2. В нашей архидиоцезии приходы обычно передают свои излишки на хранение канцелярии, откуда они их могут брать. Такое случается, например, если приход собирает деньги на строительство нового здания через несколько лет… Канцелярия архидиоцезии, в свою очередь, дает эти деньги в виде займа другим приходам.
Это позволяет нам не занимать деньги у банка. Это также делает канцелярию своего рода банком, по крайней мере для некоторых приходов[564].
В отличие от диоцезий Востока и Среднего Запада, где городские приходы были центрами этнических кварталов, расположенных по соседству, архидиоцезия Лос-Анджелеса занимала огромную территорию четырех округов на юге Калифорнии. Мак-Интайр предвидел строительство автострад вслед за развитием районов и располагал церкви на достаточном расстоянии одну от другой, так что они не теснились. В 1948 году в городе жило 3 961 800 человек, в течение двенадцати лет его население почти удвоилось и выросло до 7 110 796; кроме белых американцев здесь появились мексиканцы и выходцы из Центральной Америки, которые работали на полях, производивших 40 процентов овощей и фруктов для местного рынка[565]. Сеть приходов, заботливо выстроенная Мак-Интайром, пережила испытание временем. В 2004 году Кевин Старр, выдающийся знаток истории Калифорнии, писал:
В Пакоиме отец Том Раш, настоятель прихода Непорочной Девы, количество прихожан в котором разрослось настолько, что одну из десяти воскресных месс (семь испанских, три английских) посещает 8500 человек, произвел ремонт и расширение приходской церкви и школы на сумму $3,2 миллиона[566].
В 1960-х годах Мак-Интайр сражался с латиноамериканскими активистами, черными участниками протестных движений и монахинями, деятельность которых вдохновил Второй Ватиканский собор. Его преемник Тимоти Мэннинг оказался более гибким иерархом. Он поручил контроль над финансами своему главному викарию монсеньору Роберту Хоксу. «У многих священников Хокс вызывал страх, – сообщил мне один хорошо осведомленный человек, – из-за его власти и стремления жестко контролировать все, что связано с деньгами».
Джон Мэнли, знаменитый адвокат из округа Ориндж, представляющий интересы жертв священников, сказал: «Хокс, будучи главным викарием при Мэннинге, занимался десятками жалоб на преступления священников и в основном старался их покрывать».
Хокс и сам был педерастом. «Он расплачивался с юношами, ставшими его жертвами, обеспечивая их работой в приходе или стипендиями для обучения в католической школе, чтобы они молчали», – говорит юрист из Беверли-Хиллз Энтони Демарко, которому приходилось защищать интересы одной из жертв Хокса.
Когда в 1985 году Махони стал архиепископом, он уволил Хокса, хотя не объявив о причине увольнения. Хокс умер вскоре после этого. Как показывает его завещание, он оставил после себя $30 тысяч наличными и около $100 тысяч в недвижимости, эти деньги в основном достались его родственникам[567]. Он также оставил после себя не менее трех жертв – юношей, с которыми он вступал в половую связь[568].
Махони с его ирландской кровью стал первым архиепископом Лос-Анджелеса из числа местных уроженцев. «Мне не кажется, что пост во Фресно был для него значимым карьерным шагом, – говорит Джерри Фоллон. – Большинство священников были против Сезара Чавеса. В долине Сан-Хоаким фермеры щедро жертвовали на церковь». Официально Махони поддерживал глубоко набожного Чавеса, а в то же время он тайно покрывал педофила О’Грэди, что было внутренней проблемой церкви.
В 1991 году Иоанн Павел сделал Махони кардиналом. Грандиозный из-за своего роста, черноглазый кардинал с красивым лицом с легкостью очаровывал богатых людей, которые вносили пожертвования и не скупились. Ему давали деньги владелец отелей Барон Хилтон, жена Боба Хопа Долорес, будущий мэр города Ричард Риордан и президент Фонда Дэна Мэрфи (основанного благодаря средствам его тестя) Дэниел Донохью. Последний был возведен в рыцарское достоинство папой Пием XII за пожертвования Святейшему Престолу; он любил, когда его называли «сэр Дэниел». В 1940-х его жена Барнардин пожертвовала $250 тысяч собору Св. Вивианы[569]. Когда в 1994 году собор пострадал от землетрясения, Махони хотел его разобрать и перестроить, но ему сопротивлялись защитники памятников старины. И тогда он представил городским властям проект собора мирового класса на земле возле магистрали Голливуд. Фонд семьи Руперта Мэрдока дал на это $10 миллионов. Газета Wall Street Journal назвала это «одним из пяти самых значительных строительных проектов в стране»[570].
