Прилетел к няму журав:
«Эх ты гусь-вертогуз!
Ты на мори живал,
Много холоду, голоду видал,
Богу сроду в глаза не видал;
Я повыше табе лятаю,
Почишше платья надиваю,
И то Богу в глаза не видаю».
Прилетел жавороночек, птичка-невеличка:
«Долгобутылый журав,
Я повыше всех вас летаю,
И то Богу в глаза не видаю».
Прилетела сорока-посвистуха,
Деревенская баба лопотуха:
«Я Богу в глаза видала,
С Богом баяла об телесных душ:
Кому рай, кому спасенье».
Прилетел соколишша,
Молодой парнишша:
«Тишь, шишлата!
Я по вам царь».
Прилятаить черный ворон:
«Ах, соколиша – молодой парниша!
Почему ты царем называешься,
Царским хвамилием поношаешься?
У нас есть царь-орел,
Я царю орлу просьбу подам».
Пришла от царя орла:
«Сороку с соколом свизать,
Отправить в темное лесище,
В старое дубище,
В белые палаты».
«Ну, соколиша, молодой парниша!
Почему ты царем называешься,
Царским хвамилием поношаешься?» -
«Потому я царем называюсь:
Повыше всех я лятаю,
Всякую птицу на ляту пошибаю.
Почему ты царь, орел, называешься?» -
«На денех – орел, на билетах – орел,
На царской короне – орел».
«Ну ты, сорока-посвистуха,
Деревенская баба-лопотуха!
Где ты Богу видала,
С Богом баяла об тилесных душ,
Кому рай, кому спасенье?» -
«Батюшка-царь, я ни в своем уме была,
Промолвилась и проговорилась». -
«Будь ты, сорока, барыня,
А ты, сокол, барин!»
Они царю орлу поклонилися,
Кверху взвилися и полители.
Прилятает ворона:
«Батюшка царь, рассуди мои дела
С воробьишем, с скверным мальчишем!
Он у Москве живал – намосквичился:
То у горб мене, то у голову,
Я от того погоду чую».
А воробей сидит и говорит:
«Как ни бить дуравишу?
Сядить к мужику на овин,
Ореть, кричить.
Мужик торопится, высаживать боится.
Нет у мужика печёного,
Нет ни молочёного,
Карга каргуить – погода будить». -
«Дураки воробьи били,
Што ее до смерти не убили».
Прилетаить наседка:
«Батюшка царь, рассуди мои дела
С диривенскими бабами:
Они мине бьють, колотють».
А голубок сидить:
«Батюшка царь, как ни бить дуравищу,
Большую ардавищу?
Водить она ни водить,
Кормить не кормить.
Посееть мужичок годового запасу:
Лучку, репки, морковки -
Она на город увзойдеть,
Узроить, учиридить;
Тем ни проймется -
К суседу забирется.
А за то бываить у них драка».
Прилитаить чапля:
«Батюшка царь, буслави мене!
Я поличу ув монастырь спасаться:
Я поред Богом гряшна». -
«Чем ты, чапля, гряшна?» -
«Поставить мужик вершу,
Я сяду на вершу,
Которую рыбу потаскаю,
Которую – распужаю.
Придеть наутро тресть -
Там ничаво нет».
А галочка сидить:
«Я полячу в монастырь спасаться,
Я настоящая монашинька,
Черная, и у кружок пострыжена,
На колоколинке живаю,
Царковную службу слыхаю».
А глухой тетерь:
«А я на кусте сижу,
Чужих дел не сужу».
Синичка в ответ:
«Идешь же, глухой титирище,
Наших дел судить:
Тибе ни то што охотник убиваить -
Часта деревенская баба
Ис-под куста голову сшибаить».
А и деялося в весне
На старой на Канакже,
Ставил Потанька плужок
Под окошко к себе на лужок.
От моря-та синева,
Из-за гор высокиех,
Из-за лесу, лесу темнова
Вылетал молодой Травник.
Прилетал молодой Травник,
Молодой зуй-болотиник,
А садился Травник на лужок,
А травку пощипывает,
По лужку похаживает.
Ходючи Травник по лужку,
Да попал Травник в плужок,
Своей левой ноженькой,
Он правым крылошком,
Да мезиным перстичком.
А и пик, пик, пик Травник!
Сидючи Травник на лужку,
На лужку Травник во плужку,
Едва Травник вырволся.
[В]звился Травник высоко,
Полетел Травник далеко,
Залетел Травник в Москву
И нашел в Москве кабачок,
Тот кабачок-то кручок.
А и тут поймали ево,
Били ево в дуплю,
Посадили ево в тюрьму.
Пять недель, пять недель посидел,
Пять алтын, пять алтын заплатил.
И за то ево выпустили,
Да кнутом ево выстегали,
По редам ево выводили.
Едет дуга на дуге,
Шелудяк на храмой лошеди,
А все Травника смотрет[ь],
Все молодова смотреть -
Едва Травник вырволся.
