Первые могильники здесь нашли в 2002 году. В 2010 году впервые прошла панихида. Командование полигона не препятствует, и традиция продолжается. Однако доступ сюда возможен только по специальному разрешению. Автору вместе с прихожанами храма Всех Скорбящих Радости на Шпалерной улице удалось его получить.
На ладони отца Вячеслава – находки поисковиков из расстрельных ям Койранкангаса. Фото автора, октябрь 2012 года
…За несколько часов до нашего приезда сюда, по просьбе «Мемориала», прибыли поисковики из объединения «Святой Георгий». И сразу же, на небольшой глубине, наткнулись на расстрелянных людей.
«Кроме останков, нашли нательный крестик и две гильзы – от „Кольта“ калибра 11,43 образца 1911 года и калибра 7,65 от „Вальтера“, – рассказал руководитель „Святого Георгия“ Олег Алексеев. – Подобное оружие чаще всего использовалось именно для расстрелов».
«Эти находки еще раз доказывают, что здесь происходило, ведь порой можно встретить скептические суждения: а были ли здесь расстрелы? Но мы видим раскопы с костями, видим гильзы от патронов, которые использовались вовсе не для учебных стрельб», – говорит настоятель Скорбященского храма отец Вячеслав, окормляющий поисковое движение.
Найденные останки опять присыпали землей – пока нет официального решения, что тут будет. Либо мемориал возведут, либо все останки надо вывозить отсюда в какое-то другое место – тогда потребуется масштабная эксгумация.
«Безусловно, среди расстрелянных здесь могут быть и преступники, – отметил отец Вячеслав. – Но мы знаем характер репрессий, знаем, сколько людей было осуждено по политической 58-й статье. В любом случае мы поминаем наших соотечественников.
То, что происходило в 1930-х годах в нашей стране, иначе как геноцид не назвать. Непонятно, как жители одной и той же страны могли так планомерно и методично уничтожать собственных сограждан. До сих пор остается загадка тех, кто стрелял. Как они объясняли себе то, что делают, во имя чего совершали эти злодеяния? Раскаялись ли они когда-нибудь в содеянном?
Важно не только помянуть всех невинно убиенных, но и по особенному отнестись к разделению в обществе, которое наблюдается до сих пор. Раскол Гражданской войны до сих пор до конца не преодолен. Разделение на своих и чужих, нетерпимость, – все это имеет далеко идущие последствия, которые отражаются в деяниях и логике последующих поколений. Надо преодолевать психологию Гражданской войны, которая до сих пор царит в обществе. Мы все время сталкиваемся ее с рецидивами – враждой соотечественников друг с другом.
Отец Вячеслав у одной из обнаруженных поисковиками расстрельных ям Койранкангаса. Фото автора, октябрь 2012 года
«Расстрельное место» на Койранкангасе. Фото автора, октябрь 2012 года
Важно, чтобы наше посещение не стало одноразовым. Мы совершаем память, панихида – это только ее внешняя форма. Наша задача – привлечь внимание к исключительной роли Ржевского полигона в истории Ленинграда – Петербурга. В первую очередь, беспокоит участь расстрельных мест, а также судьба реликвий полигона, связанных с защитой города во время блокады. Это огромная территория, которая требует еще своего осмысления – и культурологического, и исторического».
Панихида на Койранкангасе. Фото автора, октябрь 2012 года
Это особенно важно, ведь полигон, который фактически уже находится возле черты города, рано или поздно прекратит свое существование. Судьба этих земель неизвестна, но вполне очевидно, что они будут активно использоваться. Очень важно, чтобы ничто из ценного, связанного с историей, здесь не пострадало.
С чего начинается родина?
С братьями-поисковиками Антоном и Романом Красильниковыми мне довелось познакомиться в 2010 году во время летней «Вахты памяти» под Колпино. Стояла аномальная жара, но даже она оказалась бессильна против болот, где работали поисковики. Здесь, в буреломном лесу под Колпино, где с осени 1941 года проходил передний край обороны Ленинграда, поисковикам приходилось работать в самых что ни на есть экстремальных условиях, – где по колено, а где и по пояс в болотной жиже. Зачем это им нужно, я попытался выяснить у Антона Красильникова – командира поискового отряда «Варяг-2».
