принять четкое решение относительно основной цели Израиля: либо закрепить статус-кво, либо добиваться нового урегулирования путем обращения к оружию.
Голосование в кабинете министров завершилось вничью: шесть министров, все члены Мапай, проголосовали за отказ от соглашения о перемирии, шесть министров - против, остальные воздержались. Предложение Бен-Гуриона не было принято, но и не потерпело решительного поражения. Для Шарета голосование стало серьезным личным предупреждением. Он спасся от отставки буквально на волоске, в то время как возглавляемое им правительство было зловеще близко к тому, чтобы навлечь на страну беду.
Отношения между Бен-Гурионом и Шаретом становились все более натянутыми, напряженными и ядовитыми, что приносило последнему бесконечные разочарования и душевные муки. Периодически возникали столкновения по поводу компетенции МИДа и оборонного ведомства в вопросах перемирия, роли ООН в этих вопросах, отношений с западными державами и, прежде всего, по вопросу о репрессиях. Бен-Гурион, вернувшийся из Седе-Бокера, чтобы вновь утвердить жесткую оборонную политику, оказался в кабинете против умеренного течения. Дополнительным источником трений и осложнений стало его формальное подчинение Шарету, которое никак не отражало истинного соотношения сил между ними. Приближение всеобщих выборов и высокая вероятность того, что ему будет предложено сформировать следующее правительство, заставили Бен-Гуриона в частном письме прямо сообщить Шарету о своем решении время от времени выступать с заявлениями, чтобы ознакомить народ с принципами своей внешней политики.
В вопросе о необходимости американских гарантий безопасности Израиля между двумя лидерами не было реальных расхождений. Переговоры между двумя странами начались в августе 1954 года на фоне англо-египетского соглашения по Суэцу и американского решения о поставках оружия в Ирак. На том этапе предполагалось лишь американское заявление или обмен письмами между Америкой и Израилем. Но после того как в феврале 1955 года Ирак и Турция сделали первый шаг к заключению Багдадского пакта, госсекретарь Джон Фостер Даллес предложил Израилю заключить пакт о взаимной обороне при условии, что он обязуется не расширять свои границы силой и воздерживаться от военных репрессий против своих соседей. Бен-Гурион и Шаретт, как оказалось, были готовы принять первое условие, но не второе. Пакт о взаимной обороне со сверхдержавой был привлекателен как способ прекратить международную изоляцию Израиля, гарантировать его территориальную целостность и долгосрочную безопасность, а также побудить арабов к мирному урегулированию их спора с Израилем. На первой же встрече с Эдвардом Лоусоном, новым американским послом, Бен-Гурион сказал ему, что три вещи, которые дороже всего его сердцу, - это безопасность Израиля, мир на Ближнем Востоке и дружба между Израилем и Америкой. В силах Америки, добавил он, осуществить все эти три вещи одним махом: заключив с Израилем договор о взаимной обороне.
Большинство участников конференции послов, состоявшейся в мае 1955 г., включая премьер-министра и министра обороны, рассматривали оборонный пакт с Америкой как весьма желательную цель, для достижения которой следует приложить значительные усилия. Однако было признано, что Америка поставит условия, которые могут оказаться неприемлемыми. В итоге условия оказались неприемлемыми, и после объявления о чешском оружейном договоре израильские дипломаты сместили акцент в дискуссии с американцами с оборонного пакта на поставку оружия. Один человек, начальник штаба ЦАХАЛа, был против идеи оборонного пакта с Америкой от начала и до конца. Он не видел необходимости в американских гарантиях безопасности Израиля и категорически возражал против американских условий, согласно которым Израиль должен был отказаться от территориальной экспансии и военного возмездия. В неофициальной беседе с послами в Вашингтоне, Лондоне и Париже Даян назвал военное возмездие "наркотиком жизни". Во-первых, оно обязывало правительства арабских стран принимать решительные меры по защите своих границ. Во-вторых, и это самое главное, он позволял израильскому правительству поддерживать высокий уровень напряженности в стране и в армии. Гидеон Рафаэль, также присутствовавший на встрече с Даяном, заметил Шарету: «Так начинался фашизм в Италии и Германии!»
Даян, по крайней мере, был последователен в своем кредо самодостаточности и отказе от внешних гарантий, чего нельзя сказать о Бен-Гурионе. Последний был очень заинтересован в заключении договора с США, но не хотел платить за это цену. О том, чтобы избежать репрессий, для него не могло быть и речи, а в некоторых случаях он, похоже, разделял стремление Даяна к территориальной экспансии. Одним из таких случаев стало совещание высших должностных лиц, созванное Бен-Гурионом 16 мая. На нем он воспользовался возможностью иракского вторжения в Сирию, чтобы реанимировать свой излюбленный план израильской интервенции в Ливан с целью аннексии юга и превращения остальной части страны в маронитское государство.
Шаретт отверг эту идею. Он считал, что Бен-Гурион безнадежно устарел, рассматривая Ливан как провинцию Османской империи, в которой решающее большинство населения составляли христиане-марониты. Он вспомнил одну из предыдущих дискуссий с ним на эту тему, в которой пытался объяснить, что марониты внутренне расколоты, что у них нет смелых лидеров и что в качестве союзников они окажутся сломанным тростником. Но Бен-Гуриону не терпелось вмешаться. Он отметил, что в Ливане есть и друзы, но не смог объяснить, почему они должны хотеть помочь маронитам превратить Ливан в христианское государство.
Что касается средств, с помощью которых можно было бы осуществить внутренние изменения в Ливане, то именно Даян выдвинул конкретное и характерное для него циничное предложение:
Все, что требуется, - это найти офицера, даже капитана, завоевать его сердце или купить его за деньги, чтобы он согласился объявить себя спасителем маронитского населения. Затем израильская армия войдет в Ливан, займет необходимую территорию и создаст христианский режим, который вступит в союз с Израилем. Территория от Литани на юг будет полностью присоединена к Израилю, и все встанет на свои места.
Разница между Даяном и Бен-Гурионом заключалась лишь в том, что первый хотел действовать немедленно, а второй был готов ждать предлога для вторжения Ирака в Сирию. Шаретт не видел смысла в том, чтобы начинать перед своими офицерами подробное обсуждение "фантастического и авантюристического плана Бен-Гуриона", который "удивляет своей грубостью и оторванностью от реальности". Он лишь заметил, что речь идет не об укреплении независимого Ливана, а о войне между Израилем и Сирией и что к этому следует относиться именно так.
Пресекая этот план в зародыше, Шаретт размышлял о шокирующем несерьезном отношении военных к соседним странам в целом и к сложной внутренней ситуации в Ливане в частности. «Я ясно видел, - писал он в своем дневнике, - как те, кто так героически и мужественно спасал государство во время Войны за независимость, способны навлечь на него катастрофу, если им будет предоставлена такая возможность в обычное время».
Не менее шокирующим был двойной стандарт,
