Голландец вышел, швырнул на пол ванной полотенце и широким жестом указал в сторону мастерской.
Там Жданов опустился на диван, а Голландец уселся на подоконнике.
– Итак, Ван Гог. Что вам нужно?
Жданов ничуть не изменился с тех пор, как Голландец видел его в последний раз. Случилось это на аукционе Дома Захаровых, в Москве, год назад. Оба заинтересовались лотом номер четыре. Предлагаемая бронзовая статуэтка «Нимфа с кувшином» Матичелли на самом деле была «Рабыней» Матичелли. Смысл такого разночтения одной и той же скульптуры заключался в том, что «Нимфа» проходила как неизвестное творение Матичелли, а «Рабыня» числилась известной и пропавшей семьдесят лет назад во время обыска в доме комдива Марецкого. Жданов тогда выступал представителем пожелавшего остаться неизвестным приобретателя, а Голландец явился, чтобы статуэтку изъять и оформить как объект преступления. Не лично, разумеется, а посредством звонка в МУР. Это был обычный трюк президента Комитета. Навести публику на «Рабыню» можно было сразу, но Жданов, чьи полномочия по приобретению были, казалось, ничем не ограничены, неудачно пошутил по поводу прически Голландца. И тогда Голландец вступил в торги. По очереди со Ждановым он поднимал цену и, когда объявленная сумма за лот поднялась с тридцати тысяч евро до ста пятнадцати, Голландец вдруг сдулся и поднял руки вверх. Торжествующий Жданов оформил заказ, оплатил, и вскоре «Рабыня» переехала в дом известного Голландцу олигарха-пони. Там-то МУР и накрыл «Рабыню». Потом накрыл и продавца. А Дом Захаровых предоставил документы, согласно которым выставление статуэтки на торги выглядело законно и прилично. Поэтому свои тридцать процентов от реализации организаторы вернуть отказались и впоследствии оказались правы. Из-за чего олигарх-пони благодаря Жданову попал почти на сорок тысяч евро.
Жданов по-прежнему был сухоньким интеллигентом и вот уже лет пятнадцать, что знал его Голландец, выглядел на пятьдесят лет. Иногда Голландцу казалось, что Жданов вечен. Он появился вместе с динозаврами. Те сгинули, а он выжил. Неизменная палочка, портфель. Костюм с бабочкой. Жданов был похож на адвоката Падву. Только у Падвы взгляд не лисий и еще бородка. И не так сух. Кстати, не к месту вспомнил Голландец, в прошлый раз, на аукционе, трость «черного эксперта» была безупречной, а нынче на ней виднелись глубокие царапины и вмятины.
– Неделю назад один состоятельный человек попросил меня оценить одну картину Винсента, – сказал он, наполовину утонув в диване. Голландец видел лишь его ноги, трость и голову. – Речь, подчеркну, шла о неизвестной картине Винсента. Я очень обрадовался. Вы бы обрадовались?
– Конечно. Нелегальная оценка такой картины гарантирует не менее одного процента от ее стоимости, – хмыкнул Голландец. – Вам запрещено брать в руки красивые вещи. Поэтому вы работаете нелегально. К вам обращается всякая шушера, и вы помогаете ей не только узнать истинную стоимость вещи, но и перепродать. Сиречь вы крыса, Эльдар Эмильевич. Так почему вам не обрадоваться случаю отгрызть кусок от чужой булочки?
Жданов постучал тростью о пол.
– А вы, художник-оформитель? Работник учреждения народного просвещения? Чем вы зарабатываете на жизнь? Только не говорите, что разрисовыванием стен в детских садах. На эти гонорары за границу по два раза в год не съездишь. Вы специалист экстра-класса. И я никогда не вникал в ваши тайны. И впоследствии не буду. Пока вы не перейдете мне дорогу таким образом, что встанет вопрос между моим банкротством и смертью.
Голландец, чуть напрягшись, слушал без комментариев. Он знал, что Жданов никогда не станет забираться туда, где может возникнуть такой вопрос. Поэтому и скажет не больше того, что гарантирует ему самому безопасность.
– И вот я увидел эту картину. Мне привезли ее прямо в офис. Я был потрясен. Это на самом деле Ван Гог.
– Не может быть.
– Я тоже так думал. – Жданов с трудом выбрался из дивана. Казалось, он стал засасывать его. Поднялся на ноги и подошел к подоконнику. Голландец присмотрелся к его взгляду. Глаза «черного эксперта» шарили по полу, словно искали запонку. И вдруг Жданов вскинул взгляд.
– Со мной что-то происходит, Голландец, – проговорил он свистящим шепотом.
– Совесть, может, заела?
– Я бы тогда так не беспокоился. А сегодня ночью я вдруг нашел себя стоящим на балконе. Вы знаете, где я живу?
– В Измайлове?
– Точно. На шестнадцатом этаже. Так вот, вы можете представить меня, совершенно обнаженного, на перилах балкона шестнадцатого этажа?
– Ну, Эльдар Эмильевич… Иногда женщины делают с нами невозможное…
– Какие женщины? Я гомосексуалист.
