Именно этот классический тезис — Берглер излагает его в статье "Earlieststages", напечатанной в 1937 г. ъ InternationalJournal, на странице 416 — определил особую невосприимчивость венских кругов к тому, что начинало появляться в среде английской. А здесь упор делается на то, что позднее будет развито в кляйновской теории, а именно, идея первичных травматических элементов, связанных с понятием плохого и хорошего объекта, первичных проекций и интроекций.
Каковы же следствия балинтовской концепции объектного отношения? Прежде всего, отметим следующее — ясно, что Балинт и те, кто ему следует, движутся в истинном направлении. Кто станет отрицать, понаблюдав за младенцем 14–20 дней от роду, что тот проявляет избирательный интерес к объектам? Соответственно, традиционная идея о том, что аутоэротизм является первичным уделом либидо, требует интерпретации. Такая идея, без сомнения, имеет определенную ценность, но будучи помещенной в бихевиористскую плоскость отношения живого существа к его Umwelt, она становится ложной, поскольку наблюдения свидетельствуют нам о существовании объектного отношения. Подобные примыкающие к теории анализа теоретические разработки извращают сам дух понятия либидо. В настоящий момент значительная, большая часть аналитического движения следует именно по такому пути.
Итак, Балинт определяет объектное отношение через удовлетворение потребности, с которой объект находится в замкнутом, завершенном соответствии, принимающем форму первичной любви — первая модель такой любви дана в отношении ребенок-мать. К концепции Балинта можно было бы найти и другие подступы. Но каковы бы они ни были, вы обнаружите в его мысли одни и те же тупики и проблемы, поскольку его мысли присуща внутренняя логика. Если исходить из подобного объектного отношения, то невозможно будет из него выйти. Объектное отношение, каковы бы ни были его развитие, этапы, переходы, стадии, фазы, преобразования, — всегда будет иметь одно и то же определение.
Если объекту дано подобное определение, то независимо от того, как вы будете изменять качества желания в переходе от орального к анальному и затем к генитальному, всегда будет получаться, что должен быть какой-то объект для его удовлетворения и насыщения.
Генитальное отношение — в том, что оно содержит в себе законченного, в своем завершении в инстинктивной плоскости описывается той же теорией, что и отношения ребенок-мать. В завершенном генитальном удовлетворении, удовлетворение одного если и не заботится об удовлетворении другого, то по крайней мере насыщается в таком удовлетворении. Само собой разумеется, что в этом же отношении оказывается удовлетворенным и другой. Вот суть балинтовской концепции genitallove. То же самое, что и к primarylove.
Балинт не может мыслить вещи иначе, раз объект определен для него как объект удовлетворения. Поскольку ясно, что в тот момент, когда взрослому человеку в действительности приходится применить свои способности генитального обладания, все становится значительно сложнее, то Балинту приходится свою теорию дополнить. Но это всегда лишь дополнения, и ничуть не более — здесь отсутствует понимание того, откуда могла возникнуть инициатива субъекта, его восприятие существования или, как тоъоряг. реальности партнера.
То, что составляет отличие genitallove от primarylove, — это доступ к реальности другого как субъекта. Субъект отдает себе отчет в существовании другого субъекта как такового. Он заботится не только о наслаждении своего партнера, но о целом ряде других прилежащих требований. Ничто здесь само собойне разумеется. Балинт же воспринимает это как данное. Как он считает, все дело лишь в том, что взрослый человек гораздо сложнее ребенка. По сути же, регистр удовлетворения один и тот же. Существует замкнутое удовлетворение двоих, где в идеале каждый находит в другом объекте то, что удовлетворяет его желание.
Но откуда же берутся требуемые на генитальной стадии способности восприятия потребностей и требований другого? Что может привнести в замкнутую систему объектного отношения признание другого? Ничто не может его туда привнести — вот что поражает.
И тем не менее, они должны откуда-то появиться — те элементы, которые он называет нежностью, идеализацией и которые предстают в качестве миражей любви, драпирующих половой акт, — должна появиться Карта Страны Нежности. Балинт не может отрицать этого измерения, поскольку о нем свидетельствуют клинические факты. И тогда он говорит — тут-то и расползается по швам вся его теория, — что корни всего этого лежат в предгенитальном.
Поразительно! Это значит, он вынужден сделать из primarylove основание того характерного именно для генитальной стадии измерения, в котором как раз и возникают сложные отношения к другому, превращающие совокупление в любовь. Однако до этого он все время определял primarylove как замкнутое в себе самом объектное отношение без интерсубъективности. Теперь же, добравшись до генитальной стадии, он хотел бы извлечь из той же самой primarylove некоторое составляющее интерсубъективного отношения. Вот в чем противоречие его доктрины.
