Короче, его действия остались для меня загадкой. Зато мои дальнейшие телодвижения загадкой не были — чтобы я ни в чем не сомневался, сзади подкрался второй бомжик и легонько уколол розочкой в задницу — мол, не тормози.
Я понятливый. Я забрался внутрь. Следом — тот, что меня уколол. Экипаж был укомплектован. Можно было стартовать.
Однако старта пока не последовало. Человек с розочкой, от которой он, правда, избавился перед тем, как сесть в машину, решил слегка пообщаться. Зачем ему это понадобилось — ума не приложу.
— Угадай, братан, куда мы сейчас поедем? — спросил он.
«Меня убивать», — подумал я, но вслух предположил:
— На блядки?
Наверное, зря я это сказал. Потому что слева меня ударили локтем. Сильно, но не больно. В почку не попали, даже в ребра — не то, чтобы очень. Попали в сгиб руки, которым я, по старой доброй привычке прикрывал свой ливер. Удачно, получается, прикрывал.
Но удар был — я говорил уже — сильный, и я изрядно сплющил того лже-бомжика, что сидел справа. Парень обиделся и тоже ударил меня. Открытой ладонью по правой, соответственно, стороне головы. Ладонь была хоть и открытой, но удар — профессиональным, поставленным. В моих мозгах заговорили-запереливались не колокольчики даже — серьезных размеров колокола. В глазах слегка зарябило. Чтобы меня не мучила напрасная обида, бомжик-переговорщик пояснил действия себя и своего напарника:
— Ты, сука, остроумный?! Тебя сюда не шутки шутить звали! — в этом месте я хотел было возразить, что меня сюда вообще не звали, а раз не звали, то я пойду, да? Но, пораскинув слегка расстроенным мозгом, решил, что лучше промолчать. Ну его на фиг — выдерживать вторую такую атаку с двух сторон. Я не мазохист. А если фраза им очень не понравится, то они с толстым удовольствием похоронят меня прямо здесь, в автомобиле, и ни в какое безлюдное место ехать не придется. Короче, я молчал, а переговорщик продолжал визгливо предъявлять претензии в самое ухо, увеличивая количество колоколов в моей многострадальной голове: — Мне тебя еще утром доставить должны были! Пацаны все про тебя пробили — где, что, когда и во сколько! Я все про тебя продумал. Но ты вывернулся. Ты, презерватив штопанный! — и он снова хлопнул меня по башке. Не так сильно, как в первый раз, но все равно чувствительно. — Не всосу — ты что, думал, что от меня сбежать можно? Нахрен ты утром смылся? Машину мне попортил, Муляну все его хозяйство поломал — ему теперь детей нечем делать будет. Ну, хрен с ним, с Муляном! Я на тебя уже столько времени и нервов угробил, что, сука, еще слово скажешь — прямо здесь привалю. Заткнись и не дыши!
Какие дела! За время нашего активного знакомства я сказал всего две фразы, что на меня вообще не похоже, а в машине из меня выскочило только два слова, одно из которых не считается, потому что оно короткое и вообще предлог, но переговорщику и этого показалось много?! Хорошо, я буду погибать, как настоящий глухонемой мужчина — молча, но с чувством собственного достоинства.
— Гондон, — уже почти мирно проговорил переговорщик. — Мог бы утром не убегать — уже давно бы все кончено было.
Я поперхнулся воздухом, настолько меня поразила его уверенность в том, что я тоже кровно заинтересован в скорейшей развязке этого сценария. Чушь собачья, но сообщать об этом вслух я не стал.
— Поехали, Джон, — сказал переговорщик устало. Длинная эмоциональная речуга вымотала его, как азартная проститутка — пьяного клиента. — На базу поехали.
— Есть, шеф! — сказал рулевой и повернул ключ зажигания. Движок мягко запыхтел, машину слегка затрясло. Потом все успокоилось. Готовность номер один, как говаривал Королев Гагарину.
Я было навострил ухо, надеясь извлечь что-либо путное из озвученного пункта назначения, но тут же привел его в исходное положение — слово «база» в информативном плане ничего не несло. А переговорщик, видимо, совершенно умиротворенный происходящим, добавил последний штрих в нашу милую беседу:
— Вот мы сейчас, братан, приедем, там у нас тихо, спокойно, чужие не ходят. И устроим тебе бар-мицву. Обрежем тебе все, что есть. И голову, и головку.
Джон стронул машину с места. И, словно этого и дожидавшееся, в трех кварталах по курсу «Прадика» отъехало от обочины и покатило в нашу сторону такси. Все быстрее и быстрее. И я его сразу узнал. Не зря восемь лет крутил в нем баранку.
