– Готов! – кричал комбат Мороха, так и не успевший получить третью звездочку на погоны.
Он не увидел и не почувствовал свою смерть. Штурмовое орудие, вырвавшееся вперед, выстрелило на этот раз точнее. Болванка пробила рубку у ее основания, отбросила от прицела исковерканное тело комбата. Сдетонировали несколько снарядов, вспыхнул бензин, окутывая ревущим пламенем машину и ее отважный экипаж. Затем взорвался остальной боезапас, раскидывая в стороны горящие обломки. Бой еще не закончился. Получивший спасительную минуту, Алесь Хижняк уже развернул «сушку», а Павел Карелин выстрелил, угодив в моторную часть «штуги».
Это был третий костер, вспыхнувший за считаные минуты на окраинной улице Минска. Горели, взрывались, разваливаясь по сварным швам два немецких штурмовых орудия, и полыхала советская самоходная установка по прозвищу «брезентовый фердинанд».
Двое уцелевших немцев из экипажа «штуги» бежали к кирпичному полуразрушенному дому. Пулеметчик Гриша Зуев стрелял им вслед, но фрицы умело уходили из-под очередей и вскоре исчезли из виду.
Ждали подвоза боеприпасов. За полдня батарея израсходовала почти все снаряды. Десантники тоже опустошили диски, гранат почти не осталось. Не лучше обстояли дела в батальоне Петра Клычко.
Собирали трофейные гранаты. Автоматы и магазины к ним забирали самоходчики. Пехотинцы по-опытнее немецкие автоматы брать остерегались. В горячке уличного боя, действуя трофейным «МП-40», можно было словить гранату от своих. Ведь часто врага забрасывали гранатами на звук.
Раненых отправили в санбат, погибших сложили на пятачке небольшого сквера, где можно было вырыть братскую могилу. Карелин подошел к сгоревшей самоходке Сергея Морохи. Машина еще дымила, пахло жженой человеческой плотью.
Раньше чем через час останки ребят из нее не вытащишь – металл еще горячий. Понемногу появлялись местные жители, снимали шапки. Какая-то женщина плакала, а двое мальчишек попросили комбата:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите, мы в подвале консервы поищем. Там у фрицев большой блиндаж, наверняка поесть что-нибудь найдется.
К мальчишкам присоединились еще несколько человек. Кто-то улыбался, одна из женщин торопливо рассказывала:
– Всех выгнали. Приказали город покинуть еще неделю назад. Многие ушли, но возвращались. Как же дом свой бросишь, хоть и наполовину сгоревший? Старались немцам на глаза не попадаться. Простые солдаты в нас не стреляли, а эсэсовцы злые как собаки. В подвалы гранаты бросали, а если на глаза попадешься, без разговоров стрельбу открывали. Моей соседке две пули в живот попали. Так страдала, кричала от боли, а сегодня утром померла.
Полуразваленный кирпичный дом, откуда в самом начале боя вел огонь пулемет «МГ-42», имел глубокий подвал с бойницами для стрельбы. Кроме боеприпасов здесь обнаружили запас консервов и галет, которые раздали жителям.
Кто-то из мальчишек тайком сунул в карман небольшую ручную гранату, похожую на гусиное яйцо. Лейтенант Зиновий Жердев поймал его за шиворот, достал гранату.
– Зачем она тебе?
– А вдруг германцы вернутся. Взорву их.
– Ты сам первый взорвешься. Возьми вон лучше теплую куртку. Пригодится.
Вскоре немцы открыли минометный огонь, а затем пошли в контратаку. Нападение отбили, израсходовав остатки боеприпасов. Когда подвезли снаряды и горючее, полк снова продолжил наступление.
Ближе к центральной части бой уже шел среди четырех-, пятиэтажных домов. Город был сильно разрушен, особенно центр и привокзальный район. Здесь переночевали. Двигаться в темноте по заминированным улицам было невозможно.
Саперы продолжали свою работу, а Тюльков собрал трех оставшихся комбатов, вместе поужинали, помянули погибших.
– Борис Прокофьевич, – сказал Карелин. – Хорошего комбата Сергея Мороху потеряли. Вы представьте, если можно, его к ордену. С сорок второго воевал, а ни наград, ни званий. В бою меня сегодня спас, а сам снаряд словил, весь экипаж сгорел.
Подвыпивший подполковник оглядел комбатов.
– Представили его к «Отечественной войне». И остальных тоже. Не лезьте только на рожон, ребята. Каждый день людей хороним.
– Как не лезть? – разгорячился Захар Чурюмов. – Не полез бы Пашка Карелин, эсэсовцы бы шорох навели. Что ни говори, а воюют они отчаянно. А Карелин со своим экипажем целый взвод пострелял и подавил.
