Тот пожимает плечами.
— А что мне у него узнавать? Справки я навел, еще когда они по паркету кренделя вырисовывали. Имя у него подходящее… — Он бросает в сторону взгляд: видимо, мама подает какие-то знаки. — А, да, есть один важный вопрос. Ты имеешь какое-то отношение к аристократии?
— Вот! — подхватывает радостно мама.
Ой, я забыла предупредить Алекса об этом пунктике папы. Конечно, он для него важный, только когда папа этого хочет… И все-таки нужно было сказать.
Воронов не тушуется, не удивляется, даже не берет паузу на раздумья.
— Моя бабка как-то рассказывала, — говорит он, — что, когда она была совсем юной и работала в поле, мимо проезжал царь в карете.
Пауза.
Мамино изумленное восклицание.
Папин тяжелый взгляд.
И вердикт, выданный с легкой усмешкой:
— Подходит.
Мама пытается что-то сказать, но связь прерывается. Папа узнал все, что хотел. Отдых без нас продолжается.
Я перевожу дух после общения с родителями, бросаю благодарный взгляд в сторону Воронова и считаю, что нужно ему кое-что прояснить.
— Они в Новой Зеландии. Большая разница во времени. Но больше они не позвонят. Я имею в виду, спонтанных звонков больше не будет.
Воронов, успевший откинуться на подушках, неохотно поворачивает ко мне голову.
— Намекаешь, что я могу уходить?
Я развожу руками. Ну а зачем ему здесь оставаться?
— Использовала меня в своих целях, — вздыхает он. — Перебила сон, а я ведь уже настроился спать, когда уходил. Если до этого мое настроение только угрожало испортиться, то теперь даже и не знаю, как точнее его описать.
Он хмурится, пытаясь подобрать слова поточнее. При этом его ворчание пробуждает во мне сострадание. Или совесть. Ну действительно. Он мне помог. И вообще, со своей стороны договор не нарушает. А я даже не стараюсь его соблюдать, а ведь подписывала.
— Над твоим настроением я сейчас поработаю!
— Правда?
Он с готовностью скидывает с себя одеяло и заинтересованно разворачивается ко мне всем корпусом. Его надежды более чем понятны, но я возвращаю одеяло обратно.
— Сомневаюсь, что твое настроение сильно улучшится, если ты начнешь мерзнуть, — поясняю ему свои действия, но сама сажусь на кровати, а то как-то слишком интимно у нас получается. — Я расскажу тебе какую-то забавную историю. У меня их знаешь сколько в запасе?
— Любопытно, — тоном даже без толики того самого любопытства отзывается Воронов.
— Сейчас… — не обращая внимания на его недоверие, заверяю я. — Только вспомню какую-то посмешнее…
Так, ну эти про школу. Вряд ли ему будет интересно так глубоко закапываться в мое детство… А эта произошла в универе, но тут не столько смешно, сколько стыдно… Из последних вспоминается только про «борщевой набор», который пристраивал брат, но на ночь пугать бессердечно.
— Сейчас, — обещаю я, — я решила, что лучше это будет какой-нибудь смешной анекдот.
Воронов молчит, и я стараюсь хоть что-то припомнить, а то вот, ждет человек, даже дыхание его становится тише.
А если этот?.. Мысленно прокручиваю его и откидываю: не смешно, понятия не имею, почему засел в памяти. А этот?.. Тоже какая-то ерунда. А этот вроде бы и веселый, и пошлый, жестоко так дразнить человека.
В общем, в итоге я прихожу к неутешительному выводу, что не знаю смешных анекдотов. И пусть это безжалостно — отпускать Воронова в таком настроении, но выбора нет.
— Знаешь, похоже, что я…
Повернув голову, смотрю на тихо спящего Воронова. Руки за головой, дыхание ровное и глубокое. Спит. Точно спит, и давно.
И что делать? Будить? Вряд ли его настроение станет лучше. Есть выход надежней и проще.
Кровать большая, Воронов даже не шевелится, на удивление, места занимает немного.
— Ну ладно, — шепчу я и устраиваясь на своей половине.
Накинув на себя одеяло, тихо радуюсь, что до анекдотов мы не успели дойти. А то еще навесил бы мне штраф.
— Спокойной ночи, — шепчу и переворачиваюсь на другой бок. — Будем считать, что я обеспечила тебе благостное настроение.
Правда, сделала это во вред себе. Только окунусь в сон — как на мне оказываются руки Воронова. Причем он себя явно не контролирует: то на мой живот их пристроит, то значительно выше.
— Лучше бы ты храпел, — ворчу я.
В конце концов так выматываюсь, что все-таки засыпаю. Как итог — утром я просыпаюсь в обнимку с хозяином этого дома. Одна его рука, задрав мою майку, греет живот. Вторая каким-то образом сместила подушку и заменила ее. Но будит меня явно не это. И даже не горячее дыхание у меня за спиной, которое становится тише, стоит мне шевельнуться.
— Привет… — хриплый со сна мужской голос касается моей шеи.
— Привет. Знаешь, я все-таки вспомнила анекдот.
— Неужели? Значит, не зря я остался.
Я пытаюсь чуть отодвинуться, но Воронов делает вид, что потягивается, и прижимает меня обратно. Его дыхание начинает скользить у меня по плечу, бретелька падает… майка задирается выше…
— Плывет судно. Матрос на яхте решил половить рыбу. Закинул удочку и поймал золотую рыбку.
— Какой проворный… — хмыкает Воронов, и моя майка сдвигается еще на сантиметр выше. — Обычно с золотыми рыбками все гораздо сложнее.
— А рыбка ему говорит: «Отпусти меня, я любое твое желание исполню!»
— Вранье. — Пальцы Воронова принимаются рисовать на моей коже узоры и раздвигать для рисунка пространство. — Если ее отпустить, так и останешься один на один со своими желаниями.
Ну, о каких желаниях речь, мне понятно. Я их вполне себе ощущаю.
— Матрос посидел, подумал…
— Идиот. Тянет время, а ведь рыбка сама готова, если поймалась.
— …И решил: любимая работа есть, жена есть, любовницы в каждом уголке света…
— Жить он будет весело, но, скорее всего, недолго.
Я давлю смешок и продолжаю:
— И говорит матрос: «Слушай, рыбка, мне ничего не надо. Я тебя отпущу, а ты выполни желание первого, кто утром выйдет на палубу». Через полчаса на
