не осталась бы живой в городе. Он даже дерзнул насмехаться над Вашим Сиятельством, который теперь исполняет обязанность нашего Судьи, он называл вас безбожным мерзавцем, прибавляя еще много других ругательных слов, которыми он пачкал большую часть наших граждан."
Когда г-н Ябедничество окончил свое повествование. Судья обратился к подсудимому со словами: "Ах ты отступник, еретик, предатель, слышал ли ты, что эти честные люди свидетельствовали против тебя?"
Верный: "Могу ли я сказать несколько слов в свою защиту?"
Судья: "Мошенник! Ты не достоин жить далее и следовало бы с тобой тотчас же разделаться. Однако для того, чтобы вся публика могла оценить нашу к тебе снисходительность, можешь говорить в свою защиту".
Верн: "Во-первых, в ответ на то, что говорил г-н Зависть, могу уверить, что я ничего иного не сказал, как только то, что всякое правило, закон, обычай и т. п., которые восстают против Слова Божия — совершенно противны христианству. Если это ложно, прошу доказать, и тогда я, конечно, возьму свое мнение назад. Во-вторых, в ответ г-ну Суеверию скажу, что я ему только говорил, что для истинного поклонения Богу необходима вера Божия. Вера Божия без откровения свыше воли Божией, существовать не может, и в чем бы ни состояло поклонение Богу, если оно не соответствует откровению свыше, то оно лишь верование человеческое, а такое поклонение бесполезно, неугодно Богу и не введет в вечную жизнь. В-третьих, что касается обвинения на меня г-на Ябедничества, не употребляя выражений насмешки, которые он мне приписывает, скажу просто, что владетель этого города, его служители и все друзья, названные этим господином, были бы более на своем месте, если б находились в аду, чем в городе, и в этой стране, и так, да будет ныне милость Господня на мне".
Тогда судья обратился к собранным присяжным, стоявшим вокруг подсудимого, и внимательно слушавшим ответы:
"Господа присяжные, — начал он, — вот перед вами человек, наделавший столько шума в нашем городе. Вы слышали, что говорили против него почтенные свидетели; вы слышали также ответ и оправдание от самого подсудимого. В нашей власти теперь повесить его или помиловать. Но сперва нахожу полезным ознакомить вас с нашими законами. Во дни царя Фараона Великого, покойного слуги нашего Принца, был издан закон, по которому было решено, что ежели люди иного вероисповедания стали бы значительно умножаться, то чтоб лица мужеского пола были утоплены в реке. Во дни царя Навуходоносора Великого, другого служителя нашего Принца, был также издан закон, что если бы кто отказывался поклониться и признать за Бога золотое изображение царя, то следует такого бросить живого в огненный пылающий костер (Дан. 3:5). Также и во дни царя Дария, кто осмеливался призывать иного бога кроме его, считавшего себя богом, должен был быть брошенным в львиный ров (Дан. 6:6–9). Ныне этот мятежник виновен в неисполнении основной идеи всех этих трех законов; не только мысленно преступил он их (что не должно быть дозволено), но даже на словах и в действиях, поэтому виновность его не допускает снисходительности. Закон Фараонов был дан условно во избежание преступления еще воображаемого — здесь преступление явное. Что же касается двух других законов, то вы видите предательство — он достоин казни".
Присяжные вышли вон. Вот имена их: г-н Слепой, г-н Бездобра, г-н Злобный, г-н Веселия искатель, г-н Растленный, г-н Буйный, г-н Гордый, г-н Вражда, г-н Лживый, г-н Светавраг, и г-н Беспощадный, Каждый из них внутренне решил с самого начала признать подсудимого виновным. Потолковав между собой, они такими словами отозвались о пилигриме. Старший присяжный г-н Слепой, объявил: "Я вижу ясно, что этот человек еретик".
Г-н Бездобра: "Прочь его, такую дрянь, с лица земли!"
Г-н Злобный: "Я ненавижу даже самую наружность этой твари".
Г-н Веселия-искатель: "Я не в силах вынести общество подобных ему",
Г-н Растленный: "И я также. Он постоянно бы осуждал мои привычки".
Г-н Буйный: "Повесить его! Скорей его на виселицу!"
Г-н Гордый: "Чисто подлая дрянь!"
Г-н Вражда: "Все мое сердце возмущается против него!"
Г-н Лживый: "Он мерзавец!"
Г-н Жестокий: "Виселицы недостаточно для него!"
Г-н Светавраг: "Отправим его скорей с глаз наших",
Г-н Беспощадный: "Ни за что на свете не мог бы я с ним примириться. И так вынесем ему наш приговор "виновен" и "заслуживает смерть".
Так они и поступили. Единогласно было решено отвести его на прежнее место заключения, и казнить самою ужасною смертью. Они хотели исполнить все требования своего закона относительно казни. Сперва стали его бичевать, потом били по голове кулаками, копьями протыкали ему тело, кидали на него камнями и рубили его куда попало мечами. Наконец, бездыханного бросили в пылающий костер, который превратил его в груду пепла. Такова была кончина пилигрима Верного.
Но я заметил, что за толпой стояла никем не видимая колесница с парой чудных коней, ожидавшая Верного, и лишь только он предал дух свой, как невидимая рука отнесла его в нее, и он был немедленно увезен сквозь облака при трубном звуке и по самому ближайшему пути к Небесному Граду.
Что же касается другого пилигрима — Христианина, то он был снова заперт в тюрьму. Но Тот, Который всем и всеми правит, и держит в своей деснице даже и людскую злобу, определил, что Христианину не следует еще кончать земной путь, и устроил так, что он был выпущен на свободу, и продолжал свое путешествие.
После того я заметил, что не долго шел Христианин в одиночестве. К нему прибежал один из жителей города, который так был тронут страданиями и кротостью пилигримов, что решился покинуть Суету и сделаться товарищем Христианина в его путешествии. Имя его было Уповающий. Таким образом, пока один пилигрим умирал, свидетельствуя за истину, из пепла его восстал другой в товарищи Христианину. Уповающий сказал ему, что несколько других городских людей намереваются в свое время покинуть Суету и отправиться в Небесный Град.
В некотором расстоянии от города оба пилигрима увидали пред собой идущего человека, которого называли Из-выгод. Они обратились к нему с вопросом: "Не соотечественник ли вы нам? Далек ли ваш путь?"
Незнакомец ответил им, что он выходец из города Красноречие и направляется в Небесный Град, но не сказал им своего имени.
Хр.: "Из города Красноречия? А разве можно там встретить людей хорошей жизни?"
Из-выг.: "Да, надеюсь, что можно".
Хр.: "Извините, государь, но позвольте узнать ваше имя?"
Из-выг.: "Мы друг другу совершенно незнакомы. Если вы намерены идти по этому пути, очень рад вашему обществу, а если нет — пойду один".
Хр.: "Город Красноречие, на сколько я помню из слышанных мною рассказов, очень богат".
Из-выг.: "О, в этом можете быть уверены, и у меня там очень богатые родственники".
Хр.: "Смею спросить, кто ваши родственники там?"
Из-выг.: "Чуть ли не весь город, но ближайшие: князь Непостоянный, граф Раболепный и Светлейший князь Красноречивый, предки которого дали имя свое городу. Также и г-н Смягчающий, г-н Двуличный и г-н Все-что-угодно. Пастырь нашего прихода г-н Двуязычный, родной брат моей матери по отцу. И сказать вам правду, я стал дворянином очень важным, хотя дед мой был ничем иным, как лодочником, который глядел направо и греб налево. Впрочем, я приобрел все свое состояние этим же ремеслом".
