Не добившись от сына номера телефона Ларисы, Таисия Тихоновна позвонила администратору гостиницы и попросила сообщить ей номер телефона номера, где проживают артистки московского ансамбля русской народной песни. Однако администратор ей не сообщила номер, ссылаясь на имеющуюся инструкцию, которая запрещала давать посторонним информацию о приезжих артистах, проживающих в их гостинице.
— Иначе вы нам телефоны пообрываете, — строго сказала администратор.
И сколько Таисия Тихоновна не уверяла, что она не фанат ансамбля и не поклонница их талантов, а просто знакомая, администратор наотрез отказалась сообщать номер. Тогда она попросила одного майора милиции, лежавшего когда-то в областной больницы у неё в реанимационном отделении, заведующей которым она была, позвонить в гостиницу и выяснить номер телефона. Сегодня она начала звонить с семи часов вечера и только сейчас дозвонилась, однако по голосу она почувствовала, что Лара ещё не простила обиду.
— Ларочка, деточка, ты меня слышишь? Почему ты молчишь?
Таисия Тихоновна боялась, что сейчас разговор прервётся.
— А сейчас какое у него состояние? — спросила Лариса с беспокойством, и Таисия Тихоновна, обрадованная хоть какой-то реакцией, начала подробно рассказывать, какие процедуры проделали Вадиму в больнице, и что сейчас состояние значительно лучше, а через неделю он уже сможет выйти на работу.
Лариса не стала обещать Таисии Тихоновне, что обязательно придёт. Она сослалась на то, что ещё неизвестно — состоится ли у них очередное выступление или нет, поэтому всё под вопросом. Но после разговора с матерью Вадима у Ларисы произошло раздвоение личности. Одна личность требовала не прощать обиды, а вторая — требовала пойти и высказать ему всё, что она о нём думает. Вторая личность нашла себе союзника в лице Лены, которая жаловалась, что ей уже до чёртиков надоела казённая пища, и она хочет попробовать домашних вкусностей и особенно «наполеон».
— Я не понимаю, как ты могла отпустить человека в таком состоянии, — горячилась Лена. — Он, может, вообще не понимал, что говорит, если потом попал в больницу. Ты эгоистична и бездушна!
— В тебе говорит желудок! Тебе бы только пожрать, а я духовный человек, мне куска «наполеона» мало! — рассмеялась Лариса.
У неё поднялось настроение, но просто так простить и пойти к Вадиму, ей не хотелось. Хотя ей начинало уже казаться, что действительно она, возможно, поступила неправильно, отпустив Вадима одного. Она ведь видела, что его качало и что шишка у него на голове росла буквально на глазах.
— Хорошо, я отдам тебе свой кусок «наполеона», если тебе одного мало, духовная ты наша. А, может быть, и Вадим тебе отдаст свой, если ты его простишь, — говорила Лена, и они весело переругивались, потому что знали — завтра они пойдут на обед к Таисии Тихоновне. Но утром Лариса твердо решила не идти. Если бы Вадим лично позвонил и попросил у неё прощение, она бы, возможно, и пошла. Однако он трусливо спрятался за мать и не пожелал ей даже позвонить, поэтому он не заслуживает прощения. Лена с нею не спорила, потому что это не имело смысла: если Лариса что-то решала для себя, то её сдвинуть было уже невозможно.
В детском доме Юле понравилось. Она ухаживала за малышами из младшей группы, застилала их постельки, мыла ночные горшки и полы, складывала игрушки и была увлечена этой работой. Малыши тянулись к ней, и она решила, что после окончания школы поступит в педучилище, станет воспитательницей в детском садике. Однако была проблема со школой — она бросила школу ещё в апреле, когда два грязных скота её изнасиловали, и она ушла из дома. Возвращаться в старую школу она ни за что не хотела, а в новую её без документов не примут. Как забрать свои документы из старой школы, она не знала, да и ей вряд ли их отдадут. Поэтому Юля решила пойти к Грузнову, который так к ней хорошо отнёсся, и попросить его решить проблему со школой.
С Грузновым у неё установились хорошие отношения, особенно после того, как она подтвердила, что видела какого-то мужика на даче в ночь убийства полковника Смирягина. Грузнов как-то зашёл к ней в детский дом и повёз к себе в милицию. Там он снова показал Юле фотографию какого-то неприятного типа, и спросил, видела ли она этого человека перед тем, как он усыпил её эфиром. Юля никого не видела, потому что спала, но Грузнов так смотрел на неё, что она поняла, что именно ждёт он от неё. И она рассказала, что этого дядьку видела в тот момент, когда проснулась от какого-то постороннего звука. Но потом почувствовала на своём лица мокрую тряпке и больше ничего не помнит.
— Умничка, — сказал Грузнов. — Если у тебя будут какие-нибудь проблемы, ты, Юленька, сразу же обращайся ко мне.
Поэтому она надеялась, что Грузнов ей поможет и в этот раз. Кроме того, у неё к Грузнову было ещё одно дело. К ней обратилась одиннадцатилетняя девочка, которая рассказала, что её четырёхлетнего братика хотят отдать каким-то заграничным людям на усыновление. Эти люди увезут братика к себе в другую страну, и она его больше никогда не увидит. Девочка плакала и не знала что делать. Юля набралась смелости и подошла к директору детского дома с вопросом, правда ли, что маленького Серёжу хотят отдать каким-то людям на усыновление. Директор вдруг раскричалась и потребовала, чтобы Юля мыла горшки и ни во что не вмешивалась.
