– Да от этих проклятых вертолетов невольно дрожь по телу пробивает.
Тишину вновь разорвал громкий рокот двигателей.
«Ми-24» прошли в обратном направлении, но уже выше, а затем отвернули на восток. Об этом доложил тыловой дозор.
– Пошли к следующему ущелью. Потом вернутся на базу, – сказал Табрай и крикнул: – Суфи, строй караван в прежний порядок. Через десять минут продолжим движение. – Он повернулся к Куани. – Кто у нас старший тылового замыкания?
– Мангал.
– Передай ему приказ оставить позиции на опушке леса и отходить по нашим следам. Пусть выдерживает дистанцию в два километра, отслеживает обстановку и постоянно докладывает обо всем, что заслуживает внимания.
– Понял.
К главарю подбежал санинструктор Хабар Сауни и доложил:
– Русский пришел в себя.
– Ну и что? Мне с ним пока не о чем разговаривать.
– Ему плохо.
– Это понятно, он же ранен.
– Ему становится все хуже. Если он так и будет сидеть на лошади, то может и не выжить. Конечно, если это не важно, я вколю ему обезболивающее со снотворным. Русский офицер уснет, а вот проснется или нет, только Всевышнему известно.
– Он нужен мне живым. Что предлагаешь?
– Чтобы пленник доехал до базы, надо сделать носилки, закрепить между двумя лошадьми и уложить на них раненого.
– Шайтан, это время. Но ладно. Куани!
Помощник отошел от связиста.
– Да, Амир?
– Организуй носилки для русского офицера!
– А надо? Обменивать его не на кого. Рабом он не будет, знать что-либо ценного не может. Это всего-навсего лейтенант, который служит здесь только месяц, да еще и в роте обеспечения. Зачем он тебе? Добил бы ты его, и все дела.
– Честно скажу, не знаю, зачем я взял его. Скорей всего, потому, что он, по сути, в одиночку вел бой против нас, положил пятерых наших собратьев. Не поднял рук, не умолял о пощаде, не сдался, хотя понимал всю бесполезность сопротивления. Дрался, пока граната не лишила его сознания. Это несмотря на то, что он офицер тыла. Юноша только что прибыл в полк, это был его второй рейс. Скажи, ты много найдешь таких бойцов в наших отрядах? О фанатиках я не спрашиваю, с ними все понятно. Много?
– К сожалению, нет, Амир.
– Да, лейтенант не представляет особой ценности. Хотя кто знает, возможно, когда-нибудь и придется обменять его на кого-нибудь из наших. Если выживет, значит, такова воля Аллаха. Займись тем, что я сказал. Быстрее, Басам!
– Да, командир!
К главарю банды подошел Хаймулло и доложил:
– Амир, караван готов к движению.
– Подожди. Русскому требуется помощь. Как с ним разберутся, продолжим путь.
– Сдался тебе этот гяур.
– Помолчи, Суфи! – повысил голос Табрай. – Решения здесь принимаю я. Дело всех остальных – в точности исполнять их. Что не ясно?
– Все ясно. С чего ты сорвался?
– Извини. Наверное, и на меня подействовал шум русских вертолетов. Ты будь с караваном. Долго не задержимся.
– Хоп, Амир. – Хаймулло ушел.
Появился Куани и сказал:
– Носилки подготовили, закрепили между лошадьми. Сауни что-то вколол русскому, тот заснул. Сауни сказал, что теперь пленник доживет до базы.
– Лошадей с раненым и Сауни в общий строй.
– Да, Амир!
– Что замыкание?
– Мангал повел группу в ущелье. Я его проинструктировал, но он и без этого знает, что делать.
– Хоп.
Табрай вывел коня во главу каравана и махнул рукой, давая сигнал на продолжение движения. Десятки мулов и лошадей цепью двинулись на север, в горы.
Вертолеты ушли на восток и больше не появились.
До кишлака Дагран, который находился в пятидесяти километрах севернее Арби, караван добрался за двенадцать часов.
В 20:50 он вошел в селение. Но Табрай не разрешил людям расходиться. До того следовало разгрузить мулов. Сперва душманы поместили трофеи в большой амбар усадьбы главаря, потом разошлись по домам.
Амира Табрая встретили восемнадцатилетняя дочь Ламис, сыновья Бакар четырнадцати лет и Салах двенадцати. Его жены уже пятый год не было на этом свете. Единственная и любимая супруга тридцативосьмилетнего Табрая умерла, как впоследствии объяснили врачи, от рака желудка.
Второй раз он не женился. Табрай не желал видеть в своем доме другую женщину, хотя претенденток на роль супруги не бедного и еще крепкого мужчины было немало.
Ламис первой обняла отца и отошла в сторону. Потом на нем повисли сыновья.
Девушка вскрикнула, когда увидела, как два душмана внесли во двор окровавленного человека.
