— Мы, господин заведующий гар, с ментами разбирались, — я посмотрел на него исподлобья. — Одна перестрелка, одно убийство, два разбойных нападения. И все за одну ночь. Органы охраны правопорядка требуют оказывать содействие. А ты сейчас этому содействию мешаешь. За это можно от вышеупомянутых органов и циничное изнасилование в голову заработать, ты знаешь?
Макарец скрипнул зубами:
— И документик подтверждающий у вас найдется?
— Конечно, найдется, — заверил я его. — Сегодня вечером или завтра утром. Но если тебе срочно приспичило, то я позвоню следаку, он подвезет. Только он не очень любит, когда его по пустякам дергают. А я скажу, что это ты меня заставил. Ты же меня знаешь, я сволочь редкостная.
— Меня устроит вариант сегодня вечером, — Макарец пошел красными пятнами. — Кстати, Мешковский, ты не забыл, что у тебя сейчас рандеву с директором по поводу вчерашнего инцидента?
— А ты не забыл, — спросил я хмуро, — что у тебя зубов осталось мало? Скоро хавку дробить нечем будет?
— Иди к директору! — его речь стала до боли похожа на лай обиженной болонки. — Он тебя с половины восьмого ждет.
— Ого! Представляю, что ты ему напел, если он в такую рань приперся. Не-е, Макарец, я тебе как гуманоид гуманоиду говорю — ты меня однажды достанешь и я тебе уши гвоздями к заднице приспособлю.
— Тебя из таксопарка уволят!
— Зато в тебя детишки камнями кидаться будут, — я развернулся и пошел в административный корпус. Ян увязался за мной. Я удивился: — Алё, Литовец, проснись! Тебя к директору не вызывали!
— Но я же присутствовал, — промямлил он. Совсем разморило человека. Мне его стало реально жаль. Я-то хоть взбодрился в перепалке с Макарецом, а он и этого удовольствия не получил. С другой стороны, Ян прав — он все видел, а мне лишняя поддержка будет, простите, совсем не лишней. Если перед директором на весы положить два слова — мое и Макареца, то мое гораздо легче будет. А вот если к моему прибавить еще и слово Литовца, то, глядишь, мы и перевесим.
Директор был хмур и зол. Сидел за своим могучим столом, свесив щеки по обе стороны гладко выбритого подбородка. Появлению делегации в своем кабинете совсем не обрадовался, даже наоборот. Понятное дело — не выспался человек. Мы, конечно, тоже, и даже вдвое больше, чем он, но ведь он — не мы. У него распорядок. Который пришлось нарушить. Из-за меня. И отчасти из-за Яна. И вот час расплаты пробил.
Узкие слипающиеся глазки остановились на Литовце, и директор зло поинтересовался:
— Гарайтас, а ты что здесь делаешь? Ты знаешь, что уже часа два бомбить должен?
— А у него, Геннадий Николаевич, бомбардировщик отобрали, — вступился я за товарища.
— Мешковский, а ты почему встреваешь? — директор переместил свой взгляд на меня. — Я знаю, что ты в любую бочку затычка, но до тебя очередь еще не дошла. Дойдет — я тебе отдельно сообщу. Литовец и сам ответить может.
— Не может, — опять встрял я. — Он давеча языком в зубах ковырялся, так язык в зубах и застрял. Аккурат между верхними резцами. И не вытаскивается. Мы уже и пальцами, и пассатижами — ни в какую. Может, что посоветуешь, Николаич?
Да, каюсь. Грешен. На невыспанную голову становлюсь болтлив, и часто не по делу. За что постоянно и страдаю. Но иногда это идет на пользу. В данной ситуации — пошло. Директор откинулся в кресле, широко размослав по столу руки, и сказал:
— Нет, Мишок, я вот чем дольше с тобой работаю, тем больше удивляюсь — почему я так долго с тобой работаю? Почему до сих пор не вышвырнул пинком под зад? Более наглого и беспардонного работника я в жизни своей не видел.
— Польщен, — я коротко кивнул.
— Хамло, — подытожил он. — Если хочешь, я скажу, почему тебя не уволил.
— Хочу.
— А я тебе верю. Ты, хоть и хам, но честный и справедливый хам. А я ценю прямоту в людях. И чувство юмора ценю, хотя с Макарецом ты и через край хватаешь. Понимаю, что он как человек — говно, но специалист, каких поискать. Так что давай, рассказывай, что у вас там произошло?
— Ерунда произошла, Николаич. Макарец сперва Яна доставал — мол, почему раньше времени в гараж приперся. Но Ян-то выручку сделал. Макареца конкретно развезло от злости. Мы пошли позвонить, а он пихаться стал. Полчаса подряд словами выпрашивал — я сдерживался, Николаич! Но когда он меня своими курячьими лапками в грудь… Ну, я же не железный. И так нервы на пределе, ты ведь знаешь мою историю — тебя-то менты должны были в известность поставить. А тут он еще…
— Знаю я твою историю, — кивнул директор. — А куда звонить-то собирались? Хоть трезвые были?