Махони воплощал в себе дух епископов-строителей прошлого, он собрал $190 миллионов на строительство собора Пресвятой Девы Ангелов, причем сам занимался конкретными деталями строительства и эстетики проекта. Когда-то Лос-Анджелес был большим мексиканским городом вне Мексики, теперь же его наполняла пестрая смесь выходцев из Азии, Филиппин и Центральной Америки. Город также оказался полигоном для изучения проблем Америки, казавшихся неразрешимыми, таких как износ инфраструктуры, дурные государственные школы, увеличение пропасти между богатыми и бедными, гангстерские убийства в районах наркоторговли и неизбывные стихийные бедствия – пожары, засухи, грязевые оползни, землетрясения, – причем здесь эти бедствия были столь серьезны, что напоминали библейские истории.
Но как и город, в котором служил кардинал, местная церковь отличалась удивительной гибкостью. Когда Махони давал свои шокирующие показания в Стоктоне, в архидиоцезии действовало 287 приходских программ, в которых участвовало 4 миллиона католиков. В течение восьми предыдущих лет приходы накопили излишков на $299 миллионов, чтобы использовать их для ремонта и строительства новых зданий[571]. Каждый приход мог содержать свою школу. Кардинал занимался последними этапами возведения собора, когда в январе 2002 года разразился бостонский скандал.
Критическое положение Махони
Когда скандал разгорался, Джеффу Эндерсону позвонил полицейский с юга Калифорнии по имени Мэнни Вега. Обвешанный медалями ветеран флота Вега сообщил, что он и несколько других ребят из его родного города Окснарда в детстве стали жертвами отца Фиденцио Сильвы. Окснард находится между Лос-Анджелесом и Санта-Барбарой. В день Пасхи 2002 года Эндерсон и Драйвон проехали более 550 километров из Стоктона, чтобы встретиться с группой жертв – восьмерых «латинос», в числе которых были сотрудник службы пробации, социальный работник, полицейские и юрист. Эндерсон объяснил им, что здесь дело наткнется на препятствие в виде срока давности, он хотел помочь им получить компенсацию. Возвращаясь назад, Эндерсон раздраженно говорил: «Нам надо найти окошко в законе».
– Почему бы нет? – сказал Ларри Драйвон, знакомый с некоторыми политиками. – Давай попытаемся.
Семья Мэнни Веги была родом из Юкатана, его отец был брасеро, сезонный рабочий, легально приехавший поработать в послевоенную Калифорнию и со временем получивший гражданство. Отец Сильва начал использовать мальчика для удовлетворения своих сексуальных желаний, когда тот был шестиклассником, и снимал его обнаженным на фотокамеру. Находясь в приходском доме Пресвятой Девы Гваделупской, Мэнни мог слышать голоса игравших снаружи детей; он чувствовал себя испачканным. Чтобы мальчик никому не рассказывал о происходящем, отец Сильва напоминал ему об Иуде, который предал Христа. Годами Мэнни Вега хранил молчание, и внутри него подобно опухоли рос стыд[572]. Он с горечью вспоминал о том, как в детстве молился вместе с родителями. Став взрослым, он не мог водить своих двоих детей в церковь – он не мог переступить порога храма. В здании законодательного собрания в Сакраменто Мэнни Вега, полицейский года в Окснарде, встретился с сенатором штата Мартой Эскутия, пользующейся уважением среди влиятельных «латинос». Она пришла в ужас, услышав о том, что делал священник с Вегой и что обращение в суд здесь ничем не поможет. Эскутия организовала встречу группы жертв священника для дачи показаний перед комиссией. Драйвон понимал, что им нужна более сильная поддержка, чтобы пробить изменение такого порядка в законах; он познакомил Эндерсона с Реем Баучером, одним из ведущих адвокатов штата. У Баучера были хорошие связи с политиками и огромный опыт работы с групповыми исками. Юридическая фирма, где он работал, занимала двухэтажное здание на Беверли-Хиллс, в ней было около сорока сотрудников. Все трое понимали, что, если законодательство будет изменено, их небольшим фирмам придется тратить много денег и времени. Им удалось добиться изменений: жертвам – независимо от давности преступления – давался один год начиная с 1 января 2003 года для подачи исков.
Когда епископы в июне 2002 года приняли постановление о защите детей и подростков, репутация Махони как реформатора оказалась под сомнением. «Если священники будут признаны виновными и кого-то из них отправят в тюрьму или еще как-то накажут, это будет печальным событием для них, для церкви, – заявил Махони. – Но если нам надо двигаться вперед, значит, нам следует быть к этому готовыми»[573]. Кардинал нанял Майкла Хеннигана, одного из самых дорогих и модных адвокатов Лос-Анджелеса, занимавшегося уголовными делами, чтобы тот чинил препятствия выдаче личных дел священников по постановлениям суда. Ознакомившись со статьями в Boston Globe и с отчетом о журналистском расследовании в лос-анджелесской газете New Times, главный помощник прокурора округа Уильям Ходгмен пришел к выводу, что Махони потенциально может препятствовать осуществлению правосудия. «Данное расследование совершенно неизбежно, – сказал он журналисту L.A. Weekly. – Это как развитие дела Уотергейт. Здесь мы должны проверить все, что можно. Мы получим все нужные документы, и виновные священники окажутся в тюрьме»[574].
