Кума стретного зови, кума крестового».
Тут князь-от не отслышался,
Он ведь звал-то себе да кума стретного,
Он того ли звал ведь темного разбойника,
Звал он темного разбойника да Илью Климанта.
Говорит ему княгина таковы слова:
«Уж ты душечка князь Семен Михайлович!
Ты худого, нехорошего себе привел кума,
Откажись возьми от кума Ильи Климанта».
Говорит-то ведь он да таковы слова:
«Угощу я на пиру кума крестового, -
На меня ведь лихо кум всё не подумает».
Приходил-то темный-от разбойник Илья Климантов,
Одержал он себе крестника любимого.
На пиру-ту он сидит, разбойник Илья Климантов,
Он сидит-то на пиру не пьет, не ест, не кушает,
Он ведь беленькой лебедочки не рушает.
Говорил ему-то душечка князь Семен Михайлович:
«Уж ты что сидишь, да кум ты мой крестовый-от,
Ты сидишь у мня не пьешь, не кушаешь,
Еще беленькой лебедочки не рушаешь?
Налились-то очи ясны всё кровью у тя горячею.
Разве местом я тебя обсадил теперь,
Обнесли-то разве тебя золотой чарой,
Надсмеялся разве кто-нибудь над тобой, крестовый кум?»
Говорит-то душечка князь Семен Михайлович:
«Не убил ты сегодня человека понапрасному,
Ты не пролил разве крови христианскою?»
Говорит темной разбойник Илья Климантов:
«Ты не бойся, мой крестовый кум Семен Михайлович,
Ты не бойся середи да дня ты белого,
Ты побойся во полночь хошь ночки темныя;
Ты спомянешь всё тогда кума крестового!»
Говорит-то тут ведь душечка-та князь Семен Михайлович:
«А не хвастай-ка ты, мой да кум крестовыя,
Ай ты тот ли наш разбойник Илья Климантов!
Я теперича услышал похвальбу твою, -
Я заложусь на крепки замочки тут заморские,
Я поставлю тут ведь верных караульщичков,
Не зайти теперь бы чтобы, не попасть никак».
Говорит темной разбойник Илья Климентов:
«Попаду-ту я к тебе, да я зайду к тебе».
‹Говорит ему княгина таковы слова:›
«Уж ты душечка, ты князь Семен Михайлович!
Немалу ты теперь шуточку нашутил тут;
Эта шуточка тебе да как ведь с рук сойдет?»
Говорит-то ей ведь князь Семен Михайлович:
«Мы не будем ведь спать да во полночь ту, ночку темную».
Говорит ему княгина таковы слова:
«Подавай да дороги ему подарочки».
Он снимает свою шапку с буйной головы,
Подавает своему куму крестовому:
«Уж ты милый, любимой кум крестовый мой,
Еще тот ли ты разбойник Илья Климантов!
Ты бери бери подарочки, как я дарю».
Принимает он подарочки да единой рукой,
Не дават ему спасиба всё куму крестовому.
Почернело тут у разбойника Ильи всё у Климента,
Почернело лицо-то, кровь-та богатырская,
Богатырска в лице кровь переменилася:
«Я хошь взял-то у тебя подарки, кум крестовый мой,
Не укрепил ты моего теперь да ретива сердца.
Разгрубил ты всё мое да ретиво сердце».
Тут пошел у них кум да со честна пиру,
Запирает он двери крепко-накрепко.
Они тут ведь уж ночку ту уж не спали,
Они всю ту ночь ведь Господу молилися.
На другу-ту они ночку запиралися
Что на те ли на замки, замки на крепкие,
У замков были поставлены караульщики верные.
Говорит-то ведь душечка князь Семен Михайлович:
«Что же мы ведь станем на замках да запираться мы?
Уж уехал теперь мой крестовый кум».
Ай ведь у кума крестового была у Ильи Климантова,
Ай была у его шубка-невидимка,
Ай была-то у его шапка-невидимка.
Заходил-то кум крестовый на белом свету,
На белом свету зашел – его уж не увидишь тут.
Повалился под тесову под кроваточку,
Он держал в своих руках да саблю острую.
Он сидел-то, всё лежал да до полуночи,
Он в полночь ту ведь ставал да на резвы ноги,
Ай отсек-то он у кума крестового,
Он отсек-то у него да буйну голову,
Он отсек же у княгины буйну голову,
Он отсек-то у любимого у крестничка.
Отбрызнула от младеня-та горяча кровь,
Что брызнула во его-то во ясны очи,
Во ясны-ти очи Илье Климанту;
Он ослеп-то Илья, да Илья Климантов,
Закричал-то он своим-то зычным голосом:
«Вы секите, вы рубите мою грешну голову!
Что засек я своего кума любимого,
Я засек-то свою куму любимую,
У крестового у дитятка отсек я буйну голову;
Мне попала кровь горяча во ясны очи».
