— Что это было? Кто навалился на меня?
— Машина! — ответили ей.
— А я подумала, какой мужик попался кайфовый! Уж прижал, так прижал! Впервые сама не смогла справиться!
— Мама родная! Она как встала, мы все к своей машине попятились. Эта баба одной рукой, не напрягаясь, всех нас уложить сумела бы. Вот это инкассаторша! Зачем такой оружие! Она эту свою машину голыми руками развернет куда ей надо. Я сам видел, как она вытащила водителя, сунула его в кузов, села за баранку и покатила дальше, даже спасибо не сказала!
— Крутая! — похвалил Михалыч.
— Баба, конечно! — согласился Федька.
— Да при чем баба? Я про машину! Это ж надо, после кульбитов своим ходом пошла!
— Так это ж броневик! Что ему сделается? А вот баба как выдержала такой вес?
— Мышь копны не боится! Про то исстари ведомо! — усмехнулся Петрович.
— Если она мышь, то я даже не гнида! — крутнул головой Федька и добавил:
— Нам на следующий день начальник зоны объявил благодарность за своевременную помощь работникам банковской службы в ликвидации дорожного транспортного происшествия. И добавил:
— Молодцы, ребята! Ведь эти люди везли зарплату целому городу. И как они сказали, вы даже не попытались заглянуть в машину!
— Жить хотелось! — подумали мы все, но вслух промолчали. Ведь нам администрация почти праздничный ужин устроила в тот вечер. Даже компот с белым хлебом дали каждому.
— Все равно вы этими деньгами не воспользовались бы. Куда б их дели в зоне? А и сбежать бригадой не удалось бы. Всех переловили бы и добавили б сроки, приклеили б грабеж, — заметил Михалыч.
— Нам не удалось бы взять те деньги, ведь только мы отъехали, мимо нас промчалась машина сопровождения «кубышки». Она, видать, приотстала, но, конечно, нагнала. Зато мы долго вспоминали инкассаторшу. Эту женщину и ракета не сшибет. А уж пулю и не почувствует. Я такой уже никогда не увижу! За нею, как за китайской стеной, всю жизнь без тревог дышать можно!
— Эх-х, мужики! И в зоне, и в ссылке всякое случалось. Оно и на воле иной раз бывает не лучше. Вон недавно я на рынок пришел харчей подкупить, глядь, молодой парняга в инвалидной коляске побирается. Сам без ног. Ну, мать его возит. Короче, разговорился с ним. Узнал, что человек в Чечне на растяжке подорвался. Он служил там. А когда вернулся калекой домой, ему такую пенсию дали, что вслух назвать сумму, едино что матом выругаться. На хлеб и то не досыта, о другом и не мечтай. Вот тебе и защитник
Отечества, в разведке служил. От службы не уклонялся. А попал хуже, чем в петлю. Ему людям в глаза смотреть совестно. Но что делать? Мать слезами обливается. Ей вовсе горько. В армию отправила здорового мальца, а воротился калекой. Какой с него помощник? Куда и кто возьмет его на работу, коль здоровые мужики без дела маются. А на базаре, ох и тяжко приходится ему, милиция с негр свою долю берет за то, что на рынке побирается и его не гоняют. А эти кавказцы, какие торгуют на базаре фруктами, еще изгаляются над ним. Подходят к парню и при матери базарят:
— Ну, что лопух? Много тебе дали за медали? Скажи спасибо, хоть живой остался. У нас на Кавказе с чужим солдатом разговор короткий. Нечего вам у нас делать, никто вас не звал и не ждал. Теперь попрошайничай! Зато приказ выполнил, отморозок!
— Этот парень мне говорит о своей беде, а рядом грузины стоят, слушают, ухмыляются. А у меня на душе кипит. В чем тот малец виноват? Живет с матерью в старом доме. Без удобств, без надежды, без завтрашнего дня. Вот и хочу заглянуть к нему, может, чем, подмогну, камин поставлю им. Конечно, без копейки. Вот только кирпича разживусь.
— Ты что отец? Да таких по городу полно! А кто. нам помогал? Случись что с тобой, никто не поддержит! Что это на тебя нашло? — вскипел Федька.
— Замолкни! Я покуда в твой карман не лезу, сам, зарабатываю и кормлюсь без твоей подмоги. Чего; указываешь, сопляк? Ишь, хвост поднял, щипаный петух. Не прошу, чтоб ты со мной пошел к том мальцу!
— Я еще с рельсов не падал! Когда мне лихо при шлось, тоже никто не помог. И только полковник всем был прав! Даже в том, что сына задавил!