– Брось, – отмахнулся Павел, – десятка полтора эсэсовцев перебили, а остальных десантники и ребята из батальона Клычко прикончили. Злости к ним много накопилось, почти никто не сумел удрать. А Серега Мороха – парень геройский. С двумя тяжелыми «штугами» бой вел, поэтому я здесь водку пью, а от его экипажа одна зола осталась. Хоронить нечего было.
Видя, что комбаты завелись, кто-то выложил на стол еще фляжку спирта, но подполковник ужин решительно закруглил:
– Завтра вставать с рассветом. Всем отдыхать.
Однако полк подняли раньше. На подходе к железнодорожным путям стояли несколько тяжелых самоходок «ИСУ-122» и вели огонь по невидимым в темноте целям. 122-миллиметровые орудия гулко уехали, а впереди, при свете пожаров, поднимались столбы дыма.
Оказалось, что в этом месте немцы оборудовали очередной укрепленный узел. Колеи железной дороги перегораживали платформы, некоторые перевернутые, заваленные мешками с песком. Ответный огонь велся из различных укрытий, кирпичных домов, дотов.
В тупике оказался немецкий бронепоезд, который не сумел вырваться, а возможно, был оставлен для усиления обороны. Ракеты высвечивали бронированные вагоны, вспышки двух уцелевших тяжелых орудий и многочисленных зенитных автоматов.
Карелин невольно вспомнил, что их прежний командир полка Петр Петрович Цимбал после госпиталя был назначен командовать таким же полком тяжелых самоходок Подошел к «студебеккеру», который привез ящики со снарядами. С подножки грузовика спрыгнул капитан интендантской службы.
– Слушай, земляк, – окликнул его Павел. – Ты не из полка Цимбала?
– А тебе зачем?
– Мы воевали вместе с ним, моя фамилия Карелин. Я комбат батареи легких самоходок.
– В одной машине, что ли, с полковником ездил?
Капитан закурил папиросу, Карелину не предложил. Нетерпеливо глянул на часы.
– Мы воевали вместе, а не катались, – вскипел Павел.
Появился Захар Чурюмов, бесцеремонно выдернул папиросу и затоптал ее.
– Специально на открытом месте смолишь, чтобы фрицам лучше видно было?
– А ты кто такой?
Неподалеку пронесся снаряд и взорвался метрах в семидесяти позади. Интендант невольно присел, а Карелин, глядя сверху вниз, предложил:
– Закуривай еще. Если по зубам заработать желаешь.
– Я помощник командира полка, – начал было капитан, но Захар Чурюмов его перебил:
– Где полковник? Оглох, что ли, со страха?
– Вон там, – неохотно выдавил интендант, показывая пальцем на одну из тяжелых самоходок. – Ведет огонь. Скоро здесь должен быть.
– Рискует Цимбал. На прямую наводку машину вывел.
– Он после того ранения постоянно на переднем крае, – отозвался Карелин. – Лезет в самое пекло.
Оба комбата знали историю Петра Цимбала. Угодил в прошлом году под снаряд. Сумел выбраться из горящей самоходки, но пламя буквально сожгло и обезобразило его лицо. Хороший, душевный мужик после разладов с женой спокойно ходил по кромке смерти.
Одна из тяжелых самоходок угодила под взрыв гаубичного снаряда и вспыхнула.
– Не в Цимбала попали? – напряженно вглядывался в полумрак Захар Чурюмов.
– Нет. Его машина ближе к нам стоит, на правом фланге, – сказал интендант, меняя тон. – Так вы однополчане с Петром Петровичем?
– Мы – однополчане, а кто ты – непонятно.
Разговор прервал посыльный от Тюлькова:
– Командир вас ищет, пойдемте быстрее.
– Идем, не суетись. Ну, а ты, капитан, передавай боевой привет полковнику Цимбалу от комбатов Карелина и Чурюмова. Он нас помнит.
Тяжелые «ИСУ-122» добивали бронепоезд. Один из вагонов горел. Башня дальнобойной «пятидюймовки» осветилась вспышкой разрыва, там тоже начался пожар.
– Ладно, пошли, Павел, – надел танкошлем Чурюмов. – Цимбал неплохо дорогу расчищает.
– На нашу долю тоже хватит, – отозвался Карелин.
Самоходки двигались через многочисленные железнодорожные пути. Наступали вместе с танкистами и пехотой полковника Орлова. Здесь хорошо поработала тяжелая артиллерия, но немецкие части упорно дрались за удобное для обороны место.
Высокие металлические платформы, наполненные песком и землей, на одном из участков перегородили путь. Из укрытий вели огонь противотанковые пушки и многочисленные пулеметы. Немецкие солдаты установили свои «машингеверы» между вагонных колес и в укрытиях под платформами.
«Тридцатьчетверка», двигавшаяся впереди, удачным выстрелом угодила в 75-миллиметровую «гадюку». Длинный ствол с дульным тормозом на конце согнуло, двойной щит разорвало, как картонку.