— Не строй из себя равную мне, — кричала она. — Ты здесь вообще стоишь на одной ноге, и я в любую минуту могу тебя отсюда вышвырнуть.
Юля не ожидала столь бурной реакции, так как хотела только обратить внимание директора на волнение Серёжиной сестрички по этому поводу. Между тем, она, сама не ведая этого, затронула очень болезненную для директора тему. С некоторых пор директор начала сотрудничать за хорошие деньги с одной фирмой, которая подыскивала детей на экспорт. Бездетные иностранцы платили большие деньги за усыновление детей, и это был хороший бизнес — дети попадали в благополучные семьи, их приёмные родители обретали детей, а директор неплохо на этом зарабатывала. Американская супружеская пара выбрала кудрявого и очень милого мальчика Серёжу, а его сестру брать не захотела — им нужен был только один ребёнок и только мальчик.
Кроме того, был ещё один скользкий момент. У директора существовала договоренность с некоторыми девочками из старшей группы насчёт того, что они будут оказывать её знакомым сексуальные услуги за хорошие деньги. Директор брала себе только тридцать процентов от сумм, которые бизнесмены платили за плотские утехи, а остальные деньги честно отдавала девочкам.
С появлением здесь Юли директор начала присматриваться к ней и хотела сделать ей такое же предложение. Документов на Юлю не было, и директор ничего не знала о Юлином прошлом, так как из компании «Сибкомпроминвест» ей сообщили версию о том, что родители девочки умерли, и девочка осталась одна. Когда Юля пришла к ней с разговорами о Сереже и его сестричке, директор поняла, что Юля принадлежит к правдоискателям, в силу чего представляет собою опасность. Она порадовалась тому, что не полезла к Юле с предложениями о сексуальных услугах, но держать дальше эту девочку у себя в детском доме не хотела. Будет здесь всё выведывать, высматривать, вынюхивать, и ещё узнает, не дай Бог, о договоре со старшими девочками! Однако причин отказаться от её услуг не было, так как девочка работала совершенно бесплатно в рамках благотворительной акции. Лучше будет, если она создаст Юле такие условия, что та сама сбежит отсюда, решила директор, и приступила к осуществлению своего плана. Юля не понимала, почему так резко изменилось к ней отношение, и очень переживала из-за этого. Она ни с кем не могла обсудить эту ситуации и плакала по вечерам, оставшись одна. Ей было очень жалко себя, но жалко и Серёжину сестричку, и она решила пойти к Грузнову посоветоваться с ним. Утром она отпросилась у воспитательницы группы и пришла в управление гормилиции. Однако в бюро пропусков потребовали предъявить документы, а их не было, и её не пропустили. Тогда Юля пошла к девушке из компании «Сибкомпроминвест», но на проходной и здесь стояли охранники, а Юля не могла назвать ни имени девушки, к которой хочет пройти, ни кабинета, где та сидит, и её тоже не пропустили. Она уже собралась уходить, как по лестнице спускался мужик, к которому они с Грузновым приходили. Она его хорошо запомнила и рванулась к нему, но крепкие руки охранника схватили её. Шум привлёк внимание Самохина, и он узнал девочку. Так Юля попала к Вале Пановой.
Валя Панова сидела в приёмной за своим столом и рисовала на листе бумаги чёртиков. Она закончила почти все организационные мероприятия, связанные со свадьбой Зои и Мельникова. Зоя из-за своей занятости не могла этим заняться, и сбросила на Валю все заботы по подготовке свадьбы, вплоть до составления меню и планирования размещения гостей за столиками. Составить меню для ста двадцати человек, да ещё и рассадить их было непросто, и Валя несколько раз переделывала план размещения гостей. Зоя хотела, чтобы свидетельницей у неё на свадьбе была Валя, но та отказалась. Вале было непросто принять решение придти на свадьбу к близкой подруге, с которой они совсем недавно строили планы совместной свадьбы двух пар: Зои с Мельниковым и её с Матюшиным. Валя часто ходила на могилу Матюшина, носила ему цветы и плакала. Однажды на кладбище она встретила мать Славы Миронова, могила которого была рядом с могилой Лёши. Славина мать принесла водки и немного закуски — в этот день Славику должно было исполниться двадцать шесть лет. Они вместе выпили за Славика, потом за Лёшу, и Вале стало немного легче. С тех пор Валя приходила на могилу к Лёше со стограммовой бутылочкой водки, и ей становилось немного легче, когда она выпивала половину, а иногда и целую бутылочку. Но как-то Зоя услышала запах спиртного от Вали и страшно ругала её. Могла ли Зоя, думала Валя, с высоты своего счастья понять её? Валя выплакала весь запас имевшихся у неё слёз и теперь приходила к своему Лёше с сухими глазами, но с такой же бутылочкой. Отношения между Зоей и Валей стали напряженными, но Валя на это мало обращала внимания — счастливые люди не могут понять горе других людей.
