Хеллингер: Теперь ты знаешь, что делать. Совершенно определенно, что в этой системе произошло убийство.
Обращаясь к участнику: Понятно?
Участник: Да.
Хеллингер заместительнице клиентки: Как ты себя здесь чувствуешь?
Клиентка: Когда я смотрю вперед, а не вниз, мне хорошо.
Хеллингер: Да, именно. Спасибо тебе.
Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем.
Обращаясь к участнику: Если бы ты рассказал ее историю, это ничего бы не прояснило.
Обращаясь к группе: В процессе расстановки это проявится, но только если обращаться с этим очень осторожно. Делать не более, чем необходимо.
Другая помощь
Вот в чем заключается отличие нашей работы от привычной семейной расстановки. Здесь душа берет руководство на себя. Терапевт или помощник должен быть в созвучии с душой, давая ей пространство и достаточное время. Душа сразу покажет самое важное.
И конечно, терапевт или помощник должен быть в созвучии со всей системой. Он должен быть свободен от представлений, теорий, от намерений, эмоций, эмпатии в привычном смысле. Тогда покажется нечто. Он должен быть в созвучии с судьбой своего клиента и большой судьбой, у которой все мы в руках. И со смертью, такой, какой она придет в свое время. Тогда произойдет самое важное.
В общем, все просто. Нужно сделать немногое. Если действовать так, понимание следующего шага и правильный образ придут в свое время. В предыдущей расстановке я видел, что не хватает кого-то еще, потому что то, что происходит, не касается ее лично.
Когда ошибаешься, видишь: что-то не так. Это не страшно. Иногда можно попытаться что-то сделать, попробовать что-то, потом сделать что-нибудь еще. В созвучии с чем-то большим движения души выявляются и ведут к решениям по ту сторону от всякой психотерапии.
Проявляется порой не само решение, но только движение, ведущее к решению. Этого достаточно. То есть не нужно искать завершения. Когда решающее движение выявляется, этого достаточно, это само по себе уже действует.
Работа становится намного скромнее, но и намного сильнее, в ней гораздо больше уважения по отношению к клиенту, больше уважения по отношению к тем силам, которые определяют нашу жизнь и жизнь тех, кому мы призваны помочь.
Хеллингер: Теперь я предоставлю вам возможность задавать вопросы. Но предварительно одно замечание.
Не каждый, кто хочет задать вопрос, имеет на это право. Когда кто-то задает вопрос, я смотрю на всю группу. Мне нельзя задавать вопросы, обусловленные личным любопытством. Я смотрю, уместен ли тот или иной вопрос в отношении всех участников группы. Задан ли вопрос только для себя или он послужит общему делу. В зависимости от этого, я отвечаю или не отвечаю на поставленный вопрос. Некоторые считают, что если вопрос задан, то они имеют право и на ответ. У меня — нет. Я также смотрю, уважает ли задавший вопрос меня самого. Вы готовы задавать вопросы?
Перенос и контрперенос у детей
Участница: Мой вопрос таков: как выражаются перенос и контрперенос у детей? Я работаю с детьми.
Хеллингер: Дети нуждаются в родителях. Когда ты работаешь с детьми, ты замещаешь для них их родителей. Когда ты принимаешь родителей в свое сердце, с уважением, тогда дети доверяют тебе и готовы принять от тебя то, что ты им даешь. Перенос проходит через тебя к родителям. Это прекрасная работа.
Участница: Да, она мне очень нравится.
До того, как задан следующий вопрос, обращаясь к одному из участников: Мне нужно немного времени, чтобы настроиться, ведь речь идет не только о самих вопросах.
Как обращаться с насилием
Хеллингер (после некоторой паузы, обращаясь к участнику): Я готов.
Участник: Очень часто я чувствую себя бессильным, когда сталкиваюсь с насилием в системе. Как мне вести себя, чтобы это выдержать и при этом оставаться собой?
Хеллингер (обращаясь к группе): Этот вопрос не имеет отношения к тому, что здесь происходит. Это личный вопрос. Он ждет от меня, что я на это поймаюсь.
Обращаясь к участнику: Но это очень важный вопрос, поэтому я на него отвечу. Можешь привести пример?
