баба сказала». Донос должен быть со знанием дела, с фактами, правдоподобными! Если человека не знаешь, то, как же ты такой донос напишешь? Значит не Сталин, а доносчик решает, кому жить. Он использует НКВДшников, как инструмент, дубину или топор. И система, власть, это ему позволяет. Думает, что так врагов своих так уничтожает. Это что, наивность, или глупость? А НКВДшникам что, тот, кто больше наловил врагов народа, начальником становится, зарплата выше, кабинет отдельный. Подумай сам, что проще и быстрее, в засадах ночами сидеть, доказательства по крупинкам собирать, или, не вставая из-за стола, читать анонимные доносы? Всей работы-то, сходить в подвал, да отбить кому-то почки. Всё, признание в кармане. Это что, Сталин заставил? Ему это надо? Я ещё тогда долго об этом думал. Русские вообще по натуре склочники. То на улице подерутся, то с соседями скандалят. Сотни лет в конфликтах и разборках. Предпочитали дань монголам платить, а со своими договариваться не хотели. Успокоилось, заметь, только тогда, когда возникло единое государство, Империя, где распри стали пресекаться. И монголов всех, на хрен. А когда большевики власть взяли, то действующих механизмов, не допускающих беззаконие, не создали. И снова началось. Такое государство, слабое изнутри. Сталин, Сталин далеко, А на местах, процветало самодурство! «Перегибы на местах», как он сам говорил.
— Ну Петрович, это же давно было, сейчас-то всё по-другому.
— Ничего не по-другому. Люди те же остались. Вот ты свой донос, зачем написал? Ты что, о коммунизме пёкся? Ты свой шкурный вопрос решал.
— Петрович! Ты не прав, я с несправедливостью боролся.
— Вот так и все, кто за должность, кто за жилплощадь, кто за бабу, да мало ли за что. У каждого своя справедливость. Если бы следователи не сачковали, не боялись брать ответственность, а честно всё расследовали, многих не посадили бы. И директора моего, никто бы не снял. Ведь он действительно старался, на систему работал. Вся-то вина его была только в том, что он хам. Так ему, про это вообще ничего не сказали. Вместо того, чтобы разобраться и одёрнуть его, и пусть бы и дальше работал, мужик то на своём месте, а они его по стенам размазали. Гнилая, несовершенная система. Подумай сам, я манипулировал целым министерством, и обкомом в придачу. Структура сама себя защитить не может.
— Зачем ты мне всё это рассказываешь? Я тут при чём? Я политикой не занимаюсь, — страшный человек этот Петрович, подумал я. А его тут, все сереньким выпивохой считали.
— Зачем рассказываю? Директором стать хочешь? Тогда слушай меня. Мы всем этим воспользуемся. Восстановим справедливость.
Поверь, эта система, сама себя сожрёт, — возбуждённо продолжал Петрович, — не может такое долго существовать. Посмотри на начальников, ходят, позы принимают, щёки друг перед другом надувают, а в магазинах, хоть шаром покати. Никто ни хрена не делает. Печёнкой чувствую, грядут перемены. Всё покатится к чёртовой матери. А все эти народные, заслуженные, будут на базаре спичками торговать. Вот тогда придёт наше время. Сейчас уже, готовиться нужно.
— Так и меня тогда сожрут. На кой мне это директорство? — картина нарисованная Петровичам пугала.
— Не боись, со мной не сожрут. Только, дури не напори. Короче, слушай и запоминай. Чтобы эту, твою фляжку, я у тебя больше не видел. Понял?
— Понял, — спорить с ним мне не хотелось.
— Нет, вижу, не понял. Ну-ка, дай мне её сюда.
— Зачем?
— Давай сюда, не спорь.
Я нехотя отдал фляжку Петровичу. Он отвернул колпачок, понюхал. Вылил остатки коньяка на пол. Затем, внимательно посмотрел на меня. Внезапно схватил молоток, и, бросив фляжку на стальную полку стеллажа, сталь крошить её. Бум, бум, бум…, за секунды она была уничтожена.
— Ты что делаешь!? — бросился я к нему, но поднятый над головой молоток и злобное лицо Петровича, остановили меня, — это дорогая вещь! Была…
— Забудь, — прошипел Петрович, — и не ори…. Никогда не ори, новая жизнь для тебя начинается. Ты чего больше хочешь, автомобиль с шофёром, или фляжку с водкой? Ну?
— Ладно, понял, — сука ты, Петрович, подумал я про себя.
— Твоя задача стать ударником производства, чтобы в первых рядах. С «другом» своим, наладишь дружбу теснейшую. Чтобы ты стал его правой рукой. Выполняй всё что попросит, беги впереди паровоза.
— Может, он мне заместителем своим предложит, он когда-то говорил, что поддержка нужна.
— Удивлюсь, если предложит, его не поймут. Не обижайся, но ты пока для всех — обычный хлюст. Тебе нужно набрать популярность. У тебя её нет. Докажи всем, что ты — бессребреник! Всё на добровольных началах. А «друга» своего убеди, что ты сдался, что признаёшь его авторитет. Не стесняйся лизать ему жопу. Только не на публике. Народ такое не любит. А он, поверит.
— Нет, Петрович, не поверит, он же не дурак.
— Поверит, куда он денется. Сейчас момент такой, самое страшное для него испытание — медные трубы. Ни разу не видел, что бы кто-нибудь это выдержал. Сейчас ему каждый в уши жужжит, какой он хороший и замечательный. А он, почивает на лаврах. И ты, жужжи в унисон со всеми. Поверит, куда он денется. Болтай с ним про творчество, ты это умеешь, успокой его бдительность. И слушай, слушай, всё, что он скажет, и про него, скажут. Досье на него собирай. Секретаршу за попу ущипнул, запиши. Мы ей потом объясним, что он её унизил! Собирай досье и всё тащи мне. С корнем вырвем его, с корнем.
На собраниях на трибуну больше пока не лезь. Видишь, как этот раз нехорошо получилось. Но, с места выступай, я тебе подскажу когда. Коротко и по делу, чтобы тебя люди запомнили. Ты должен стать защитником слабых и обиженных.
— Так может, всё-таки попытаться мне в заместители, а, Петрович?
— Сказал же, нет. То, что здесь произошло, случай уникальный. Во всём уникальный, это то самое исключение из правил, которое бывает только один раз, и доказывает само правило. Твой приятель действительно совершил прорыв. Он таки, далеко пойдёт, если его не остановить. Ты же сам говорил, беспартийный и без образования. Это же, медведь в лесу сдох. А заместители, это рабочие лошадки, на них едут, и они везут. Да, и честно признаюсь, не верю я, Дима, что ты справишься. Там же работать нужно. Директор, за демагогией спрятаться может, а заместитель, нет. Он для того и нужен, чтобы быть крайним. Ты этого хочешь?
— Петрович, ты говоришь очень убедительно, но непонятно. Ты же сам хотел в заместители.
— Твою мать, Дима! Что же