– Ты что, дочь? – спросил Табрай.
Она указала на Козырева и спросила:
– Кто это?
– Пленный русский офицер.
– А ты уверен, что он жив?
– Живой. Видишь, грудь поднимается.
– Без сознания?
– Нет, спит. Ранение не смертельное, контузия тяжелая. Придется тебе, Ламис, вместе с тетей Халидой ухаживать за ним.
– А если он умрет?
– Значит, на то воля Всевышнего.
Девушка подошла к носилкам, всмотрелась в лицо Михаила.
– Красивый!
Она тут же смутилась и убежала в женскую половину дома, где, собственно, одна и проживала.
Табрай посмотрел ей вслед.
«Вся в мать, такая же жалостливая. Это хорошо. Женщина должна быть мягкой, покорной, доброй. Доля мужчин – воевать, защищать, убивать. Женщина – хранительница очага в доме, свет и тепло в жизни мужчины», – подумал он.
Табрай гордился своей дочерью. Она была необычайно милой, привлекательной, красивой, хозяйственной, в тринадцать лет заменила в доме мать, подняла на ноги братьев, смотрела за отцом. Все это Ламис переняла от Алии.
Но в ней было что-то и от Табрая. Когда нужно, Ламис могла постоять за себя. Отцу приходилось только удивляться, откуда в этом хрупком с виду юном создании столько решительности, бесстрашия и упорства.
Табрай отпустил сыновей, вздохнул.
Он в своем кишлаке. Дома. Но как будто и нет. Табрай никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что больше никогда не увидит во дворе Алию, не услышит ее задорный смех, не увидит искрящиеся любовью глаза.
Пять лет назад он не послушал своего друга, советовавшего ему отвезти Алию в русский военный госпиталь. Тогда ее еще можно было спасти. Но Табрай не принял всерьез эти слова. Ведь Алия тщательно до последнего скрывала свои страдания.
Табрай направился в дом. Ламис в большой комнате постелила скатерть на палас, накрыла ужин для проголодавшегося отца.
Но ему надо было еще помыться. И здесь Ламис все предусмотрела. Бак уличного душа был заполнен, вода за день нагрелась. Нижнее белье лежало аккуратной стопкой на лавке, внутри деревянного строения.
Душманы положили Козырева на топчан в сарае. Санинструктор еще раз осмотрел его и сказал, что ночь лейтенант будет спать. С утра придется заняться его ранами, для чего потребуется санитарный пакет. Их оставалось в банде всего два. Табрай распорядился один отдать Хабару Сауни. В помощники ему главарь банды определил свою дочь Ламис.
Но это все завтра. А сегодня отдых.
На охрану пленника помощник Табрая, проживавший по соседству, выставил молодого бойца Исама. С этого момента тот должен был охранять русского каждую ночь. Днем необходимость в этом отпадала. Такое решение было принято еще и потому, что во время нападения на колонну Исам струсил, укрылся в канаве и не выходил из нее до окончания бойни.
Но это был его первый боевой выход. Ему простили трусость и назначили ночным охранником раненого русского офицера. Тот в первый свой бой не спрятался, вступил в схватку и вел ее, пока был в сознании, готовый умереть, но не сдаться.
Постепенно над кишлаком нависла ночь, светлая от мириад звезд, таких близких здесь, в горах. Люди спали. Только по главной улице по-хозяйски бродил сторож, пес алабай.
Утром Табрай, Куани и Хаймулло направились к амбару, где их ждали душманы. Сейчас по ним нельзя было сказать, что они вчера хладнокровно расстреляли советскую колонну. Теперь это были обычные мирные дехкане.
По пути главарь банды спросил Куани:
– Ты, Басам, сегодня связывался с Надри?
– Да, конечно, как только проснулся.
– Где отряд, что с ним?
– Он дошел до запасной базы. Все хорошо.
– Слава Всевышнему. Ты сказал ему, чтобы носа не высовывал из кишлака?
– Да. И это его обрадовало.
– Еще бы! Там у него молодая жена Зия. Она на год младше моей дочери. Но это его личное дело.
Душманы подошли к амбару. Надо было рассортировать груз, доставленный вчера, складировать как следует муку, крупы, соль, сахар, перенести боеприпасы в подвал дома Табрая.
Пока главарь и его приближенные разбирались с трофеями, Ламис нагрела воду. Пришел Сауни.
Девушка передала ему санитарный пакет и сказала:
– Отец говорил, что экономить не надо. Он хочет, чтобы ты быстрее поставил на ноги русского офицера.
Сауни облизал губы. Ему очень нравилась Ламис. Он не прочь был взять ее в жены, но разве Табрай отдаст?!
Тот вообще ни с кем не договаривался насчет жениха для дочери. Это противоречило обычаям. Супругов детям должны выбирать родители, но Табрай почему-то нисколько не спешил с этим.