– Серьезно?..
– Только не надо делать удивленные глаза. Вам это известно.
– Ладно, известно.
– Откуда?!
– Неважно. Итак, какого черта голого Жданова занесло на балкон? Кстати, я только что представил… Это ужасная картина. Но у Гойи натурщиком вы могли бы зарабатывать сумасшедшие деньги. Вы что-нибудь пили перед сном?
– Кефир. Потом почитал Франса и заснул. Когда проснулся, стоял на перилах.
– Жданов, я не пойму, вы от меня-то что хотите? Если намеревались соблазнить меня своим нагим видом, то – мимо. Престарелые любовники меня не интересуют.
– Я хотел предупредить вас. – Жданов вернулся на диван. – Только и всего. Если кто-нибудь когда-нибудь пригласит вас оценить неизвестную картину Ван Гога, на которой Винсент написал ирисы в вазе… Нет, не те ирисы! Другие! Откажитесь.
Голландец улыбнулся.
– Вы затеяли какую-то махинацию и теперь пытаетесь меня отвадить от соперничества. Ол райт?
Жданов безразлично помотал головой.
– Думайте что угодно. Но вспомните мои слова… Знаете, о чем я думал, три часа ожидая вас на кухне и беседуя с прекрасной Соней?
Голландец вопросительно развел руки. Жданов поднял на него тяжелый, мутный взгляд.
– Я думал, достанет ли ее сердце лезвие чесночного ножа, которым она резала лимон, если ударить ее этим ножом в грудь.
С лица Голландца сдуло улыбку, как пыль с памятника порывом ветра. Жданов облизал губы и сказал, как если бы речь шла об урожае пшеницы на Смоленщине:
– Но еще до того, как войти в вашу квартиру, я тростью забил проклятую старуху. Эта дрянь спросила, который час. Скажите, Голландец, какое ей дело, который у меня час? Я иду, воспитанный, образованный человек, никого не трогаю, и вдруг появляется какая-то тупая дрянь, которая ни «здравствуйте», ни «как ваши дела?», тычет в меня пальцем и спрашивает, который у меня час? Какое ей дело до моих часов?!
Вдоль щеки Голландца прошелся нервный тик. Он представил, что могло случиться, заставь он Жданова сидеть на своей кухне еще полчаса.
– Не волнуйтесь. – Он взял Жданова за плечи и повел в прихожую. – Вы поступили так, как велит вам ваша совесть. Что касается меня, я обязательно поддержу вас, если возникнет такая необходимость. Вы управитесь с лифтом? Там кнопка первого этажа западает…
– Да положил я на эту кнопку!
Дождавшись, пока лифт начнет спуск, он вошел в квартиру.
– Сонечка, дай мне переодеться! Мне нужно уезжать.
– Господи, что это за клуб такой? Без тебя там все плесенью покроется?
– Нужно дождаться ремонтников и дописать пару пейзажей. Если успею до конца месяца, у нас будут деньги на поездку.
– Я не хочу поездок. – Соня искала в шкафу чистые брюки и рубашку. – Я хочу, чтобы ты был со мной. Когда-нибудь ты придешь домой и увидишь, что я такая старая. И уйдешь к другой.
Он подошел и обнял ее за плечи.
– Я не уйду к другой. Кто еще вытерпит мужчину, который не знает, где у него лежат вещи?
– Но к ужину-то ты хоть будешь?
«Если найду картину».
– Конечно.
– И мы будем любить друг друга и говорить о поездке?
«Не раньше, чем выясню имя того, кто направил нам в гости двоих друзей».
– Само собой.
– Ты знаешь еще какие-нибудь слова, кроме «конечно» и «само собой»?
– Конечно.
Она бросила ему в грудь вещи и, когда он поймал их, обхватила его голову и прижалась губами к подбородку.
Он подходил к машине, когда в кармане запиликала трубка. На экране телефона светилось: «К 24.00 отчет по поездке к Черкасовой».
– Дьявол! – вырвалось у него. – Я совсем забыл. – Он посмотрел на часы и швырнул еще сырой ранец на заднее сиденье.
Нельзя делать свои дела прежде дел Комитета. Это правило, нарушая которое ты угрожаешь собственной жизни. Включив навигатор, он прикинул время пути до дома Черкасовой. Освободил бардачок от компьютера, подключился, разыскал телефоны этой деловой женщины. Рабочий, сотовый, домашний. Она отозвалась, сидя на рабочем месте. Руководитель предприятия, которое вскоре перестанет существовать, находится на работе. Похвально.
Следуя к ней, Голландец заглянул в банковскую программу. Лицевые счета Черкасовой выглядели как банка, в которую складывается пенсия. Несколько тысяч рублей на одном, несколько – на другом, валютном. Правда, проверяя последний, Голландец с удивлением обнаружил, что полгода назад с этого счета около ста тысяч долларов перекочевали в национальный банк Бразилии в Буэнос-Айрес. Уже оказавшись у конечной точки следования, Голландец заглянул и в счета предприятия. Никаких подвижек. В Бразилию деньги со счетов «Инвестстроя» не переводились. Ни единожды.
