Но в России условия накопления прибавочного продукта были еще хуже, чем в Восточной Европе, вообще Россия находится в самой холодной и жесткой климатическо-географической зоне на планете, где живет такое количество людей. Для нашего же исследования важно то, что естественное накопление капитала в России только по ее климатическим и географическим условиям происходило, по крайней мере, на порядок более низкими темпами, чем например, в Германии.
Однако нарастающая отсталость от европейских соседей угрожала существованию русской цивилизации еще в большей мере, чем даже суровый климат. И Россия была вынуждена встать на путь догоняющего развития. Необходимые для этого ресурсы добывались, прежде всего, за счет кратного снижения уровня и качества жизни русского народа. А это в свою очередь требовало крайнего напряжения, мобилизации не только экономики, но и всей государственной машины:
Природа всегда сильнее принципов.
Давид ЮмРазличия народов предопределены климатом их стран.
Ш. Монтескье{226}Эти нищие селенья,
Эта бедная природа!
Край ты мой долготерпенья,
Край ты русского народа!
«Жизнь этого народа занятна — если не для него самого, то, по крайней мере, для наблюдателя; изобретательный ум человека сумел победить климат и преодолеть все преграды, которые природа воздвигла в пустыне, начисто лишенной поэзии, дабы сделать ее непригодной для общественной жизни. Противоположность слепого повиновения крепостного народа в политике и решительной и последовательной борьбы того же самого народа против тирании пагубного климата, его дикое непокорство перед лицом природы, всякий миг проглядывающее из-под ярма деспотизма, — неиссякаемые источники занимательные картин и серьезных размышлений», — писал А. де Кюстин в своей книге о России в 1839 г.{227}
Сохранение «ярма деспотизма» было свойственно даже таким просвещенным правителям России, как Екатерина II, которая находила в себе «отменно республиканскую душу» и дискутировала на эти темы с Вольтером. Вместе с тем, Екатерина II считала единственно возможным для России лишь самодержавное правление. Причины неизбежности абсолютизма Екатерина II обосновала в своем «Наказе по составлению нового Уложения»: «8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты, и на 165 степеней долготы по земному шару. 9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства…11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно…»{228}
Великие пространства России были обусловлены не ее иррациональной страстью к завоеваниям, а вполне объективными законами развития, которые гласят, что чем ниже плотность источников капитала, тем большую территорию должно занимать государство, для того, чтобы иметь возможность сконцентрировать необходимое его количество для обеспечения своей независимости и развития[25]. Как писал Н. Данилевский 1871 г.: «Не надо, говоря о пространстве России, забывать, что она находится в менее благоприятных почвенных и климатических условиях, чем все великие государства Европы, Азии и Америки, что, следовательно, она должна собирать элементы своего богатства с большего пространства, чем они»{229}.
Да, путь централизации имеет свои издержки, но он в данном случае являлся единственно возможным: «когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особною жизнью, не связаны разделением занятий, когда нет больших городов <…> когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет: то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственной централизацией, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь. Централизация <…> разумеется, благодеятельна и необходима, ибо без нее все бы распалось и разбрелось», — добавлял известный историк С. Соловьев{230}.
«Национальная экономика, — как определяет ее Ф. Бродель, — представляет собой политическое пространство, превращенное государством… в связное и унифицированное экономическое пространство, деятельность различных частей которого может быть объединена в рамках одного общего направления. Одной лишь Англии удалось в достаточно короткий срок реализовать такое свершение. Применительно к этой стране нередко употребляют слово “революция”: сельскохозяйственная революция, политическая революция, финансовая революция, промышленная революция. К этому списку следует добавить еще одну революцию… приведшую к созданию в стране национального рынка»{231}.
В России не было другого способа для создания национального рынка, кроме самодержавия, являвшегося единственной скрепой многонационального общества разбросанного и распыленного на огромных пространствах.
Эта централизация, по мнению Н. Бердяева, оказала непосредственное влияние на формирование не только всего русского общества, но и русского менталитета: «Государственное овладевание необъятными русскими пространствами сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственному интересу и подавлением свободных личностных и общественных сил. Всегда было слабо развито у русских сознание личных прав и не развита была самостоятельность классов и групп», «русская душа ушиблена ширью»{232}. «Русской душе» утверждал Н. Бердяев присущ «сильный природный элемент, связанный с необъятностью русской земли, безграничностью русской равнины»{233}. Современные исследователи указывают на эту данность как общую закономерность: «…пространство из географического фактора переходит в психологию, превращаясь из чисто внешнего фактора в судьбу народа»{234}.
Но даже география играла лишь второстепенную роль в определении свойств русского народа по сравнению с климатом. Екатерина II определила эту зависимость от климата в своем «Наказе…» следующим образом: «297. Земледелие есть самый больший труд для человека; чем больше климат приводит человека к избежанию сего труда, тем больше законы к оному возбуждать должны… 303. Есть народы ленивые: чтоб истребить леность в жителях, от климата рождающуюся; надлежит тамо сделать такие законы, которые отнимали бы все способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться…»{235}
Современный историк Л. Милов в своем фундаментальном труде, посвященном исследованию истории аграрного развития России, наглядно указывал на причины этой «лени»: «Российские крестьяне-земледельцы веками оставались своего рода заложниками природы, ибо она в первую очередь создавала для крестьянина трагическую ситуацию, когда он не мог ни существенно расширить посев, ни выбрать альтернативу и интенсифицировать обработку земли вложив в нее труд и капитал. Даже при условии тяжкого, надрывного труда в весенне-летний период он чаще всего не мог создать почти никаких гарантий хорошего урожая. Многовековой опыт российского земледелия… убедительно показал практическое отсутствие сколько-нибудь существенной корреляции между степенью трудовых усилий крестьянина и мерой получаемого им урожая»{236}.
Отсутствие этой зависимости, в том числе, наглядно отражали колебания в урожайности основных хлебов в России. Так, например, за 30 лет с 1883 по 1913 гг. она отклонялась на + 20–30% по отношению к предыдущему году 11 раз{237}. Но это в среднем. Основные же колебания урожайности приходились на черноземную зону, где отклонения и на 40% были не редкостью{238}. Наглядную картину, в данном случае, дает и амплитуда отклонений годовых урожаев от среднегодового тренда, которая видна на приведенном графике. Особенностью России являлось то, что средний уровень урожаев проходил по границе элементарного выживания и поэтому отрицательное отклонение всего на 15%, было равносильно наступлению голода для десятков миллионов крестьян. Примечательно, что сумма отрицательных отклонений за последнее десятилетие перед Первой мировой войной, была на треть выше, чем за предшествующие. То есть, несмотря на общий рост производства зерновых, нестабильность сельскохозяйственного производства также возрастала.
Колебания урожаев основных хлебов Европейской России относительно среднегодового тренда, в %{239}
Другой показатель размаха колебаний: отношение низшего урожая к высшему в конце XIX в. по расчетам Ф. Череванина достигал 270%{240}, а П. Лохтина — свыше 300%, что было почти в 2 раза больше, чем для ведущих стран Запада{241}. Существующую данность подтверждал и доклад последнего VIII съезда представителей промышленности и торговли (июль 1914 г.), в котором отмечалось, что урожай хлебов и технических культур в России «дает картину постоянных колебаний вверх и вниз, совершенно неизвестных в других странах»{242}. В результате крестьянин, по словам князя М. Шербатова: «худым урожаем пуще огорчается и труд (свой)… в ненависть приемлет»{243}.
