Лама – глава школы или линии преемственности учителей, или просто настоятель монастыря, но в любом случае тулку[114] – искусно распространяет слух о том, что и на протяжении своих прошлых жизней он выполнял роль того же настоятеля, теперь же он достиг последнего воплощения. Его духовное совершенство достигло конечной стадии, и после своей смерти он войдет в нирвану.
Однако если святой лама или великий маг, которого он ныне воплощает, перестает возрождаться в этом мире, что же будет с массой верующих, которых он защищал на протяжении прошедших веков? Что будет со всеми этими покинутыми сиротами, которые станут добычей неисчислимых злых духов, которых раньше сдерживал милосердный могущественный лама? Паству теперь будут косить болезни, ураганы будут уничтожать посевы, множество умерших не сможет достичь рая Великого Блаженства, в то время как, выполняя необходимые ритуалы, великий лама делает столь легким попадание в рай для тех умерших, чьи родственники щедро вознаграждали его за погребальную службу.
Великий лама не может спокойно смотреть на все эти горести и беды, его сердце обливается кровью. Чтобы спасти от этих страданий как монахов, так и мирян, он жертвует собой. Он отказывается от нирваны и продолжит перевоплощаться. Но каким образом предотвратить, чтобы его высокое совершенство не последовало своим естественным ходом и не увлекло его из этого мира? Существует только одно – очень болезненное средство: нарушить добродетель и совершить грех.
Часто выбранный грех заключается в том, чтобы официально или как-то иначе взять себе жену, если этот лама связан обетом целомудрия. Брак великого ламы школы кармапа, все предшественники которого начиная с XII века были холостыми, приписывается именно такому проявлению милосердия.
Можно добавить к этому, что тибетцы, по большей части прирожденные шутники, несмотря на свой простоватый вид и склонность к суевериям, обычно воспринимают этих чрезмерно сострадательных лам с добродушной насмешкой.
Однажды я совершенно случайно приняла участие в одной из подобных комедий, героем которой был добрый и образованный человек, сторонник прогресса и многих европейцев, живущих вблизи китайской границы. Поскольку возможно, что они могут прочесть эти строки и переведут их ему, то я сочла необходимым не называть его по имени.
В то время я жила в монастыре Кум-Бум. Однажды мне сообщили, что меня хотела бы видеть одна путешествующая в этих местах дама из далекой Лхасы. Я сердечно приняла ее. Из разговора я узнала, что она «морганатическая» жена одного тулку, настоятеля богатого монастыря «желтошапочни– ков», который из сострадания, чтобы отказаться от нирваны, вынужден был жениться. Эта история позабавила меня. Дама была совершенно очаровательна и роскошно одета. Но в выражении ее лица было нечто привлекшее мое внимание.
Когда она ушла, я сказала своему слуге, который представлял ее: «В этой женщине есть что-то необычное. Она – лхамо (богиня), принявшая человеческий облик». Я сказала это в шутку и была удивлена, что он воспринял это со всей серьезностью. Человек, с которым я говорила, родился в Лхасе и был знаком с мужем моей очаровательной посетительницы, так как служил у них много лет доверенным слугой. Взволнованный, он переспросил меня:
– Это правда, о преподобная госпожа, что вы заметили в ней особые знаки?
– Конечно, – ответила я, продолжая насмехаться, – она – воплощенная лхамо. Ее лицо имеет голубоватый оттенок.
Смуглая кожа лица некоторых тибетских женщин иногда имеет голубоватый или розоватый оттенок[115]. Предполагается, что этот признак является свидетельством того, что его носительница является воплощением дакини или богини.
– В таком случае лама оказался прав в том, что увидел в Лхасе, – сказал слуга.
По моей просьбе он рассказал историю своего прежнего хозяина.
Это случилось в его доме в Лхасе. Однажды, прогуливаясь на террасе крыши[116] своего дома, он заметил молодую женщину, которая что-то шила на террасе соседнего дома. Лама, будучи тридцатилетним мужчиной в расцвете сил, ничем не занятый в святом городе, вероятно, переживал один из тех моментов томительного одиночества, когда не мог не мечтать о незнакомой красавице.
