— Кто тебя послал? — почувствовав, что тут что-то не так, все еще резко спросил я. — Отвечай быстро!
— М-м… У-у… э-э… — облизывая губы, силился он вымолвить слово.
Я подставил стул, усадил его, подал воды в стакане.
— Колхоз послал, — отдышавшись, прошептал он. — Председатель Айманов послал.
— Ты что, не один? — услыхав в коридоре громкое «Шакен!» и топот ног, насторожился я.
— Нет, нас пять человек послали, а с нами из Алма-Аты редактор «Казах адебиети» приехал, писать будет…
— Что писать?
— Наш доклад… Казахскую белоголовую породу здесь разводить хотят, — бормотал он, чуть не плача.
Дверь неожиданно распахнулась, и в номер без приглашения ввалился большой казах в очках и с нагрудной визиткой; за ним вошла женщина с такой же визиткой, тоже казашка.
— Шакен! — увидев коллегу в разобранном состоянии, да еще со стаканом в руке, в один голос стали упрекать его. — Внизу «рафик» ждет, нужно павильон оформлять… — дальше последовала непереводимая разноголосица на казахском.
Я пулей вылетел из номера, побежал по коридору, а затем — по лестнице. Опередив лифт, я встретил его в опустевшем вестибюле, из него вышла горничная и выкатила за собой тележку с пустыми бутылками.
— Где он?! — оттолкнув какого-то иностранца вместе с переводчицей, прокричал я Ирке.
По лестнице вслед за мной бежали этажная и старый казах:
— Хулиган! Бандит! Вызовите милицию!..
Рядом иностранец разорялся на идише. Переводчица пыталась его успокоить.
— Ушел! Почти сразу ушел, спустился в лифте…
— Куда?!
— Вон туда, — указала Ира на дверь запасного выхода. — А что там случилось, Женя?! Ты же обещал!..
— У вас есть служба безопасности? — кричала переводчица.
От двери к возмущенной группе у стойки направлялся сержант милиции.
— Как он выглядел?!
— Высокий, молодой, шрам на верхней губе, куртка из светлой плащевки, — лепетала растерянная администраторша. — Успокойтесь, господа!
Я сунул ей пару заготовленных стольников и бросился во двор. Некто отставной в штанах с галунами вздумал перегородить мне дорогу своим полковничьим пузом и грозным рыком: «К-куда?!», но, обратив внимание на пистолет в моей руке, отскочил и отдал честь.
Я успел услышать поросячий визг покрышек и увидеть маленький каплевидный «Порше» прозрачно-синего, лазуритового цвета с пугающе черными стеклами; он показал мне зад из-за угла, и я во всю прыть побежал вдогонку вокруг здания, чтобы засечь, в какую сторону он направится — на проспект Мира, по Вильгельма Пика или к Ботаническому саду. Четырнадцать лет я натаскивал свои ноги на скорость, выносливость, растяжку, мог бежать два часа без остановки, сесть в отрицательный поперечный шпагат с прыжка и блокировать ногой любой удар соперника, но «Порше» мне догнать не удалось. Обежав «Байкал» по часовой стрелке, я вскочил в «шоколадку» и, сократив путь через бордюр, устремился по Сельскохозяйственной к виадуку, мимо кабака «Охотничий» на Пика — вслед за «капелькой», влившейся в окрашенный дождем однотонный поток машин.
Только в силу своего малороссийского происхождения Николай Васильевич Гоголь приписал русским любовь к быстрой езде. Лично мне ближе поговорка: «Тише едешь — дальше будешь». Но за рулем «Порше», очевидно, сидел иностранец, и мы начали рокировку на шоссе раньше, чем выяснили, кто из нас король, а кто ладья.
Была пятница, День освобождения Москвы: сотни тысяч владельцев дачных участков освобождали столицу, спеша выкопать на своих несчастных четырех сотках картошку, как будто это могло спасти их от голода. Никогда не понимал, зачем владельцам «Мерседесов» и «Вольво» нужно все лето, согнувшись в три погибели, стоять с мотыгами под палящим солнцем где-нибудь в Костромской или Ярославской губернии, чтобы выкопать пять кило лука и пару мешков картошки? Не проще ли обменять «Мерседес» на менее дорогую марку, а на разницу в цене запастись овощами на всю жизнь? После зависти и гордыни жадность — самое плохое из качеств.
До самой улицы Декабристов мне казалось, что водитель «капельки» играет со мной в кошки-мышки: он то подпускал меня совсем близко, то вдруг отрывался, и я терял его в сгущавшемся по мере приближения к окраине потоке; он легко втирался между рейсовым «Икарусом» 33-го маршрута, следовавшим в Лианозово, и автопоездом, между «алкой» «Ространсавто» и рефрижератором, уступал мне свое место, и я оказывался зажатым в клещи всякими большегрузами, теряя его из вида; потом он демонстрировал мне приметный лазуритовый зад, набитый восемью цилиндрами, а когда я его догонял — нырял куда-то снова. Иногда мне казалось, что он просто не знает, что я его преследую. Это окрыляло: значит, он может привести меня туда, где базируется Ямковецкий.