— У каждого свой полковник на пути объявился Ты, Слава Богу, с Колымы воротился в целости. Хоть за это Господу обязаны. В благодарность подмогу несчастному уж чем сумею. За тебя тем людям радость оставлю. Я вас не зову с собой. Только помни, Федя, доброе что сеешь, оно на небесах видно. И к тому сторицей воротится. Что проку брюзжать на всех поголовно, только себя растравишь.
— Возьми и меня с собой. Може, сгожусь там, а и тебе подсоблю в чем-то, — подал голос Петрович. И добавил глухо:
— Я того мальца тож видел на рынке. Давай подможем человеку.
Федька, хмыкнув, ушел в другую комнату. Но ненадолго, вышел на стук в дверь. Это Тонька с Колькой пришли. Баба принесла горячие пельмени и блины, поставила на стол:
— Ешьте на здоровье!
Колька, разыскав Федьку, потащил его на кухню:
— Иди поешь пока не простыло!
— Я потом. Сейчас не хочется.
— Там же пельмени! И блины! Мамка; знаешь, как старалась, даже лоб вспотел весь! Ну, иди, а то обидится. Я когда не ем суп, мамка мне конфетов не дает.
— А я сам купил и у мамки просить не буду!
— Она с тобой говорить не станет.
— Зато с тобой будем говорить.
— Нет, домой меня прогонит. Она не любит, когда ее не слушаются. Вот я Томке конфету не дал, мамка ругалась, сказала, что все жадные это злые люди. Их никто не любит, и они плохо живут. А мне самому конфету хотелось. Но мамка говорит, что больше не купит.
— А я тебе дам! — подморгнул Федька Кольке, но когда вышел на кухню, увидел, что старики пьют чай с его конфетами, а Тоня сидит рядом с ними, внимательно слушает разговор стариков.
— Вот черт, опоздал! — подумал Федька досадливо и, позвав Кольку, усадил его к себе на колени, достал из вазы пар у конфет, дал их мальчишке и прислушался к разговору.
— Со Степановны что возьмешь? Она соседка. С одиночки брать совестно. А вот про кирпич с ней потолковать стоит.
— Закинь, где ей на овощной базе кирпичи взять? Не глуми башку понапрасну, — отмахнулся Петрович.
— А я спрошу у нее! Давай ей позвоним и сходим, навестим бабу заодно, — предложил Михайлович.
Едва старики засобирались к Дарье, Тонька тоже решила пойти домой, но Колька заупрямился, не захотел слезать с Федькиных колен. К тому ж конфеты остались в вазе, мальчишке они пришлись по вкусу, и он незаметно для Тоньки набил ими все карманы, напихал за щеки и сидел блаженствуя.
— Тонька, я слыхал от Петровича, как вас с Колькой в детсаде обидели. Может, ты и впрямь осталась бы дома с Колькой, себе дешевле станет. Ну, сколько можно терпеть людскую глупость?
— Да я уж ладно. Мальчонку жаль. Но куда денешься от придурков, они всюду. Везде достанут, и в школе тоже. Придется терпеть и не замечать отморозков, — отмахнулась равнодушно.
— Знаешь, я что-нибудь придумаю для нас с тобой, какой-либо совместный бизнес, чтоб ни от кого не зависеть, — пообещал не очень уверенно.
— Я мало что умею. Вон наши бабы вяжут носки, варежки, перчатки, шарфы и кофты. А мне не привелось научиться этому. Да и с чего б вязала? Где _ шерсть взяла?
— Тонь, это не выход, все те вязанья, копеечна выручка. Нужно что-то серьезное. И деньги для начального оборота. Ты не спеши сама устраиваться. Дай мне подумать, — попросил устало…
Тем временем Василий с Андреем уже пришли к Дарье и враз приступили к делу, заговорил по сути:
— Степановна! Мы тебе камин, а ты нам — кирпич найди. Понимаешь, парнишку жаль. Ведь мой Федька мог на его месте оказаться. Я как глянул на него и на мать, поверишь, душа кровью изошлась. Ведь все мы под Богом, коль не поможем один другому, как жить станем?
— Михалыч, не грузи! Скажи конкретно, что ты хочешь от меня? — спросила женщина.
Андрей изложил все подробно.
— Ладно! Будет тебе кирпич, и цемент дам. Но ведь сам говоришь, что нужна еще и плитка на облицовку. Вот с этим помочь не смогу. А я с камином могу до лета подождать. Мне он не горит. Сейчас на работе допоздна сижу. Тут же мне кормить вас надо да и грязь убрать. У меня, когда домой прихожу, уже ни сил, ни времени нет, — призналась грустно.