Наутро и на следующий день он снова увидел ее на том же месте. Без дальнейших церемоний он направил своего доверенного (который и рассказал мне эту историю) к ее родителям, чтобы просить ее руки. Он обосновал свою просьбу, пояснив, что в результате своего сверхъестественного ясновидения обнаружил знаки, свидетельствующие о ее волшебном воплощении. Вдобавок к этому благодаря глубокой медитации он узнал, что должен на ней жениться, чтобы избежать нирваны и тем самым остаться полезным для всех окружающих.
Такие заявления, исходящие от великого ламы, к тому же подкрепленные существенными дарами, не могли не убедить бедных родителей, чья дочь оказалась в этом мире «дакини». Они немедленно дали свое согласие.
Таким образом, случилось так, что мои слова оказались ценным подтверждением заявления ламы. Я обнаружила на лице его жены те знаменитые «признаки», которые прежде, вероятно, замечал только он один. Я не могла отказаться от своих слов… Эта дама была богиней в изгнании.
Высказанное мною мнение быстро достигло ее ушей и наконец стало известно самому ламе, который, как я поняла по ценности подарка, присланного мне в обмен на несколько подаренных его жене безделушек, был в большом восторге.
Два года спустя я гостила у него в степях Северного Тибета, где на склонах, окружающих пустынную долину, стоял его монастырь, в котором хранились накопленные за многие века сокровища художественного искусства.
Рядом, в окруженном садами летнем домике, жила героиня этой истории. Независимо от того, была она «дакини» или нет, монастырский устав запрещал ей находиться на территории самого монастыря.
Она показала мне свои драгоценности, одежды с дорогой вышивкой, платье из золотой парчи… сомнительная роскошь, которой в любой момент может прийти конец: либо в случае смерти ее супруга, либо в случае угасания его хрупкой любви к ней.
Совершения греха, который лишил великого ламу нирваны, уже было достаточно для обеспечения его последующего воплощения на благо верных последователей. Но повторение этого греха было излишним, и сообщница ламы в его милосердном деле становилась бесполезной. Монахи, которые не осмеливались противиться воле своего господина– настоятеля, с удовольствием приветствовали бы его развод с молодой женой, присутствие которой в непосредственной близости от монастыря нарушало дисциплину этой школы.
Внушительных размеров монастырь с его храмами, почитаемыми дворцами, кельями для отшельников гордо возвышался на холмах, полностью заслоняя маленький домик, затерявшийся в его тени. Бедная маленькая «дакини»!..
Хотя тибетцы осторожно и высмеивают лам, использующих женитьбу как средство избежать нирваны, тем не менее они проявляют большую снисходительность в оценке их поведения. Эта снисходительность отчасти обусловлена тем, что в морали тибетцев любовь не драматизируется. Возможно, они, хотя и бессознательно, находятся под влиянием религиозного учения, которое ставит разум на порядок выше всего прочего, и считают проявления чувственной любви тривиальными, не малозначащими.
Тем не менее снисходительность, проявляемая к ламам-тулку, которые тем или иным образом нарушают монастырские правила, происходит также из неясного страха, почти всегда присущего даже наименее суеверным из тибетцев. Предполагается, что ламы обладают сверхъестественными способностями, позволяющими узнать то, что о них говорят, и, соответственно, отомстить. Кроме того, тибетцы верят, что человек, критикующий ламу – своего покровителя, разрывает связывающие их психические узы и таким образом автоматически лишается его покровительства.
Можно также добавить, что большинство верующих вообще не считают, что великий лама должен быть святым и вести аскетическую жизнь. Это необходимо только для немногих анахоретов. Особый статус лам-тулку, как я уже говорила, основан на том убеждении, что они обладают способностью эффективно защищать своих последователей, а в случае далай-ламы, таши-ламы и некоторых других выдающихся личностей – защищать весь Тибет, людей, животных и вообще все. Поэтому единственное, что от них требуется, – это выполнять эту защитную роль наилучшим образом в меру своих сил, а средства и методы остаются полностью на их усмотрении, так как основная масса населения считает себя неспособной понять всю глубину их мысли.
Глава 13
Истинное посвящение
То, что ранее было сказано о ламаистских «посвящениях» и связанных с ними упражнениях, может привести к той мысли, что слово «посвященный» в том значении, в каком оно употребляется в других странах, не может быть применимо ко всем тибетцам, которые получили тот или иной разнообразный ритуальный ангкур.