Как назло, дождь усилился, «дворники» плохо справлялись с работой, я допускал ошибку за ошибкой, на двух развязках проскочил вообще на авось. Чудом избежав столкновения на пересечении Декабристов и Бестужевых, я понял, каково пришлось ребятам на Сенатской площади.
Справа осталось знакомое мне 141-е отделение милиции, после которого никаких изменений в маршруте «капельки» уже быть не могло: лидер автогонок стремился к Алтуфьевскому шоссе.
Вырвавшись на прямую и широкую трассу, он подпустил меня совсем близко, прижался к разделительной полосе, дал послушать звуковой сигнал, похожий на хохот параноика, и вдруг включил форсаж, в считанные секунды увеличив дистанцию до предела досягаемости. Не думаю, чтобы таких машин в Москве было как грязи, но даже если их пять штук — на поиск у меня не оставалось времени. Номер RUS 301-57 МК мог оказаться поддельным, а сама машина — взятой напрокат с согласия хозяина или без такового, так что искать ее через ГАИ — себе дороже. Жаль, конечно, что он пошутил со мной до Кольцевой — там бы я хоть увидел, куда он поворачивает. До путепровода я еще петушился, рассчитывая, что он оторвется, а там поостынет и я его настигну, но над самой железнодорожной веткой, по которой расползались гусеницы электричек, «шоколадка» Толи Квинта угрожающе застучала клапаном, предвещая инфаркт, и я ее пощадил.
Итог гонки за «капелькой» был малоутешителен. «Я тебя видел, я теперь знаю тебя и твою машину, — как бы говорил ее водитель, — напрасно теряешь время: меня тебе не достать».
Операция «Байкал» завершилась моим поражением.
На обратном пути я заметил желтую «Тойоту». Она стояла на выезде с Приморской улицы, а потом устремилась за мной. Мне она показалась знакомой, но номер ни о чем не говорил, а «Тойот» желтого цвета по столице ползает больше, чем лазуритовых «Порше», так что я решил не забивать себе голову лишней информацией и не спеша, прислушиваясь к биению сердца «шоколадки», потащился на свой аэродром.
Толя Квинт в синем комбинезоне и таком же блейзере с эмблемой «Мерседеса» выслушал меня молча, доел бутерброд с «Останкинской» колбасой, запил кефиром и нетвердой походкой получившего нокдаун боксера покинул стеклянную будку АЗС. Он сам завел «Опель», сам открыл капот, а потом долго слушал возвращенное к жизни детище, приложившись к нему ухом, как партизан к рельсу.
— Загнал коня, Женя, — поставил диагноз.
Я постеснялся напомнить ему, что делают с загнанными лошадьми, а только виновато развел руками:
— Толя, все расходы — за мой счет.
Он согласно кивнул, хотя мы оба понимали, что дело было не в деньгах, а в том, что один из нас остался безлошадным. Не нужно было тянуть жребий, чтобы понять, кто.
— У меня в «Ависе» кореш работает. Звонить? — грустно посмотрел он на меня из-под козырька.
Фирма по прокату автомобилей «Авис» находилась на проспекте Вернадского, неподалеку от 3-го отдела ДПС — я однажды там был. До филиала «Ависа» в Шереметьеве было еще дальше, к тому же там предоставляли только «Тойоты», «Пежо» и «Москвичи»; две первые марки меня не устраивали из-за дороговизны, третья — из-за повышенной ненадежности.
— Он мне ее подогнать сможет? — спросил я.
— Сейчас позвоню. Что просить?
— Проси «Линкольн» в стиле ретро с золотым молдингом по борту.
Он наконец-то улыбнулся — я мог считать свою задачу выполненной.
Пятнадцать минут ушло на поиски Толиного кореша, потом он ходил в гараж, узнавал что-то у диспетчера, предлагал Квинту неприемлемые иномарки по приемлемым ценам и наоборот, дразнил роскошным «мерсом», который должны вернуть завтра, пока Толя не остановил свой выбор на «Ауди-100» 1983 года выпуска, пообещав «гранта» за ее доставку.
Пятьсот за двое суток — за машину, пятьдесят — за доставку, двести — за гостиницу, сто пятьдесят — на комплект поршневых колец и ремонт «шоколадки», двадцать пять — за доверенность… Почти тысяча баксов на ветер, вторые сутки на ногах, а воз и ныне там. Невеселые мои мысли сводились к сакраментальному вопросу: «А существует ли вообще этот Ямковецкий?»
