Международной конвенции о захоронении радиоактивных отходов до сих пор не существует. В ноябре 1959 года на конференции МАГАТЭ в Монако страны-участницы так и не смогли договориться: большинство стран были возмущены практикой американцев и англичан сбрасывать радиоактивные отходы в океан[52]. «Высокорадиоактивные» отходы все еще продолжают сбрасывать в океан, а «средне-» и «низкорадиоактивные» сливают в реки или прямо в землю. В одном из докладов КАЭ лаконично отмечается, что жидкие отходы «постепенно просачиваются в грунтовые воды, но радиация, полностью или частично [так! ого!] застревает в почве»[53].
Основные поставщики радиоактивных отходов — это, конечно же, отслужившие свой срок ядерные реакторы. На повестке дня стоит тривиальный экономический вопрос — каков срок службы реактора? 20 лет? 25 лет? 30 лет? Да какая разница? Знает ли кто-нибудь, что ядерный реактор не подлежит разборке и транспортировке? Он будет стоять на своем прежнем месте сотни, а может даже тысячи лет, представляя постоянную угрозу всему живому, тихо и незаметно загрязняя радиацией воздух, воду и почву. Никого не волнует ни количество, ни расположение этих неумолимо множащихся дьявольских мельниц. Все почему-то уверены, что реакторы не потревожат ни землетрясения, ни войны, ни гражданские беспорядки и бунты, которыми так изобилуют американские города. Отработавшие АЭС будут стоять уродливыми памятниками и постоянно нарушать покой человека: «а вдруг что случится?», и напоминать ему, что когда-то будущим жертвовали ради мелких сиюминутных выгод.
Тем временем ряд государственных служб занимаются разработкой «предельно допустимых концентраций» (ПДК) и «предельно допустимых уровней» (ПДУ) для различных радиоактивных веществ. Под ПДК подразумевается количество радиоактивного вещества, которое человеку допустимо накопить в своем теле. Но известно, что любое накопление радиации в организме приводит к биологическому повреждению. Сотрудники радиологической лаборатории ВМФ США отмечают: «Полностью вылечиться от радиоактивного поражения невозможно, поэтому нам необходимо волевое решение о том, с какой дозой облучения мы готовы смириться. То есть вопрос: что является „приемлемым“ или „допустимым“, должен решаться не на основе научных исследований, а через постановления правительства»[54]. Стоит ли удивляться, что разумные и честные люди, типа Альберта Швейцера, реагируют на такие административные решения весьма бурно: «Кто дал им такое право? Кто вообще вправе давать такое разрешение?»[55] История принятия этих решений, мягко говоря, вызывает тревогу. Около 12 лет назад Британский совет медицинских исследований отметил, что:
Максимально допустимый уровень стронция в скелете человека, принятый Международной комиссией по радиационной защите, соответствует тысяче микромикрокюри на один грамм кальция (=1000 стандартных единиц). Но это максимально допустимый уровень для взрослых работников особых специальностей и не подходит для населения в целом или для детей с их повышенной чувствительностью к радиации[56].
Немногим позже ПДК стронция-90 для населения в целом была уменьшена на 90 процентов, а затем еще на одну треть до 67 стандартных единиц. Тем временем ПДК для работников АЭС была поднята до 2000 стандартных единиц[57]
В джунглях противоречий, накопившихся в этой области, несложно и потеряться. Но если внимательно во всем разобраться, не остается сомнений, что «мирное использование» ядерной энергии уже представляет очень серьезную угрозу не только для нынешнего, но и для будущих поколений. И это при том, что на сегодняшний день доля ядерной энергетики в общем энергетическом балансе сравнительно невелика. Если же ядерная энергетика начнет бурно развиваться, со временем наладятся постоянные транспортные потоки радиоактивных веществ от заводов по производству ядерного топлива к АЭС и обратно, а от АЭС к предприятиям по переработке отходов, затем от них — к местам захоронений. Крупная авария во время перевозки или производства может привести к очень серьезной катастрофе, и уровень радиации по всему миру будет неотвратимо расти от поколения к поколению. По словам современных генетиков, столь же неумолимо, хотя с определенным временным лагом, будет увеличиваться количество всевозможных вредных мутаций. К.З. Морган из лаборатории Оук-Ридж подчеркивает, что повреждения могут быть совершенно невидимы глазу: деградация качеств органической материи, таких как подвижность, способность к размножению и сенсорная чувствительность. «Небольшая разовая доза радиации на любой стадии жизненного цикла организма может и не повредить, однако постоянное облучение той же интенсивности может вызвать более серьезные повреждения, чем большая единовременная доза… Даже когда облучение вроде бы не ставит под угрозу жизнь человека, могут иметь место внутренние повреждения и увеличение частоты мутаций»[58].