Захватили тут его всё за черны кудри,
Увезли они его на поле на Куликово,
Что отсекли-отрубили буйну голову.
И отчего, братцы, зима становилась?
Становилась зима от морозов.
Отчего, братцы, становилась весна красна?
Весна красна становилась от зимы холодной.
Отчего, братцы, ставилось лето тепло?
Становилось лето тепло от весны от красной.
Отчего, братцы, становилась осень богата?
Становилась осень богата от лета тепла.
Покладут крестьяне стоги,
Им жить хорошо,
И весело и прохладно.
Да цари живут по царствам,
Да бояре живут-то по местам,
И мелкие судьи живут по уездам,
А попы, дьяки живут по погостам,
А сироты, мелкие люди, живут они по подворьям.
А про то бы, братцы, было весто:
Старой бабы на печи было место,
И лежала она бы – не бурчала бы,
Была бы под носом крынка с тестом.
Старые старики лежат по печам,
Стары старушки лежат по прилавкам,
Молоды молодицы с мужевьями по чуланам спят,
Красные девицы по ошесткам спят,
Малые ребята спят, по зенькам спят.
Тут издалеча, издалеча,
Из синего Дунайского моря
И налетала малая птичка-пташка,
Спрашивает у русских птиц:
«Ай же вы, русские птицы!
Каково вам жить-то на Руси?»
Отвечали русские птицы:
«Ай же ты, мала птица-пташка!
Хорошо нам жить на Руси:
Все птицы у нас при деле,
Да все птицы у нас при работе,
И все птицы у нас при карауле».
И налетали птицы воробьи,
Садились они по колам,
Садились они по изгородам,
Садились они по малыим ракитовым кусточкам,
Да садились они вдоль зеленой дубравы,
И живут они в домах по рагузу.
Губал-птица на море плотник,
Ястреб на море стряпчий:
С богатого двора берет по куренку,
Со вдовы с сироты берет по две и по три -
То есть великая в нем неправда.
Лебеди на море были бояра,
Канюк на море хлопотник,
Гусь на море морской ходатель,
Чайки на море были они погощанки,
Синица была на море певица:
И то она была не певица,
То она была пономарица.
И чирка на море она была рыболовка,
И победным голосом она да рыдает
И рыбы много добывает:
И только с рыбой в ярманку не ездит,
И на тую рыбу больше призор не бывает.
Сойка на море она была верещага,
Утка на море она сероплавка,
Селезень-то на море – удалый добрый молодец,
Ластушки на море были косатые красны девушки.
Соловей на море птица,
Хорошо поет, любо и слушать.
Жавроленочек он по поднебесью летает,
Жалобнехонько он щекотает.
Вытлюк на море травник, сам ябедник,
Кулик на море долгоногий,
Сам-то был тонконосый.
Косач на море казак донской,
И тетерка на море молодая женка,
Галки на море, они погощаны,
Гагара из озеро в озеро она летает,
Белка на море была росомаха,
Ворть был на море старец,
И старец он был строитель,
И был строитель – то он был не строитель,
Был он монастырский разоритель.
Журавь на море пономарь монастырский:
В большой колокол ударит,
К обедне идти заставит,
И ножки у него доленьки,
Чулки на ногах у него узеньки,
И по мосту ходить он не знает
И мосту мостить не умеет.
И на море медведь кожемяка:
Много кож он сымает,
На ногах поршнев не видает.
И на море волк-то овчинник:
Много овчин он снимает,
Много по закустышам охичает,
Сам на себе шубы не видает.
Лисица на море молода молодица:
Много вин сделае,
Про себя вины не скаже,
Долог хвост на свой не ступит.
Заяц на море сошки не делае,
Репки не паше,
Репкой сыт пребывает,
Он все крестьянина на Руси разоряет,
Вовеки больше он сыт пребывает.
Ох, тошнехонько, ох, тяжеленько!
Кошки на море вдовицы,
И то бобыли-сироты:
День она по печам,
День она по ошесткам,
И ночь-то придет – пойде по молочным крынкам.
Да сорока на море – кабацкая женка:
С ножки на ножку пляшет,
Молодых молодцов прибирает.
И курица на море победна птица:
И кто ню во дворе поимает,
Всякий пирством в дыры покопае,
Оттуль яйцо добывае,
И зятю теща яйцо добывает,
Оттого теща и честь залучает.
На море вороница бабка пупорезна:
Головище у ней толстое,
Платьице у ней грязное.
Как будут люди-ты обедать,
Как станут нищи по подоконью бегать:
«Холодных щей не хлебали,
Горячих век не видали.
Мы про то, братцы, не знали и не ведали,
Что знали, то и сказали».
Бедный гусь на мори живал,
Много холоду, голоду видал.
Богу сроду в глаза не видал.
Прилетел к няму журав:
