Туманов перебрался через пути, обогнул недостроенное здание депо и вышел на привокзальный пятачок, совмещенный с автостанцией. На остановке у будки «Соки-воды» теснилась кучка пенсионеров. В стороне двое военных без оружия курили папиросы и вели беседу. На доске объявлений чернело расписание. Оглядевшись, Туманов пересек пятачок.
Ближайший автобус до Омска отходил полпятого – через двадцать минут. Он углубился в заброшенный скверик, пристроился на лавочке. Нельзя ему мозолить глаза. Мужчина представительной наружности в городском одеянии посреди развала и полной провинциальной безнадеги не может не запомниться.
В автобусе говорили об урезанных нормах, о зарплате, о свиньях американцах. Не доезжая до вокзала, он попросил водителя остановиться. Разбитый «пазик» потарахтел дальше, а Туманов перебежал проспект Маркса и слился (без экстаза) с народом, возвращающимся с работы.
Последний раз он приезжал в Омск пять лет назад, вместе с Левой Губским. Близилось к завершению дело «межрегионалки» – группы братьев Казариных, специализирующихся на бандитизме с периодическим умерщвлением коммерсантов. Город сиял чистотой. Погода умиляла. Ломились магазины, реклама цвела и украшала, улыбались голенастые девочки. А за причалом голубел и искрился Иртыш – такой теплый, ласковый. Как ругали те времена! Как поносили окаянные власти – коммуняк, «дерьмократов», всех их присных, жадных, продажных! Как плевались вслед их «мерсам» и «роверам»! Как матерились и тихо зеленели от каких-то малосущественных финансовых кризисов, которые больше били по нервам, нежели по пресловутому жизненному уровню! А как ворчали при виде ценников с бесконечными нулями, перебирая в кармане мятые бумажки (с теми, кстати же, нулями), и все вдруг как-то забыли, что еще вчера в магазинах были голые полки, а сегодня вдруг появилось все!
«Мы живем точно в сне неразгаданном…»
Город производил впечатление взятого штурмом. Грязь, неремонтируемые дома. Отсутствие всяческой рекламы. Злое и нервное население. Из булочной напротив бывшей «Японской электроники» вился по тротуару хвост любителей хлеба. Типичная совдепия. Если не хуже. (Хотя и не хуже. Лучше длинная живая очередь, чем короткая автоматная.) За перекрестком в районе площади Серова, где раньше висел популярный «баксомет», Туманов свернул налево, нырнул в тоннель под низким акведуком и вышел на распутье. Первый же мужичонка с умученной физиономией на вопрос, как пройти к ПДМ – дорожным мастерским, устало махнул рукой – туда иди. Поблагодарив, Туманов направился к гостеприимно распахнутым воротам.
Контора, как и предполагалось, работала до семи. В кабинете зама по механизации было сыро и неуютно. Три стены напоминали изъеденный зноем солончак. Четвертую стыдливо закрывала карта железных дорог СССР.
– Здравствуйте, – сказал Туманов.
Бледный человечишко, худой и маленький, оторвал голову от разложенных на столе чертежей.
– Вы из Мукашино? – он слегка гундосил.
– Даже не слышал о таком, – признался Туманов.
– Ч-черт знает что, – человечишко раздраженно швырнул на стол ручку. Шлея под хвост попала, догадался Туманов.
– У вас проблемы?
– Все графики сорваны, – процедил, стиснув зубы, человечек. – По приказу «1-Д» испытания рихтовочной машины должны состояться еще пятнадцатого сентября! Мы доложили о готовности десятого! И вот, полюбуйтесь – с тех пор ждем из Мукашино комплектующие, – человечишко соорудил презрительную мину. – Какие-то два вонючих домкрата, гидронасос и четыре клапана высокого давления, установить которые на новую машину – дело полутора часов! Первое испытание новой техники за четыре года, представляете? И сразу палку в колеса… Но мы их изобличим, – инженер погрозил Туманову пальчиком. – Мы их по всей строгости изобличим. Мы им покажем, что такое небо в клеточку и друзья в полосочку! В то время, когда все порядочные люди… Послушайте, товарищ, – спохватился он. – А вы вообще откуда?
Туманов вежливо улыбнулся:
– Вы Трухин?
– А то нет, – буркнул человечек.
– Тогда бросайте свои агитки. Вам привет из Гизель-Дыре.
Произошла разительная метаморфоза. Человечек подобрался. Игрушечная раздражительность куда-то испарилась. Перед Тумановым сидел розовощекий уставник с живыми глазами, излучающими искры. Вероятно, это были не те искры, из которых по случаю возгорается пламя, но, по крайней мере, живые.
– Что минуло, то сгинуло, – проговорил он медленно.
– Напрасно, – отозвался Туманов. – Гиви вас помнит и любит.
Этот «голубоватый» пароль, насколько он знал, не менялся со времен «демократии». Лишние перестраховки только обостряли бы неразбериху в хиреющей сети «Бастиона».
– Я вас понял, – Трухин взглянул на часы. – Вы уж извиняйте меня, товарищ, совсем с делами зашился. Знаете что: уже без пятнадцати семь, не могли бы вы подождать внизу? Где-нибудь в сторонке, ладно? А то сейчас наши заводчане попрут…
Проживал Владимир Иванович Трухин в глубине дворов за «Детским миром», что на проспекте Маркса. Вернее, когда-то раньше это здание называлось «Детским миром», а теперь оно могло называться только зданием с забитыми дверьми. Те товары, которые со скрипом выпускала отечественная промышленность, к счастливому детству пока отношения не имели.
– Ну, за общее дело, – шепотом провозгласил Трухин, поднимая наполненную рюмку.
Водка отдавала каучуком и пилась хуже хуторской бодяги. Туманов из деликатности промолчал. Схватил огурец и стал жадно хрустеть.
– Пойло, – брезгливо прокомментировал связник, – РОСАР окончательно скурвился. Из братского китайского спирта такую пошлятину гонит! Знаете, как у нас называется это чудо века? «Резиновая Зина». – Трухин осклабился. – А другого нет. По элиткам не ходим.
– Фу, задымили, – жена Трухина, под стать супругу маленькая и бледная, вошла на кухню, кутаясь в халатик. Выключила газ под конфоркой.
– Я вам картошечки положу, собутыльнички. Поднялась уже, распарилась.
– Ляль, да мы сами, – разулыбался Трухин. – Лучше сядь, выпей с нами.
– Да ну вас, – супруга жеманно отмахнулась. – Я ж не дура травиться. Как вы сами ее пьете?.. Я вам в дальней комнате постелю, – обратилась она к Туманову. – Там тепло, чисто, и дети под утро шуметь не будут.
– Спасибо вам, – поблагодарил Туманов.
– Ты ложись, Ляля, – Трухин, не комплексуя, шлепнул жену пониже талии. – Мы зараз с товарищем «зинульку» додавим – и к тебе, на боковую.
Выпили по новой. За здоровье нации. Трухин выставил на стол сковороду.
– По-простому, да?
– Да, конечно, без церемоний, – Туманов потянулся за вилкой. Последний раз он нормально ел позавчера, за одним столом с живой Анютой. И сладко спал в последний раз – с ней же.
«Не думай об этом, – сказал он себе. – Это все литература, а тебе надо как-то тянуть эту лямку».
– Как живется-то в лихую годину?
Трухин пожал плечами.
– С голоду не умираем. Я на «пэдээме» тружусь, Ляля кастеляншей в девятой больнице. Моих – полторы, плюс пятнадцать процентов – «с колес», ее – восемьсот. Тянем. Казенщина, конечно, заедает… – Трухин снова потянулся за бутылкой. – По маленькой, о’кей? Беспросветно все… Это ж надо до такого довести… Одна у нас забава, Павел Игоревич: по выходным детей к соседке, Ляльку в люльку, и с удочкой – на Иртыш, куда подальше… Изуверился я, Павел Игоревич.
– Что так?
– Серьезно. «Бойцы поминают минувшие дни…» Помните? В Омске «Бастион» пал. Заверяю вам со всей ответственностью… – Трухина уже слегка развезло, в глазах еще играли искры, но сами глаза стали как-то тяжело дергаться. – Штаб гарнизона прошерстили сразу после выборов. Двоих – генерала Ухтомина и полковника Вебера – посадили, остальных – в шею из армии… Местный СОБР сидит по квартирам, разложился донельзя… Спецназ дивизии ВДВ – расформирован, ОМОН – опущен, отдан в подчинение руководству областного ЧОНа и занимается несвойственными делами… Один я на связи, Павел Игоревич. Ну и еще кое-кто по мелочам. В прошлом месяце человечка из Читы переплавили в Москву – и тишина. Документики ему справили, маленькую пластическую операцию… Кстати, Павел Игоревич, не хотите внешность поменять? Щеки подправить, нос загнуть? Есть один хирург-пластик. Наш человек – золотые руки. В девяносто девятом Гран-при в Париже дали… Полчаса под наркозом, и вы – ну вылитый секретарь Президиума НПФ по вопросам правопорядка товарищ Василенко. Пусть потом доказывают. Как?
– Да нет, спасибо, – Туманов усмехнулся. – Привык как-то, знаете, к своему отражению.
– Дело хозяйское, – Трухин разлил остатки водки; с аккуратностью законченного выпивохи выцедил последние капли. – У вас есть план действий?
Туманов покачал головой.
– Ни малейшего. В Энске засветили, Владимир Иванович. Потерял все: квартиру, работу, прикрытие. Да и погорел-то по недоразумению – за то, чего не совершал.