– Среди петербургских поисковиков вы представляете достаточно редкий пример, работая плечом к плечу с братом-близнецом. Откуда возник интерес к теме войны, как все начиналось?
– Так сложилось, что мы с братом всегда были вместе. И увлечения у нас были общие. Интерес к войне начался с археологии, причем еще с раннего детства. Мы тогда проводили бо́льшую часть лета на Карельском перешейке, в районе Приморска. Хорошо помню, как в шестилетнем возрасте мы гуляли по отмели залива, и я вытащил из воды какую-то странного вида железку. Потом оказалось, что это был древний меч. Осознание того, что в земле продолжают находиться следы прошлых эпох, стало для нас серьезным потрясением.
С того времени и начался интерес к истории. Тем более, что ходить далеко не надо было: в лесах Карельского перешейка было много следов войны. А лет семь назад мы с братом, будучи еще студентами, поехали к отцу в Калининградскую область и вместе с его другом, занимавшимся военной археологией, отправились на раскопки в лес. Это был серьезный шок: там оказалось огромное количество различных предметов времен Второй мировой войны. Вернувшись домой, мы попробовали узнать: а что хранит в себе земля под Ленинградом, на местах боев?
Когда начали выезжать в лес, нам стало попадаться не только военное железо, но и останки солдат. Тогда мы стали задумываться, что с ними делать. Чтобы официально иметь возможность работать с останками, нужно было легализоваться. В 2005 году мы с братом обратились в Дом молодежи Санкт-Петербурга, который занимается регистрацией и координированием действий всех поисковых отрядов города, и зарегистрировали отряд «Варяг-2». К тому времени мы были уже не вдвоем: вокруг нас собралась группа единомышленников. Спустя четыре года брат зарегистрировал отряд «Ленинградский фронт», командиром которого он стал. Но работать мы продолжаем вместе, рука об руку.
– Как приходят люди к поисковой деятельности?
– Не секрет, что у многих поисковиков первоначально интерес проявляется больше к материальным следам войны – это так называемая «железная болезнь». Но если человек нормальный, адекватный, то он от увлечения «железом» переходит к увековечению памяти воинов. Когда мы начинали, нам с братом тоже была интересна, в первую очередь, возможность подержать в руках предметы того времени, найденные на местах боев. Со временем все это отходит на задний план. Главным становится поиск останков солдат, по возможности, их идентификация и достойное захоронение.
– Непосредственные участники вашего отряда – кто они?
– Военная археология, конечно, мужское занятие. На мой взгляд, это занятие не для женщин – и физически, и психологически. Хотя исключения бывают. В нашем отряде – семь человек. Люди самых разных занятий, профессий и образования. Студент, индивидуальный предприниматель, инженер… Но есть и общая черта – это увлечение историей. Без этого поисковая работа невозможна.
– Как вы определяете свою миссию, свою задачу? Зачем вам вообще все это нужно?
– Я считаю, что те солдаты, которые отдали свою жизнь в борьбе за нашу землю, прожили свою жизнь не зря. Поэтому лично для меня военные мемориалы – это определенные места силы духа. Находя останки солдат и достойно их захоранивая, мы создаем центры силы для нашей Родины.
– Ученый из Казахстана Майдан Кусаинов, много лет занимающийся поисковой деятельностью на Синявинских высотах, где воевал его отец, считает, что выжившие солдаты, вернувшись домой, забыли о своих незахороненных однополчанах, оставшихся на полях боев. И сегодняшняя работа поисковиков – это искупление вины общества, на долгие годы погрузившегося в беспамятство. Вы согласны с этим утверждением?
– Не совсем. На мой взгляд, мы, новое поколение, не имеем морального права на такое осуждение. В первую очередь потому, что оно происходит с позиции сегодняшнего времени. А это неправильно. Тогда, после войны, были другие заботы: страна лежала в руинах, и главная задача была восстановить разрушенное.
Хотя, без сомнения, определенная вина существует. И лежит она, наверное, в большей части, на обществе, на всех нас. Это было бы слишком просто, если бы человек отвечал за то, как он проживает свою жизнь, только перед самим собой. Человек отвечает перед всеми поколениями своих предков и потомков. И если он не интересуется судьбой своих предков, историей своего рода, семьи, то, значит, недостаточно задумывается о своей ответственности.