Балинт считает, что предгенитальное сформировано объектным отношением, которое мы назвали бы животным и в котором объект не является selfish, не является субъектом. Балинт не употребляет данный термин, но используемые им выражения прекрасно показывают, о чем идет речь. В предгенитальном совершенно отсутствует self — если только сам переживающий не являет собой это отношение. И всегда есть объект для насыщения его потребностей. Когда же мы перейдем к уровню генитального отношения, мы так и не сможем выйти из объектногоотношения, определенного подобным образом, даже если скажем, что оно прошло определенное развитие, поскольку как бы ни изменялось желание, объект всегда будет ему комплиментарен. Балинт все же вынужден сказать — так и не заполнив возникающую при этом брешь, — что интерсубъективность, то есть опыт selfishness другого, исходит из предгенитальной стадии, откуда прежде он интерсубъективность исключал. И это верно. Такой факт вполне ощутимо выдает себя в аналитическом опыте. Но это совершенно противоречит всей теории primarylove. И уже здесь, в плоскости теоретического высказывания, мы прекрасно видим, к какому тупику ведет понимание объектного отношения в регистре удовлетворения.
Д-р Ланг. — Намой взгляд, есть еще одно противоречие, и оно столь же заметно в том, что вы изложили. В замкнутом мире primarylove, на самом деле, полностью смешаны понятия потребности и желания. Однако и вы сами употребляли то один термин, то другой. Быть может, обратив внимание на этот момент, мы увидим, в чем тут загвоздка.
Лакан: — Балинт поочередно употребляет оба термина. Основанием его мысли является need, потребность, и лишь случайно, когда чего-то не хватает, need проявляет себя в wish. Об этом ли идет речь — является ли человеческое wish по-просту лишением, с которым сталкивается need? Исходит ли желание единственно из фрустрации? Многие аналитики, чьи мысли отличаются гораздо меньшей, чем у Балинта, связностью, далеко зашли по этой дорожке, сделав понятие фрустрации ключевым моментом всей аналитической теории — фрустрация первичная, вторичная, простейшая, сложная и т. д. Необходимо отмежеваться от подобного ослепления, чтобы вновь обрести почву под ногами. Что я и попытаюсь теперь проделать.
Если психоанализ и привнес нечто принципиально новое в представление о либидинальном развитии, так это мысль, что ребенок подвержен перверсии, и даже полиморфной перверсии.
До наступления этапа генитальной нормализации, зачатки которого возникают вокруг эдипова комлекса, ребенок проходит целый ряд фаз, связываемых с термином частичных влечений. Таковы его первые либидинальные связи с миром. К этому зачаточному этапу современная теория анализа применяет понятие объектного отношения, которое рассматривают — понятие Ланга тут весьма плодотворно — в ракурсе понятия фрустрации.
Что же это за первичная перверсия? Следует принять во внимание, что аналитический опыт исходил из определенных клинических проявлений, среди которых есть и перверсии. Если вводить в предгенитальную стадию перверсии, то нужно вспомнить, что они представляют собой там, где выступают в ясной и отчетливой форме.
Применимо ли балинтовское понятие объектного отношения в феноменологии перверсии, которая подразумевает предгенитальную стадию, и в феноменологии любви?
Вовсе нет. Напротив, нет ни одной формы перверсивных проявлений, сама структура которых не опиралась бы в каждый конкретный момент переживания на интерсубъективное отношение.
Отставим в сторону вуаеристское и эксгибиционистское отношение — здесь все очевидно. Возьмем в качестве примера садистское отношение, будь то его воображаемая форма или парадоксальная клиника.
Одно не оставляет здесь сомнений — садистское отношение сохраняется лишь постольку, поскольку другой находится ровно на той границе, где еще сохраняется субъект. Если же останется лишь реагирующая плоть, своего рода моллюск, которого теребят за края, а тот лишь трепещет, — то больше уже не будет садистского отношения. Садист остановится тут, неожиданно столкнувшись с пустотой, зиянием, полостью. В действительности садистское отношение подразумевает причастность согласия партнера — его свободы, его признания, его унижения. Доказательством тому служат так называемые мягкие формы садизма. Не правда ли, большинство садистских проявлений, оставаясь далеки от крайности, останавливаются, скорее, на пороге исполнения угроз — играя ожиданием, страхом другого, давлением, угрозой, наблюдая за более или менее тайными формами участия партнера?