Ведущие генетики призывали сделать все возможное, чтобы не допустить учащения мутаций[59]. Светила медицины настаивали на том, что будущее ядерной энергетики должно определяться прежде всего результатами исследований в области влияния радиации на живые организмы, а таких исследований в настоящее время совершенно недостаточно[60]. Ведущие физики полагали, что для решения проблемы будущих источников энергии, не столь уж острой в настоящее время, можно обойтись и «меньшей кровью, чем строительство… ядерных реакторов»[61]. Ведущие исследователи стратегических и политических проблем в то же время предупреждали, что распространение ядерного оружия станет неизбежным, если продолжится тиражирование плутониевой технологии, как в «блистательно запущенной президентом Эйзенхауэром 8 декабря 1953 года „инициативе по мирному использованию атома“»[62].
Но все эти весомые аргументы почему-то не оказывают никакого влияния на ход дискуссии о том, быть или не быть ядерной энергетике со всеми ее непредсказуемыми опасностями. О них даже не упоминают. Дебаты о будущем ядерной энергетики, результаты которых жизненно важны для человечества, ведутся исключительно на основе соображений сиюминутной выгоды, как если бы два старьевщика пытались договориться о скидке на приобретаемый товар.
В конце концов, что такое задымление воздуха по сравнению с загрязнением воздуха, воды и почвы ионизирующей радиацией? Я вовсе не собираюсь приуменьшать вред от загрязнения воздуха и воды традиционными загрязнителями. Но мы должны признать существенную разницу: радиоактивное загрязнение — это зло несопоставимо большего «масштаба», чем все, с чем сталкивалось человечество до сих пор. Что толку в чистом воздухе, если этот воздух насыщен радиацией? Но, допустим, удастся предотвратить загрязнение воздуха — ну и что с того, если заражены почва и вода?
Даже экономист мог бы задаться вопросами: к чему нам экономический прогресс и пресловутый высокий уровень жизни, если наша земля, единственная, что у нас есть, загрязняется веществами, из-за которых наши дети и внуки могут родиться уродами? Неужели трагедия с талидомидом[63] нас ничему не научила? Можно ли решать столь серьезные проблемы путем необоснованных заверений или увещеваний государственных органов, типа «нет доказательств, что это вредно, нечего и панику поднимать»?[64] Можем ли мы при решении таких вопросов руководствоваться исключительно расчетами краткосрочной прибыльности?
С точки зрения здравого смысла [писал Леонард Битон], страны, опасающиеся распространения ядерного оружия, должны были постараться как можно дольше сдерживать его разработку в странах, у которых его пока нет. По идее, США, СССР и Великобритания должны были направлять большие средства, к примеру, на доказательство привлекательности традиционных видов топлива как источников энергии… Произошедшие же события можно трактовать, как одну из наиболее необъяснимых политических прихотей в истории. Возможно, лишь социальному психологу под силу объяснить, почему обладатели самого ужасного за всю историю человечества оружия способствовали распространению технологий, необходимых для его производства… К счастью… ядерных реакторов пока сравнительно немного[65].
Выдающийся американский ядерный физик А. У. Уейнберг смог хоть как-то это объяснить: «люди доброй воли, — говорит он, — склонны расхваливать положительные аспекты ядерной энергетики просто потому, что отрицательные ее стороны столь ужасны». Но он также предупреждает, что «ученые атомщики с оптимизмом пишут о своем влиянии на мир по веским причинам личного характера. Все они должны как-то оправдывать перед собой свое участие в создании инструментов ядерного разрушения (и даже мы, специалисты, связанные с „мирными“ реакторами, лишь немногим меньше обременены чувством вины, чем наши коллеги, изготавливающие оружие)»[66].