— Да мы за рулем — ни-ни! Ян — со смены, мне — на смену. А звонить как раз ментам собирались. А тут он со своими курячьими…
— Заткнись, а? Почему вы, кстати, в таком виде? И почему Гарайтас не на трассе?
— Всё менты. Мы их ночь напролет ублажали. Не поверишь, Николаич — мы им семнадцать человек бандитов отловили, а все мало. Еще и пообщаться подавай. Устали мы. Справки сегодня вечером будут.
— Все так? — директор грозно и в упор посмотрел на Яна, и на сей раз я решил не встревать.
— А Мишку какой смысл врать? — Ян сомнамбулически пожал плечами. — Он Макареца постоянно бьет. И постоянно по делу. А тот постоянно всем капает.
— Ну, иногда и он капает по делу, — возразил директор. — Так что вы особенно не зарывайтесь. Марш домой — отсыпаться. И чтобы вечером — как штыки! Мне не нужно, чтобы техника простаивала. Капитализм на дворе, деньги зарабатывать надо.
Я приложил руку к непокрытой голове, красиво развернулся на пяточках и вышел. Нечто из хорошо забытой армейской молодости. Хотя, по совести, строевой нас там в последнюю очередь учили. Все больше другим вещам. Но Ян все равно так красиво не умел. Он тащился за мной, цепляясь заплетающимися ногами за паркетины, а я с ужасом думал, что выбираться отсюда придется пешком. С его скоростью перемещения мы до кроватей только к вечеру доползем, какое там отоспаться!
Правда, спасение у нас было. В нескольких сотнях метров от таксопарковского забора томилась ожиданием целая банда таксистов. Готовых, между прочим, совершенно бесплатно доставить нас куда угодно.
Но какими, однако, долгими могут быть неполные полкилометра! Каждый шаг — лично мне — давался громадный напряжением воли. А заветный поворот, падла, оставался на том же месте.
Мы с Яном сильные ребята. Мы таки преодолели это кошмарно огромное расстояние. И нас опять окружили.
— А вы почему пешком? — первым делом удивился Кавалерист.
— Шурочка Яна задробила, — объяснил я. — Сказала, что в таком состоянии ему лучше на общественном поле пугалом работать. А пугалу машина по штату не положена.
— А чего так долго?
— С директором общались. Он ведь тоже живой, теплоты человеческих отношений хочет.
— О чем общались?
Любопытный, как профессор медицины, перед которым необычный гинекологический случай!
— Спрашивал, какого размера премию выдавать. Слушай, Генаха, вы, парни, все слушайте. У меня была ночь — не приведи господи. У Яна тоже. Можете, конечно, не верить, но дико хочется на боковую. Хотите сделать доброе дело — доставьте нас поближе к постелькам. И это… Выкиньте, нахрен, из головы этих дурацких мыслей про войну.
— Ты, Мишок, умеешь толпу обламывать, — проворчал Генаха. — Сам ночью покуражился от души, а нам сейчас — хрен с маслом. А мне, между прочим, понравилось. И Дедушке тоже. Правда, Дедушка?
— Генаха, как друг тебя прошу — сгоняй, дихлофосом попшикайся. Мы ведь еще в прошлый раз все оговорили. Ну какая может быть война, когда мы не знаем, где противник?
В глазах людей, толпившихся вокруг, прорезалась тоска. Видимо, они действительно всерьез рассчитывали поразвлечься, а я нанес им страшную душевную травму, ампутировав саму возможность сделать это. Ну что ж, сочувствую. Но кто скажет, что я был не прав? Даже Генаха не рискнул сказать такое. Он просто вздохнул и кивнул в сторону своей машины:
— Ладно, забирайтесь. Отвезу вас поближе к вашим кроваткам. Разъезжаемся, мужики?
Гул голосов, раздавшихся в ответ, имел явно негативный оттенок. Довольных таким развитием событий не было. Даже Четыре Глаза, человек щуплый и полуинтеллигентный, а значит, мирный по определению, сказал, попадая в тон общего настроя:
— Мы сейчас поедем, Мишок. Но если твои приключения продолжатся, то — говори, что хочешь — завтра мы сделаем так, как сами решим.
— Ага, — я широко зевнул. Не потому, что хотел показать, что мне плевать на это программное заявление, а потому что хотел спать. — Вы ребята упертые. Я с вами спорить не буду. Развезите нас по домам, а?
Я, как всегда, хотел, как лучше. Но получилось… В общем, как всегда все и получилось. Потому что, да простится мне мой французский, не получилось вообще нихрена. Чтобы, значит, нам с Литовцем — на боковую, а парням — поработать.