Участник: Сейчас у меня есть одна клиентка, ей около 50. Когда ей было десять лет, отец внезапно ее покинул. Мать всегда недооценивала ее. Позднее она вышла замуж и родила детей. Недавно ее девятнадцатилетний сын бросился под поезд. Случай страшного суицида.
Хеллингер: Достаточно. Каким образом отец покинул семью?
Участник: Он уехал в Бразилию, говорят, что родил детей от другой женщины и умер там. Моя клиентка никогда его больше не видела. Мы делали расстановку при помощи стульев. Выяснилось, что его прогнала мать. Это была сделка между родителями.
Хеллингер (обращаясь к группе): Когда происходит легкомысленное расставание, которое переживается безболезненно, когда оба партнера сосредоточены только на себе самих, это часто переживается системой как преступление, достойное смерти. Такое часто искупают дети.
Участник: Так сказать, в качестве компенсации?
Хеллингер: Я не интерпретирую. Это просто наблюдение.
Хеллингер выбирает заместительницу для матери и сына и ставит их друг напротив друга.
Мать смотрит на пол.
Хеллингер (после некоторой паузы обращаясь к группе): Здесь что-то еще.
Хеллингер ставит сына немного дальше и просит одну женщину лечь на пол, на спину перед матерью. Она замещает умершую. Умершая поворачивает голову к матери.
Хеллингер (обращаясь к участнику): Встань туда. Где бы ты встал в качестве терапевта? Попробуй. Мы пробуем.
Участник становится за спиной сына. Участник хочет положить руки на плечи сына.
Хеллингер вмешивается и ставит его перед жертвой.
Хеллингер: Это твое место, здесь, рядом с жертвой.
Через некоторое время участник встает перед жертвой на колени.
Хеллингер: Достаточно. Теперь ты чувствуешь свою силу?
Участник кивает.
Хеллингер: Хорошо, это все. Ты становишься слабым, если важная персона выпадает из поля твоего зрения. Когда ты ее видишь, ты получаешь полную силу.
Ребенок
Участник: Когда ты сказал про предыдущего участника, задававшего вопрос, что это только повод, я почувствовал, что меня поймали. Я почувствовал это по возникшему у меня возбуждению. Я теперь не уверен, может, мне стоит вернуться на свое место.
Хеллингер: О чем речь идет в действительности?
Участник долго размышляет.
Хеллингер: Закрой глаза. Предайся скорби.
Участник начинает громко всхлипывать и держится за сердце. Потом он успокаивается.
Хеллингер (после некоторой паузы): Хорошо?
Участник: Не знаю.
Хеллингер: Не знаешь. Но видно, что произошло что-то важное. Нечто целительное, если, конечно, ты позволишь этому произойти. Это был маленький ребенок, который плакал здесь.
Оба некоторое время смотрят друг на друга.
Хеллингер: Ладно, всего тебе хорошего.
Внутренний рост
Хеллингер (обращаясь к группе): Я понял, как происходит внутренний рост. Внутренний рост происходит, когда мы даем пространство чему-то новому. Новое — это чаще всего то, что мы прежде отвергали, например собственная тень. Или о чем мы сожалели, например личная вина.
Когда я смотрю на то, что раньше отвергал, и говорю: «Теперь я принимаю тебя в свою душу», я расту. Я теряю невиновность, но я росту. Невиновные не могут расти. Они всегда остаются прежними. Они всегда остаются детьми.
Это относится не только к собственной душе, но и к собственной семье. Многие отвергают нечто в своих родителях. Они говорят: «Это не очень хорошо». Они превозносятся над своими родителями и судят о добре и зле, о том, что правильно и что неправильно. Но когда ребенок говорит: «Я рад вам», он растет. Самые несчастные дети — это те, у которых совершенные родители. Такие дети не могут расти. Это расплата за совершенство родителей.
Когда соглашаешься с миром, таким, как есть, это находит отклик в твоей душе. Соглашаешься с собой, своими родителями, своей семьей. И тех, на кого мы смотрим сверху вниз, нужно принять в свою душу, так мы растем.
За рамками собственной семьи мы иногда злимся на кого-то (и с полным правом). Когда это происходит, мы замечаем, что стали уже. Тогда нам ничего не остается, как сказать: «Да, я признаю тебя равным и не только по-своему хорошим, но и важным для меня». Тогда мы растем.