Вот тут мне и стало понятно, почему я ни секунды не верил в то, что сегодня — последний день моей непутевой жизни. Не-е, я еще покуролесю! Или покуролешу, что, в принципе, одно и то же. И я решил — а чего откладывать в долгий ящик? И начал:
— Ты это… Неправильно тебя, в общем, информировали.
— В каком смысле? — переговорщик сразу не понял, о чем это я. Настолько не понял, что даже забыл, что отдавал мне команду заткнуться, а сейчас, получается, эта команда злостно нарушается.
— Бар-мицва — это великий праздник для каждого еврейского пацана. Считается, что он в этот день мужчиной становится. Так что ты немножко попутал. Типа, как свой хрен с гусиной шеей. Только это… В гусиной шее косточек — не меряно…
Переговорщик уже давно пялился на меня вытаращенными, как у рака, которого живьем потребляют под пиво, глазами. Видимо, сидел и фигел от моей наглости. И чем дальше мы ехали, тем больше он офигевал.
А знакомое до боли такси неслось навстречу. Все ближе и ближе. За рулем, понятно, сидел Литовец. Я не знал его планов, но догадывался, что подыхать в обществе этих мишугенеров он меня не бросит. Поэтому во мне бурлило возбуждение — как в бидоне с бражкой, когда туда дрожжей раза в два больше положенного бросят.
Лже-бомжик, понятно, не мог сразу идентифицировать такси. Что ни говори, а у него за плечами не было восьми лет опыта езды с девятишашечным гербом над головой и на дверце. Он, конечно, выслеживал именно это такси, наверное, делал это в течение двух дней. Хотя вряд ли, если вдуматься — ведь не в одиночку же работал. Но выучить машину наизусть не успел. И разобраться, что там за желтая фигня несется навстречу, сразу не мог. Мало ли такси рыскает по городу, в котором одних только государственных таксопарков осталось пять штук?
Поэтому он, не беспокоясь о том, что происходит прямо по курсу, открыл было рот, собираясь высказать все, что думает по поводу моей речи, и даже поднял ладонь, чтобы подкрепить слова действием. Но не успел.
Джон, который рулевой, грязно заматерился. Хотя и не так грязно, как это сделал бы я на его месте. Все-таки, у него тоже не было восьми лет непрерывного стресса на городских улицах. Но он заругался, и причина тому была веская.
Ян, мчавшийся нам на встречу на добрых девяноста кэмэче, — что само по себе в черте города есть действие противозаконное, за это можно и по шапке в смысле административно-гражданском серьезно получить, — резко тормознул и вывернул баранку. «Волга» пошла юзом, причем пошла красиво — по диагонали, пересекая попутную полосу движения, которая, по случаю спального района и рабочего времени суток, была, слава богу, пуста на триста метров в обе стороны. И вышла на встречку аккурат наперерез «Прадику».
Будь Джон готов к такому повороту — и мне, и Яну пришлось бы туго. Мне — по уже запланированному сценарию, Яну — потому что весовые категории у «Волги» и «Прадика» все-таки разные. И ехал бы себе Джон все время прямо, тем более что такси подставило ему под удар свой бок, и смял бы он кенгурятником чудо советского автопрома, и отбросил бы его в сторону, очистив себе дорогу к счастью и процветанию. Даром, что наши автомобили почти танковой бронебойностью отличаются. «Прадик», хоть и недоросль, а все-таки внедорожник, расчет на внештатные ситуации в него закладывался изначально.
Но смелость города берет. Сто процентов — Ян рассчитывал на эффект внезапности. И он своего добился. Нетренированный и ничего не ожидающий Джон попытался избежать столкновения с «Волгой». И преуспел в этом.
В смысле, такси он в бычий хрен сминать не стал. Вместо этого согнул в бычий хрен металлическую ограду, которой была огорожена длинная — во весь квартал — придорожная клумба.
Нет, я не спорю, может быть, «Лэнд Круизер Прадо» — машина крепкая. Может быть, он даже кенгурятник себе не оцарапал. Я проверять не стал. Мне — будете смеяться — было неинтересно. Куда интереснее было то, что и о безопасности пассажиров создатели этого четырехколесного чуда позаботились сполна. Стоило металлу внедорожника приложиться к металлу заборчика, сработали подушки безопасности. Причем — по последнему слову техники. Две спереди и две сзади. Все мои сопровождающие оказались сплющены между резиновыми пузырями и седушками. Не вздохнуть, ни пернуть, пардон у дам. Только переговорщик, заранее повернувший лицо в мою сторону на предмет сказать что-нибудь недоброе, сверкал теперь на меня глазами да пыхтел что-то невразумительное — типа «ну что за хрень опять приключилась, ведь веселуха только начиналась!».