Взвился Травник высоко,
Полетел Травник далеко,
На старую Канакже,
Ко Семену Егупьевичу
И ко Марьи Алфертьевне,
И ко Анне Семеновне.
Залетел Травник в окно,
По избе он похаживает,
А низко спину гнет,
Носом в землю прет,
Збой за собой держит
И лукавство великое.
А Семен Травника не взлюбил,
Господин Травника не взлюбил:
«А что за птица та,
А что за лукавая?
Она ходит, лукавится,
Збой за собой держит,
А и низко спину гнет,
А носом в землю прет».
И Семен Травника по щеке,
Господин по другой стороне,
А спину-хребет столочил,
Тело-печен[ь] прочь отоптал.
Пряники сладкия,
Сапогами печатаныя,
Калачи крупичетыя,
Сапогами толоченыя.
Втапоры мужики,
Неразумныя канакжана,
Оне ходят, дивуются:
«Где Травника не видать?
Где молодова не слыхать?
Не клюет травыньки
Он вечны зеленыя».
Говорит Травникова жена,
Душа Анна Семеновна,
А наливная ягодка,
Виноградная вишенье:
«А глупы мужики,
Неразумныя канакжана!
Травник с похмелья лежит,
Со Семенова почести,
А Семен ево подчивал,
Господин ево чествовал:
Спину-хребет столочил,
Тело-печень отоптал».
В стольном Новегороде,
Было в улице во Юрьевской,
В слободе было Терентьевской,
А и жил-был богатой гость,
А по именю Терентишша.
У него двор на целой версте,
А кругом двора железной тын,
На тынинки по маковке,
А и есть по земчуженке;
Ворота были вальящетыя,
Вереи хрустальныя,
Подворотина рыбей зуб.
Середи двора гридня стоит,
Покрыта седых бобров,
Потолок черных соболей,
А и матица тавалженая,
Была печка муравленая,
Середа была кирпичная;
А на середи кроватка стоит,
Да кровать слоновых костей,
На кровати перина лежит,
На перине зголовье лежит,
На зголовье молодая жена Авдотья Ивановна.
Она с вечера трудна-больна,
Со полуночи недужна вся:
Расходился недуг в голове,
Разыгрался утин в хребте,
Пустился недуг к сердцу,
А пониже ее пупечка,
Да повыше коленечка,
Межу ног килди-милди.
Говорила молодая жена Авдотья Ивановна:
«А и гой еси, богатой гость,
И по именю Терентишша!
Возьми мои золотые ключи,
Отмыкай окован сундук,
Вынимай денег сто рублев,
Ты поди, дохтуров добывай,
Волхи-то спрашивати».
А втапоры Терентишша
Он жены своей слушелся
И жену-то во любви держал;
Он взял золоты ее ключи,
Отмыкал окован сундук,
Вынимал денег сто рублев
И пошел дохтуров добывать.
Он будет, Терентишша,
У честна креста Здвиженья,
У жива моста калинова;
Встречу Терентишшу
Веселыя скоморохи,
Скоморохи – люди вежлевыя,
Скоморохи очестливыя,
Об ручку Терентью челом:
«Ты здравствую, богатой гость
И по именю Терентишша!
Доселева те слыхом не слыхать
И доселева видом не видать,
А и ноне ты, Терентишша,
А и бродишь по чисту полю,
Что корова заблудящая,
Что ворона залетящая».
А и на то-то он не сердится,
Говорит им Терентишша:
«А и вы гой [еси], скоморохи-молодцы!
Что не сам я, Терентий, зашел
И не конь-то богатого завез,
Завела нужда-бедность, блядь:
У мене есть молодая жена
Авдотья Ивановна,
Она с вечера трудна-больна,
Со полуночи недужна вся:
Расходился недуг в голове,
Разыгрался утин в хребте,
Пустился недуг к сердцу,
Пониже ее пупечка,
Что повыше коленечка,
Межу ног килди-милди.
А хто бы-де недугам пособил,
Хто недуги бы прочь отгонил
От моей молодой жены,
От Авдотьи Ивановны,
Тому дам денег сто рублев,
Без единыя денежки».
Веселые молодцы догадалися,
Друг на друга оглянулися,
А сами усмехнулися:
«А и ты гой еси, Терентишша,
Ты нам что за труды заплатишь?» -
«Вот вам даю сто рублев».
Повели его, Терентишша,
По славному Новугороду,
Завели его, Терентишша,
Во тот во темной ряд,
А купили шелховой мех,
Дали два гроша [за] мешок;
Пошли оне во червленой ряд
Да купили червленой вяз,
А и дубину ременчетую,
Половина свинцу налита, -
Дали за нее десеть алтын.
Посадили Терентишша
Во тот шелховой мех,
Мехоноша за плеча взял;
Пошли оне, скоморохи,
Ко Терентьеву ко двору.
Молода жена опасливая,
В окошечко выглянула:
«А и вы гой еси, веселыя молодцы,
Вы к чему на двор идете,
Что хозяина в доме нет».
Говорят веселыя молодцы:
«А и гой еси, молодая жена,
